– Рэнчи! А что значит «к шапочному разбору»?
– Прийти к шапочному разбору – значит опоздать.
– А причем тут шапочный разбор?
Рэнтийо вздохнул – «кто-только-придумал-этих-младших-братьев». Потом смягчился и ответил:
– Притча такая есть.
– Расскажи!
– Лучше прочту. – Рэн достал со своей полки «Сказки и притчи для мудрых детей». – Я буду читать, а ты разложи свои вещи по ящикам. «Когда Адар-создатель раздавал всем птицам наряды, первым успел павлин».
– Он же не самый быстрый.
– Да, зато хитрый. «Он еще с вечера спрятался в небесном дворце за ширмами и подошел к трону Создателя ни свет ни заря, напустив на себя смиренный вид и соблюдая все положенные церемонии. Павлин получил императорскую корону и мантию, расшитую семицветными шелками. Создателю понравился павлин – красив, предусмотрителен, умен как раз в меру и читать дальшеумеет носить императорские регалии с достоинством. И по сей день павлинов зовут императорскими птицами».
– А почему они так противно кричат?
– Наверное, они думают, что поют. Просто никто не смеет разубедить их. – Рэн снова уткнулся в книгу. – «Вслед за павлином пришел венценосный журавль и удостоился головного убора канцлера – с тех пор его венценосным и зовут. А белая сова была назначена советником, говорят, эту должность именно в ее честь и назвали. Золотистый фазан и серебристый фазан приблизились к трону Создателя, часто-часто кланяясь. У бедняжек чуть головы не отвалились, но за этот нелегкий труд они получили роскошные наряды придворных. Прилетали и приходили птицы от мала до велика, и каждую наградили нарядом и званием. Ласточке дал Создатель простой черно-белый наряд, но притом большой почет: назначил ее вестовым, посредником между белыми Небесами и черной Землей. Смутьян-воробей прискакал, что называется, к шапочному разбору – венцы закончились, дорогие шляпы расхватали, остались одни простые шапки».
– Он расстроился?
– Да не очень… Зачем воробью должность при дворе?
– А я вчера видел воробушка… Он замерз…
Флайрэ боялся мертвых птиц. Они ему снились.
– Я тебе сколько раз говорил: нечего тут пугаться. Это пустая оболочка, Флэ. Ну, вроде коробки из-под печенья – без печенья. Ты же не боишься коробки… А душа улетела. Переродилась в кого-то другого. На самом деле смерти нет. Все перерождаются.
– Знаю… А почему тогда это грустно?
– Потому что никто не помнит свое прошлое рождение. Наш Черныш уже наверняка живет новую жизнь, а мы не знаем, где он и кто он. Может, он теперь – человек…
– Точно! Он был очень умный! И добрый. Мышами меня кормил, помнишь? Задушит мышь и сразу мне несет. Так обижался, что я не ем…
Рэн прекрасно понимал, почему. Тоненькому, гибкому ребенку с треугольным личиком, чуть раскосыми зелеными глазами и повадками пугливого зверька отлично подходило определение «котенок». Если бы существовала шкала измерения кошатности, Флэ всего на два-три котоградуса не дотягивал бы до пищащих комочков меха, что продаются на птичьем рынке. Настоящий кот считал Флайрэ представителем своего вида, только без шерсти.
– «Воробей все шутил, прыгал, скакал и в небесные чертоги хотел войти, приплясывая», – продолжал Рэн. – «Дали ему уж какую придется шапку, а он и ту нацепил коричневой подкладкой наружу да натянул на самые глаза. Маленькому соловью тоже ничего красивого не досталось – не пожелал он хитрить, вперед пробиваться, старых друзей-товарищей обгонять. Не дали ему богатых и пестрых уборов, лишь один отрез серого шелка на плащ, но зато наградил его Создатель чудесным голосом. Песни его усмиряют жестокосердых и зачаровывают ночных демонов».
– А, знаю! Он летом поет на липе каждое утро, так красиво…
– Это жаворонок, Флэ. Соловьи поют по ночам. Не отвлекайся. «Все уборы уже роздали, и птицы собирались откланяться и лететь по домам, праздновать новые назначения. Вдруг небесные покои наполнил чудовищный запах мертвечины. Стали птицы прикрывать крыльями клювы: «Что это? Неужели оно живое? Почему оно бродит при свете дня?» Пестрая толпа расступилась, давая дорогу отвратительному пришельцу. Голова его была красная, точно с нее содрали кожу, и весь он, казалось, еще при жизни подгнил. «Что ты такое?» спросил Адар-создатель. «А, так ваше небесное величество меня подзабыло», глумливо отвечала тварь. «Я имею честь быть вашего величества собственноручным созданием, грифом-стервятником». «Никогда не создавал ничего подобного», отвечал Адар, небесный владыка. «Верно, ваше величество изволили создать меня гордым и красивым, да с тех пор гордость моя пообтрепалась. Край наш разорила война, сгорели посевы, реку запрудили мертвые тела, голод и болезни скосили людей и скот. Крыло мое перебил камень из пращи, ковылял я по вязкой от крови земле да клевал, что придется. Раз вывернуло, два, на третий раз проглотил, а на десятый и привык. Теперь уж нет для меня пищи слаще, чем тронутая тлением плоть». «Чего ты хочешь, стервятник? Зачем явился в небесные чертоги? Или ты не видишь, что для тебя здесь нет ни чинов, ни нарядов?» «Ни ваших чинов, ни нарядов мне не надобно. Раз уж вы создали людей людьми да разрешили им вести войны, я и без чинов буду всегда сыт. Набью брюхо и правителями, и генералами, и чиновниками, и сановниками, и простым народом. Теперь уж и птицы подражают людям, бьются то за честь, то за мир, то за добро. Если так и дальше пойдет, господа нарядные, все вы со временем окажетесь у меня в желудке, а выйдете из-под хвоста». Рассмеялся гриф невеселым смехом, запахнулся в свой истрепанный грязный плащ, с тем и отбыл. Птицы молча разлетелись по домам, и никто в тот день не праздновал новых назначений. Говорят, с тех пор птицы перестали вести между собой большие войны – так, подерутся, повыдергают друг другу перья из хвостов, да вспомнят о грифе и перестанут. Грифу и так пищи хватает – мы, люди, стараемся»… – Рэн закрыл книгу. – Флэ, ты что не работаешь?
Флайрэ завороженно смотрел куда-то сквозь старшего брата, держа в руках нижнюю рубашку из тонкой бирюзовой ткани.
– Сказка понравилась…
– Это не сказка, а притча, – вздохнул Рэн. – Рубашку – сюда. Скатай ее валиком, вот так.
– А гриф…
– Что?
– Ему чем-нибудь помогли?
– А кто должен был помочь?
– Создатель.
– Нет, Создатель ему ничем не помог. Он стервятника и за свое создание не признал, отрекся.
– А кто-нибудь помог?
– Никто не помог.
– Почему?
– От грифа воняло, никто не хотел связываться.
– Какие они все гадкие! – рассердился Флэ. – Разве Создатель не мог вернуть ему красоту?
– Не помогло бы. Что случилось, то уже случилось. Он бы все равно помнил, как был уродом. И другие помнили бы, как он жрал падаль… И вообще, гриф тоже стал гадом. Помнишь, как он радовался, что все достанутся ему на обед?
– И его никто не пожалел? Хоть немножко?
– Никто. Все были напуганы. Боялись оказаться на его месте. А страх и доброта одной тропою не ходят. Флэ, я все вижу!
Флайрэ замер, застенчиво улыбаясь – он только что задвинул ногой под кровать несколько книг.
– А ну, поставь на место! Кому сказано!..
– Места нет, Рэнчи…
С тех пор, как Флайрэ выучился бегло читать, поголовье книг в детской сильно разрослось – они как будто сами размножались. Рэнтийо знал, что младший братец экономит на сладостях и покупает у букинистов сказки, легенды о волшебных существах и детективные повести. Ничего серьезного не читает.
– Рэнчи, а можно, я буду класть книги в твой комод?
– Еще чего! Ты не суй книги как попало, а поставь в два ряда, тогда места хватит.
Флайрэ поднял с пола потертого тряпочного зайца с фарфоровой расписной мордочкой и длинными обвислыми ушами. Устроил зайцу ложе из старой шерстяной фуфайки. В ящике стола.
– Как думаешь, ему тут будет уютно?
– Да… Уютно.
– Может, я куплю себе грифа, когда вырасту. И буду его любить.
– Грифы не продаются.
Личико Флайрэ озарилось улыбкой.
– Вот! Вот видишь! Их никто не продает! Раз они некрасивые. Никто не ловит и не сажает в клетки! И никто не набивает подушки грифовыми перьями. Хоть немножко хорошего у них в жизни есть!
– Я как-то об этом раньше не думал…
– Так что ты не расстраивайся, Рэнчи. Все у них будет хорошо.
И Рэн вдруг расстроился.
Почувствовал себя почти совсем взрослым.
А ведь Флайрэ всего на два года младше.