С Эмером было интересно.
Будто каждый раз погружаешься в совершенно другую жизнь.
Эмер осторожно и деликатно разъяснил Рэсу тысячи важных мелочей.
От друга Рэс узнал, как правильно есть суп и рыбу, как заваривать чай, как накрывать на стол. Эмер подчеркивал, что нужно пользоваться салфеткой, даже когда ты один и некому тебя попрекнуть неряшеством. «Дело ведь не в том, поругают или нет, а в том, что это красиво и приятно»… Рэстиер узнал, что следует мыться каждый день. Научился смешивать белую глину с мятным маслом и соком алоэ, чтобы избавиться от прыщей. Узнал, как сделать ровный пробор – но притворился, будто не понимает. Эмер сам расчесал и уложил ему волосы, причем несколько раз, то так, то эдак. «У тебя хорошие волосы, Рэс. Посмотри сам».
Посмотрел.
В большом дорогом зеркале отразился новый Рэстиер. Не забитый, озлобленный малец, а читать дальшестройный и статный отрок, почти юноша, с чистым лицом и ясным взглядом, с легкой очаровательной улыбкой. Хэла на нем была новая – подарок от семьи Соль на Ночь Возжигания. Обувка тоже почти новая – отец в кои-то веки раскошелился. Руки больше не в цыпках, губы – не в заедах. Мальчишки из Кожевенного Тупичка не сразу и признали бы его, пожалуй.
А еще рядом с ним стоял такой красавец, что дух захватывало.
Не только в Кожевенном Тупичке – во всем квартале народ онемел бы от изумления, увидев, с кем теперь Пьявка Рэстиер водит компанию.
Жаль, нельзя пройтись по тем узким грязным улочкам под руку с Эмером.
Ох, многие бы от зависти подохли.
Общаясь с Эмером, Рэс понял, что «ложь» – это «гнусная ложь», а не «ложь вещи сюда». Что штаны не одевают, а надевают. Что культурные люди не говорят «вашество» – это вежливость хамов. А еще Эмерне, смущенно откашлявшись, указал Рэсу на то, что примерно треть слов в его речи – нецензурные. Рэс долго смеялся, узнав, что свербеж в жопе следует называть дискомфортом в нижних регионах, но постарался воздерживаться от крепких выражений – насколько хватало сил.
Впитывал знания, как губка, а про себя думал: правильная речь мне в жизни еще пригодится. Как и чистая кожа, и ухоженные волосы. Теперь я вполне сойду за приличного. Надо только научиться использовать этот козырь.
Эмер был умный. Легенды и интересные истории хранились в его голове сотнями. Наверное, в тюрьме ему бы цены не было. Один раз они даже ходили вместе в библиотеку. Рэс непривычно озирался по сторонам и чувствовал, будто все эти книги в чем-то укоряют его. Наверное, в том, что он не читал их – и не собирается. Он знал их в пересказе друга. В пересказе Эмера даже классика не казалась скучной и заумной.
Если они ссорились, именно Рэс разными уловками добивался примирения. Иногда ему удавалось повернуть дело так, что Эмер, начав с обвинений, тушевался и сам ощущал неловкость и вину.
Рэстиер быстро сообразил: Эмеру стыдно за свое сытое, умытое, одетое-обутое детство. Ведь у Рэса в прошлом было черт-те что. Эмер явно рисовал себе маленького Рэстиера милым большеглазым оборвышем из дурацкого романа позапрошлого века. Интересно, как он представлял себе выживание ребенка на улице? Может, он думал, будто Рэстиер всего лишь пел «жалистные» песни, а в его шапку дождем летели медяки?
Рэс мог бы открыть ему глаза на некоторые занимательные факты из жизни бедных сиротинушек в Кожевенном тупичке. Но не стал.