Откуда-то с берега звучала тихая песенка:

Ругаем жизнь – меж тем она
Сквозь пальцы прошуршит,
Судьба же волей демона
Все тот же круг свершит.
И снова умирает день,
Что видел столько зла,
И снова поглощает тень
Сокрытые дела.

Эмерне Соль больше любил плыть на спине, глядя в небо, а Рэстиер – нырять. Надеялся отыскать что-нибудь ценное на дне. Однажды ему и впрямь удалось выловить серебряный амулет, и он забыл, что удача никогда не приходит дважды одним и тем же путем.
В тот день Рэстиер сокровищ не нашел, зато кое-что потерял.
Эмерне прикрыл глаза – и вскрикнул: подводная тварь ухватила его за ногу. Он стал пинаться – надо же было дорого продать читать дальшесвою жизнь.
– Эмер, это я! Зову, зову, а ты не слышишь…
– У меня уши были в воде, – Эмер перевернулся. – Чего тебе?
– Катастрофа, – понизил голос Рэстиер.
– Ну?
– Мои подштанники течением унесло.
– А ты дал им уплыть?
– Я… Ну да… Я смеялся… Чуть сам не утонул… – Рэстиера снова скрутил приступ безудержного хихиканья. – П… п… подштанники… родимые…
– Не дай мне Морбенин через два года так поглупеть!
– Мне уже холодно, – Рэс поежился. – Пойду на берег.
– Не позорься. Вынесу тебе свою верхнюю хэлу. Она до середины бедер. Завернешься в нее и выйдешь.
Эмерне быстрыми гребками поплыл к берегу. На берегу завязал свою верхнюю хэлу в аккуратный узелок, положил его себе на голову и медленно поплыл назад.
Рэстиер любовался, как он плывет.
«Ради него не жаль подштанников, да ничего не жаль. Он все-таки согласился пойти со мной. И ему не наплевать, позорюсь я или нет. Хороший знак. А на берегу мало народу…».
Додумать Рэстиер не успел. Голова исчезла. Только узелок покачивался на воде.
Рэстиер был не трус. Он сразу нырнул и увидел, как что-то белое медленно опускается на дно. Подхватил, вынырнул, с трудом погреб к берегу. Эмер, к счастью, не мешал ему плыть. Мальчик обмяк и только откашливал и отплевывал воду.
Рэс выволок друга на берег, уложил на песок.
– Твоя хэла уплыла…
Эмер не смотрел на него. И никуда не смотрел. Его глаза остекленели, тело судорожно подергивалось. Рот сам собой открылся и изверг рвоту.
Рэс никогда не слышал, чтобы спасенные утопающие вдруг начинали биться в агонии. Что это? Укус какой-то водоплавающей твари? Где рана? Он высосет яд, даже смертельный – по крайней мере, это достойная смерть, как раз по нему. И отцу придется рыдать у тела вместе со всеми. Делать вид, будто он ценит Рэса хоть немного дороже дерьма.
Никакой раны Рэс не увидел. Эмер перестал дергаться. Глаза закрылись.
Лицо белое, без кровинки. Длинные черные ресницы. Эмер стал нечеловечески прекрас…
Чьи-то смуглые руки выхватили Эмера. Отобрали.
– Ты что?! – рявкнул Рэс. – А ну, пусти!
Но парень, только что удивший с берега рыбу, перекинул Эмерне через колено, сунул ему два пальца в рот и вызвал очередной поток рвоты.
– Отпусти его! – отчаянно крикнул Рэстиер.
– Ничего… – вдруг подал голос Эмерне. – Ничего.
– Живой, – сказал рыбак.
– А то я не вижу, – огрызнулся Рэс.
– Его надо в больницу, – сказал рыбак.
– Нет, я сам его отнесу домой. Мы соседи.
Эмерне повернул голову и выговорил, стараясь четко произносить слова:
– Где моя хэла? – и улыбнулся бескровными губами.
Рэс понял все. Это была их любимая шутка, Рэстиер сам рассказал ее Эмерне – про то, как сердобольные люди спасли из реки мальчика, а мать тут же спросила: «Где его шапка?».
Эмер подбадривал его.
Эмер улыбнулся ему.
Он выздоровеет, они снова будут вместе, каждый день.
Все будет хорошо.
Рэстиер влез в штаны, накинул хэлу, рыбак подсадил ему на плечи Эмерне, и тонкие холодные мокрые руки обвились вокруг шеи Рэса.
– Парни, я лучше с вами пойду. Бог с ним, с уловом. У вас обоих вид какой-то нездоровый.
– Спасибо на добром слове, – съязвил Рэстиер. – Смотри за своими мальками, а то кот с голодухи помрет.
Молодой рыбак вспыхнул, но отвернулся, решил не связываться.

Дорога к дому оказалась мучительной. Рэс шел узкими улочками, дворами, избегал людных мест, и все же Эмеру пришлось дважды поднимать голову с плеча Рэстиера:
– У меня все хорошо, уважаемые. Немного приболел. Ничего серьезного. Мы живем близко.
Люди качали головами и пристально смотрели им вслед. Некрасивые женщины с обезьяньими лицами. Старухи. Полуголые чумазые дети.
«Пялятся. Не научены отводить взгляд».
– Как ты, Эмер?
– Ничего.
– Тошнит?
– Не сильно. Терпимо. Если бы попить…
Как назло, ни один разносчик не продавал ни чая, ни лимонада. Какой-то идиот уныло бродил вокруг фонтана с лотком, полным раскрашенных гипсовых фигурок. Тут человек загибается, а у него – «котята на счастье». Стукнуть бы по этому лотку… А в фонтане вода зеленая. Полцарства за чашку чистой воды.
– Скоро будем дома.
– Рэс… Ты, ну, будь осторожен. Хорошо?
– Стараюсь. Я же тебя не сильно трясу?
– Совсем не трясешь. Я не про то.
– А про что?
– Про вообще. Вдруг я до конца каникул проваляюсь. Не наломаешь без меня дров?
– Не каркай. Месяц он проваляется…
– Будешь ко мне приходить?
– Каждый день. Попью из твоей чашки, заберу себе микробы-хворобы.
– Дурень ты.
– Эмер…
– Что?
– Прости меня. За подштанники. Это шутка была.
– Сам прости. – Родной голос. Теплый. – Я же думал, ты просто… ты не настолько…
– И что?
– Я был глупый. Вот, видишь, я тебя обнимаю. Вот так. Не буду больше глупить.
«Ты не доверял мне, Эмер. Думал, я не настолько тебя люблю, чтобы спасти, чтобы нести на себе, чтобы беречь. Думал, у меня просто взбрыки на шестнадцатом году, похоть одна. Ничего-то ты не понимаешь, Эмер, а может, и любить по-настоящему пока не умеешь. Не можешь понять, насколько это огромное, страшное чувство. Великое. Гораздо больше меня самого. Точно огромная тень, стоящая за моей спиной. Тень до неба. Я и не мыслил бы такими масштабами, если б тебя не встретил. А ты сам понять не сумел. Что ж, ладно… Поймешь еще. Я к тебе правда каждый день ходить буду. Чего захочешь – всего принесу. Хоть ягод, хоть фруктов, хоть птичьего молока. Ты только поправляйся».
– Рэс...
– Я с тобой.
– А если нам деревьев не хватит? Чтобы пройти…
– Каких деревьев?
– Из которых деревня растет.
– Из деревьев?
– Да, из деревни, на железной дороге. Если по трое, и каждому в руки – светлячка, тогда хватит. А ты пойдешь со мной?
Приехали, подумал Рэс.
Руки, обхватившие его шею, ослабели. Потому что горели.
Эмер весь горел.
Когда Рэс, отупев от усталости и ужаса, добежал со своей ношей до дома семьи Соль, Эмерне уже потерял сознание.