– Наши дети рано взрослеют. И рано покидают дом. Мы не обязаны беречь их от потрясений. И нести ответственность за их будущее. Мы даем им пространство для взлета, а взлететь или разбиться – зависит от них.
– И много разбивается?
– Не знаю. Никто не знает.
– Вы вообще друг другом интересуетесь?
– Каждый проживает свою жизнь. Нет, нам не свойственно интересоваться, как живут другие. Их опыт по большей части бесполезен для нас. Другое дело – полезная информация, например, новости об изобретениях или эпидемиях. Мы считаем своим долгом оповещать об этом соплеменников. А зачем мне знать, что у кого-то новая любовница или больное колено?
– А про старого друга тебе тоже не хочется знать? Как он поживает?
– Конечно, нет. Если мой гипотетический старый друг – читать дальшедалеко, значит, он сам так решил. Я не имею права собирать слухи о нем. Это гадко. Будто я обеими руками вцепился в его плащ и бегу за ним, понимаешь?
– Не очень.
– Я должен уважать его желание остаться в одиночестве или рядом с кем-то другим.
– А если он ошибся? Забрел, например, на чужбину, потерял все, а вернуться не может?
– Это его решение.
– А если он там заболел, опустился?
– Я понимаю, к чему ты ведешь. По-твоему, следует примчаться и спасти. Но у нас так не принято. Вот у вас не принято идти к другу через весь город нагишом, ломиться к нему домой в таком виде. А для нас обнажать свои чувства – то же самое, что для вас обнажать тело. Никто не поймет, все осудят. И сам осудишь себя в первую очередь. Если друг не позвал меня на помощь, значит, он не хочет, чтобы я вмешивался.
– А если он умрет?
Морфо, чуть поколебавшись, ответил:
– Мы, гьеллэйх джи, верим, что и так мертвы. Быть по-настоящему живым – значит перестать рождаться. Отвергнуть лээйх – то, что вы называете паутиной. Навсегда слиться с Миром Снов, его водой и травой, огнем и камнем, воздухом и светом.
– То есть ты бы бросил друга помирать.
– Странное определение, чужеродный. Ты мог бы еще сказать, что я каждый год бросаю листья увядать и бросаю землю застывать под снегом. Почему вы все время рветесь исправлять предначертанное и нести ответственность за то, что вас не касается?
– Зато вы не рветесь. Может, у вас просто нет сердца?
– Может, у нас просто нет миллиона лет, прожитых в стаде? – огрызнулся морфо.
Видно, слова Крушителя задели его за живое.
– Ты никогда не думал, чужеродный, что ваша мораль – это свод правил, как жить в стаде? Вы вкладываете некий сакральный смысл в слова «мой ближний, мой друг, мой брат, моя женщина, мои родители, мои дети, мой народ». Для вас все это – святыня, за которую вы сражаетесь и умираете. Да ничто из этого не твое, человек! Отдельные души, которых ты не знаешь по-настоящему и не узнаешь никогда! Души, замкнутые в своих одиноких «я». Им вы навязываете себя, свою непрошеную помощь, свою дружбу и любовь, свою веру, свою мораль. Вы не готовы к тому, что они скажут «нет». Вы не приемлете отказа, мучаете друг друга. А мы, по-вашему, холодные и бессердечные, просто потому, что мы не мечемся в состоянии аффекта, ломая по пути чужие судьбы!
У Ксавье отвисла челюсть.
– Так вот каким вы видите человечество?..