Ребята: кого бы взяли с собой на необитаемый остров?

1)Альтиас (Чаёк).
"Надёжного напарника. С которым сообща можно спастись с острова".

2) Гил.
"Парня такого, чтоб много знал о выживании. И вообще - много знал обо всём. Как энциклопедия. И чтоб мы сработались. Общий язык находили, одну цель держали в голове, а не как некоторые, из книжки. Спасаться-то с острова - надо".

(Комментарий автора: поразительное единодушие у этих двоих. Они надолго на острове не останутся. Что-нибудь вместе изобретут. И спасутся. Им надо в большой мир, дела делать. Их жизнь - среди людей).

3) Кловис.
"Никого не стану уговаривать. Возьму того, кто сам отправится за мной. А если никто не разделит со мной испытания, значит, так суждено и нужно".

4) Ив.
"Вопрос надо уточнить. Если я могу выбрать спутника, значит, отправляюсь на остров по доброй воле? А для чего? Если ради опыта, я бы взял того, кто сознательно согласится получить в жизни такой опыт. Иначе нет смысла в этой затее. (И мы с Кловисом никуда не поедем))".

5) Тэдди.
"Никого не взял бы. Разве можно так с людьми - назначить себе спутника, просто потому что он нравится, и утащить беднягу бог знает куда... а вдруг там людоеды, ой, остров же необитаемый, ну, тогда ПАУКИ-ЛЮДОЕДЫ...такие бывают? Кто в курсе?"

6) Дэн.
"Кого взял бы с собой? Туда, где нет самого элементарного медицинского обслуживания? А в случае чего - аппендицит ножиком вырезать, видимо. Да, я по образованию медик, и что? Чем дороже мне человек, тем меньше вероятность, что я захочу видеть его на необитаемом острове".

7) Кезаль.
"Не люблю такие опросы. По-моему, если на острове есть жизнь, то он обитаем, пусть даже населён дикими собаками и кроликами. Люди слишком надменны - на острове живёт куча народу, а они говорят: необитаемый. А если жизни совсем нет, значит, есть на то веская причина. Причина, по которой все вымерли. Тогда, видимо, и я там не выживу. И на хрена мне тогда спутник. Короче, глупый опрос".

8) Лоренс.
"Взял бы Кезаля. Вот так всё просто".
(Возмущенный комментарий Кезаля: "А если бы я не согласился?!" Ответ Лоренса: "Конечно, ты не согласился бы. Но глубоко внутри - тебе бы понравилось это". Кезаль: "Терпеть не могу, когда ты строишь фразы, как англичанин! Что значит - глубоко внутри?! Я тебе покажу deep inside, ты, змей недоклёванный, я тебе устрою диалог культур, и не смей решать за меня, я нарочно на соседний необитаемый остров поеду и буду тебе сигналы морзянкой передавать - "vete a tomar por culo!" - ясно?" *пытается цапнуть Лоренса зубами за палец*)

9) Алан.
"Если бы я оказался на необитаемом острове, мне бы не понадобилось выбирать спутника для одинокой жизни. Туда бы сразу понаприплывала куча людей. Независимо от меня. Я бы не успел даже пару часов насладиться одиночеством и тишиной! И через месяц там уже прошёл бы какой-нибудь фестиваль этнической музыки и йоги. Со мной всегда так. Сел на пустой диван, оп-па, и на этом диване уже десять гавриков. Хотя это не плохо. Люди - милые. Может, я неосознанно генерирую какое-то поле, к которому люди неосознанно же примагничиваются?"

10) Таэ.
"Да, Алан действительно такой. Но он преуменьшает свои заслуги. Люди к нему не просто случайно примагничиваются, они его любят. Я же вижу. И они правы".
Автор: "А ты собираешься отвечать на опрос?"
Таэ: "Я?"
*перевёл разговор на другую тему*
Комментарий автора: Таэ - крайне скрытное создание. Выпытывая у него личную информацию - что он чувствует, во что верит - свихнуться можно от его упёртости. Сожмётся в комочек и не впустит в душу. Если хотите испортить настроение Таэ, заставьте его пройти опрос или психологический тест. Если хотите с ним сильно поссориться, подсказывайте ему ответы этого теста. "Ну я же знаю, ты по темпераменту меланхолик, пиши "г", так, ты замкнутый, пиши "б", чего застыл..."

11) Лу.
"Мой Берег и я - одно целое. Застрять в любом другом месте надолго - было бы невыносимо. Не хочу думать об этом".

12) Ри.
"Лу, если бы ты пропал, я бы сразу кинулся тебя искать. Я бы тебя спас".
Автор: "А сам ты кого взял бы на остров?"
Ри: "Живого и здорового трезвого пилота вместе с самолетом в рабочем состоянии и с достаточным запасом топлива, чтоб добраться до цивилизации".
Автор: "Похоже на читерство".
Ри: "Знаю, и мне не стыдно".

13) Ксавье.
"Смотря на сколько времени я там. Если от месяца до полугода, спокойно проживу один. Если дольше - начну скучать по Гипносу".

15) Гипнос.
"Необитаемый остров? Я как-то отвык мыслить подобными категориями. Для меня изоляция - это быть слепым, глухим, без пальцев (для чтения Брайля) и с заблокированной возможностью мыслить. Если я мыслю и чувствую, то со мной на необитаемый остров в моей голове отправятся все, кого я знаю, от Шекспира и Камоэнса - до Ксавье".

@темы: Дэн, Чай, Лу, Ксавье, Ив, Гил, Лоренс, Гипнос, Кловис, Мир Снов, Тэдди, Кезаль, Вещи и Сны, Эрик-Ри

---

Кусок ковра

Я не знаю, пойдёт ли этот "кусок ковра" в дело, но пусть пока висит.


– И ещё, Чай…
– Что?
– На Тэдди больше внушение не применяй.
– Только оно и могло помочь.
– Сегодня – ладно. А больше чтоб ни разу. Он же мелкий, ты чё…
– Думаешь, вредно для психики?
– Спрашиваешь. «Смотри на меня, смотри на меня…» Соображать надо. У меня до сих пор глаз дёргается. То – я, взрослый мужик, нервы крепкие. А Тыковка – детёныш. Вдруг бы он стал за тобой хвостиком ходить, околдованный… У нашей Мэри, блин, баран*… По уму, вообще запретить надо эту хрень, она же опасная. Нельзя, чтобы люди обожали любого, кого им укажут. Жить надо своим умом. Хотя бы пытаться. А если б та же Пенни твоим даром владела, без боя захватила бы полмира – все бы в неё повлюблялись.

*Отсылка к стишку "У нашей Мэри был баран": "У нашей Мэри был баран, Собаки он верней. В грозу, и в бурю, и в туман Баран бредет за ней". (перевод С. Я. Маршака)

Чай хмыкнул.
– Дар «Голос Крылатого» так не работает.
– А как работает?
– Ну, он имеет свои ограничения. Во-первых, с его помощью нельзя произнести совсем уж наглую ложь. В высказывании должна быть доля правды. Если Крылатый нахально солжёт с помощью Голоса, он поневоле подтолкнёт реальность к тому, чтобы высказанное стало хотя бы отчасти правдой. Причём сбывается оно случайным образом, невыгодным для говорящего – или страшным. Это понимает даже Сайлас. Он каждому говорит «ты у меня лучший». Но, думаю, никому не смеет сказать «ты у меня единственный». Кто знает, вдруг в ближайшие годы все остальные его вассалы погибнут… Куда ж он без них… Во-вторых, Голос не заставит тебя противоречить собственному характеру. Атаковать лучших друзей, например. С другой стороны, если ты злишься на этих самых друзей, Крылатый с помощью Голоса может раздуть твою злость. И тогда ты атакуешь. Голос Крылатого способен усилить эмоции, которые человек и без того испытывает. Или подтолкнуть к поступкам, которые он способен совершить. Можно выявить в стане врагов морально нестойкого человека, поговорить с ним – и он предаст своих… Если и раньше исподволь об этом подумывал. И никак иначе. Вряд ли Пенни нашла бы много людей, чьё тайное желание – бросить уютные дома, покинуть возлюбленных и друзей, убивать, бесчинствовать и, вероятно, умереть ради чуждых им интересов. Существуют другие инструменты влияния, более простые и лживые, чем Голос, чтобы подтолкнуть нормальных людей так глупо распорядиться своей жизнью. А за Тэдди не бойся. Мальчик сам хотел поверить, что обретёт настоящий дом. Вместо четырёх стен, где он вырос и откуда мечтает вырваться. Я внушил ему, что его желание сбудется. Теперь он верит в своё будущее. Не думаю, что это плохо. Кстати, будь в нём меньше воли к жизни, внушение не сработало бы. Это, пожалуй, самое невыносимое ограничение Голоса Крылатого. Тем, кому хуже всех, тем, кто полностью утратил желание жить, Голос не поможет. Когда ничего нет, нечего и усиливать.
– Ясно. – Гилу взгрустнулось, и он добавил, чтобы перебить печаль: – Зато у вас, Крылатых, насчёт потрахаться никаких проблем. Если и без того кому-то нравишься, довести дело до сеновала – раз плюнуть. Хотел бы я один день пожить с таким даром. Интересно.
– Может быть, – сказал Чай. – Не проверял. Обольщение с помощью Голоса у нас не принято. Законом не запрещено, но, знаешь… Это чересчур «в лоб». Иногда тот, кто раскрыл Крылья относительно недавно, разливается соловьём, применяет Голос направо и налево. Крылатые постарше стараются это не комментировать. Пройдёт с возрастом.
– Ну, не знаю. Вот Сайлас…
Чай выразительно пожал плечами.
– Я о нём и говорил. Много шуму от него.
– Скорее болтовни.
– И шуму тоже.
– Ну, давай, перемой ему косточки.
– Зачем?..
– А почему нет? Тебе же хочется. И мне интересно. Начинай сразу с чего-то погорячее...
Чай хмыкнул.
– «Погорячее»? О Сайласе сплетничает весь Город Небесных Мостов, но он не дождётся, чтобы и я присоединился к греческому хору. Частная жизнь Белого Листа мне неинтересна. В ней – ни одного трупа. Хотя и чистым я бы его не назвал. Свой путь в сообщество Крылатых он начал с преступления. Подделка личной печати Крылатого... Дитя лет тринадцати-четырнадцати, из гильдии Добрых Ремёсел. Был на хорошем счету. Мог бы стать одним из мастеров гильдии, если бы долго и кропотливо работал. Но «долго» и «кропотливо» – ужасные слова для Сайласа. Ум у него живой. Как дрожжи. Он начал в свободное от учения время изобретать вещицы для распознавания и поиска людей. Его идеи могли бы пригодиться нашему ведомству, если бы он их развил как следует. Впрочем, они пригодились бы и другой стороне – преступникам. Мальчишка придумал охранную систему на основе растений, которая оплетала весь дом зелёными побегами и впускала только хозяина. Но вот беда – она его не выпускала. И сама добывала ему пищу, как умела. Воруя в соседних домах. Зелёные побеги просовывались в чужие окна и крали еду, пугая хозяев до икотки. Ну, маленькая недоработка. Чтобы спасти беднягу-добровольца, сидящего в оплетённом доме, стражи уничтожили взбесившийся образец огнём и мечом. Сая по статье «нарушение общественного спокойствия» оштрафовали так, что ему пришлось разбить свою кубышку, да продать выходной плащ и украшения, да пару месяцев питаться одними завтраками в гильдии – кашка, булка и чай, обедать и ужинать не судьба. Так и возился с артефактами под бурчание в животе. Да и друг-доброволец после пережитого страха к Саю охладел. Дружить с безумным учёным – не каждый выдержит. Но Сай не сдался. Снова взялся за работу. Создал забавное искусственное существо вроде тушканчика, способное отыскать любого человека в Городе Небесных Мостов. Неплохая, кстати, придумка. Если взяться с умом. Но тушканчики быстро дохли. Образцы Сая были сделаны из мусора. Более проработанные модели требовали качественных материалов. Сай хотел собрать средства по подписке, но членам гильдий побираться не дозволено. Мальчик попробовал продавать тушканчиков. Но его продажи тут же свернули. Нужна была лицензия. Сай обратился к мастерам гильдии. Обещал поделиться с гильдией прибылью в обмен на лицензию. Мастера сказали, что изобретения недоучки не могут быть одобрены гильдией, даже если они работают. Мол, потерпи, деточка, вот станешь мастером, тогда вернешься к своим придумкам. Сай защищал свои детища, как мог, демонстрировал почти зрелое мастерство. А ещё обаяние и бирюзовые глаза. Но мастера гильдии – взрослые чёрствые люди. У них гений вылупился, кошмар. Они принялись упихивать его обратно в скорлупу. С другой стороны, их можно понять. Кто возьмёт на себя ответственность за недозрелого гения? Представляешь объём работ? В идеале, Саю нужен был отдельный наставник. Сто процентов деликатного и мудрого внимания для него одного. А ещё Саю нужно было доверие гильдии. Чтобы одновременно его наставляли, как маленького, но ему же доверяли, как взрослому. Для мастеров гильдии – звучит нелогично. Сай вынужден был проглотить отказ. С досады он взбесился – иначе я не могу назвать то взвинченное состояние, которое толкало его достать денег любым способом. Однако он не связался с чёрным рынком. Думаю, понимал, что там ребята тёртые и идти к ним, не имея надёжной крыши – опасно. Стукнут по голове, похитят, и будешь работать на них даром, пока не сдохнешь. Нет, Сай не хотел к плохим ребятам. Хотел только пощипать хороших. В итоге умный мальчик спланировал глупейшее преступление. Попытался продать – и почти продал – некоему влиятельному лицу свою сырую разработку, якобы испытанную и одобренную учёным из числа Крылатых. Покупателю понравилась идея разработки, но он решил перепроверить факты. Слишком уж юный изобретатель, слишком уж честные глаза. Печать подделана не без таланта. Давала проекцию на касание, как настоящая. Но любой Крылатый, конечно, знает способ отличить поддельную личную печать от оригинала. Сайласу грозил Путь Позора. Клеймо и блокировка всех способностей на десять лет. Для профессионала – смерти подобно. Иди, мой полы в трактирах… А окончится срок Позора – ты всё равно никто. Навыки утрачены без практики, заслуги забыты. Крылатый, чью печать подделал Сай, сперва гневался, но, увидев, что преступник – всего лишь ребёнок, сам похлопотал за него. К тому же и присяжные снизошли к его юности. И миловидности. Совсем оставить мальчишку без наказания мы не могли, так что заклеймили его Позором на год за неуважение к судебным властям. Он и вправду нам дерзил. По малолетству не мог определиться со своим образом – то острил и умничал в зале суда, то всё отрицал и намекал на судейский произвол, то давил на жалость. Но когда с него сорвали рубашку и знаки Позора проступили на его спине и плечах, он упал замертво. Женщины и те обычно уходят после экзекуции сами, а Сая пришлось унести. Как будто в лихорадке. Может, он не притворялся. Не знаю. Мог и вправду заболеть. Натура нервная. Неизвестно, сколько ночей он не спал, готовя свою аферу, и сколько сил в неё вложил. Подозреваю, что все силы без остатка. Такие ребята видят каждый этап жизни как прыжок через пропасть. Недопрыгнул – разбился. Осуждён, опозорен, потерял работу, кашляет... Душераздирающее зрелище. Мы думали, ему помогут друзья. Но прежние друзья по гильдии побоялись с ним связываться. Будто клеймо Позора заразно. В итоге именно тот Крылатый, чью печать подделал Сай, забрал его к себе. Целый год заботился о нём. Не мог нахвалиться на своего подопечного – умён необыкновенно, чистый, искренний мальчик, по хозяйству помогает, в лаборатории тоже, все книги в домашней библиотеке прочёл, разговаривать с ним интересно... Мы поняли, что Сай владеет навыком удачно выбираться из ямы, даже если сам её вырыл и сам в неё упал. Когда Сай избавился от печати и восстановил свои способности, он решил не возвращаться в гильдию. Думаю, туда бы его всё равно не приняли. Поэтому он нацелился выше – в Академию. В этом весь Сай. Вышвырни его из родного дома, он встанет, отряхнётся и поставит себе цель жить во дворце. Кода спустя годы Сайлас Белый Лист выбился в Крылатые, это многих удивило, но не меня. Впрочем, до Крылатого Сайлас поднялся заслуженно. Он придумал несколько вещей, которые всем нужны, всем доступны и хорошо продаются. Вот эта лампа с «пыльными светляками» – его. Такие сейчас в каждом доме. Удобные. Теперь Сай может думать не только о заработке. Посвящает часть времени чему-то менее понятному. Кажется, сейчас он пытается выяснить, как возник Мир Снов. Не знаю, насколько он продвинулся. Ничего не смыслю в науке, если она не связана с раскрытием преступлений. Кстати, Белым Листом он назвал себя сам. «Я – навеки Белый Лист. Никому не удастся больше превратить меня в живой ярлык – «добро» или «зло», «прав» или «неправ». Больше никто не оставит на моей белизне ни одного знака». Его собственные слова. А недавно Сайлас воспользовался моментом… Теренс Добрая Рука исчез на неделю без предупреждения. Понятно, ректор Академии был зол на Терри за своеволие. Такое случалось уже не раз. Покричали бы и разошлись, как обычно. Но вмешался Сай. Мягенько так отжал у Терри кафедру. Решил поиграть в наставника. Неожиданно оказался тёплым и заботливым, в отличие от Теренса. Принял обратно ребят, которых Теренс отчислил по разным причинам. Я знаю Теренса – зря он никому в обучении не отказывает. Но если видит, что человек выбрал в жизни не свою дорогу, он так и говорит. И даёт бедняге пинок под зад. Это грубо, кто спорит. Ребята были обижены. Вот этих обиженных Сай первым делом и подобрал. Сайласа они боготворят. Я не удивился, когда узнал, что они стали его личными вассалами. Сперва – они, а потом начала проситься вся группа. Он почти не скрывает, что применяет Голос к ним ко всем. Если ещё в ранней юности, без Голоса, умел и любил очаровывать, представляю, как теперь рад новому навыку.
Альтиас помолчал; потом спросил равнодушно:
– Что, он ещё и к тебе Голос применял?
– Не ко мне. Я через стену слышал.
– Ясно.
У Гила, непонятно почему, сложилось впечатление, будто Сайлас Белый Лист только что вновь избежал неприятностей. Сам того не зная.
– Тот Крылатый, который приютил Сая у себя дома… Ты не назвал имя. Случайно, не Терри?
Чай ответил неохотно:
– Что уж теперь… Да, он.
– Почему ты не хотел говорить?
– Потому что… И впрямь – точно другой Крылатый. Терри рядом с Саем становился – не Терри. Настоящий Теренс – умный, взрослый, такое в жизни видел... И вдруг размяк. Я не узнавал его. Сай, видите ли, тяжело переносит Позор, Саю нужны то лекарства, то отвары, то какие-то ванны мятные, чтобы знаки на коже не горели. Терри смотрел на меня с укором. Будто я, скотина, посмел причинить боль его хрупкому подопечному. Я прикусывал язык, не хотел наговорить лишнего. А то я сам не знаю, какая там боль! Терпел такие же знаки…
– Ты?!
– Ну, я. И много кто ещё – в прошлом – а в наше время они остепенившиеся и уважаемые люди. Так вот, для Терри…
– Нет, подожди, парень. Я такое о тебе узнаю…
– Что – такое? Превысил служебные полномочия, чистосердечно признался, был наказан как следует – по закону. Потом снова выслужился. Дело давнее, Гил. Ну, что? То есть твои друзья и знакомые – бандиты и это нормально, а если я в молодости напортачил и заплатил за своё решение положенную цену, меня надо взглядом просверлить?
– Да не сверлил я. И не про то вообще. Но ты же вечно с этой рожей Фемиды… Я думал, ты бы скорее умер, чем признался, ну, что не безупречен.
– Если тогда не умер, смысл – умирать сейчас?
– Ну как бы да. А что ты натворил?
– Превысил служебные полномочия.
– Понял, не дурак. Проехали. Рассказывай дальше.
– А где там Шахразада прекратила дозволенные речи? Всё, вспомнил. Терри носил Сая на руках, и это, к сожалению, не метафора. Ни одна старая дева так не выхаживала любимую канарейку. Они до суда не были знакомы, но, конечно, местные сплетники знали лучше. Поверишь, нет, эти двое могли часами беседовать на такие возвышенные темы, что я уже через пять минут переставал их понимать. И отползал в угол, поближе к лампе. И там читал потихоньку свои служебные бумаги, чтобы ощутить себя на своём месте. А их несло всё дальше и выше. Сай научился комбинировать предложения со словами «надежда человечества», «косная материя», «эмпирический», «сверхзадача». А в основном он просто соглашался с Терри. Это сейчас они вечно цапаются, а тогда… Терри на полном серьёзе думал, будто на него упал бескрылый ангел. Оцени масштабы катастрофы – сверху но темечку ангелом пришибло.
– И как, Терри его не раскусил?
– Не хотел, вот и не раскусил. Все друзья говорили ему, что найти свой идеал на скамье подсудимых немного странно. Что пожалеть осуждённого – одно, но усадить преступника рядом с собой – совсем другое. Сай про эти намёки явно знал: он всегда в курсе, что о нём говорят за спиной. На улицу, тем более без дара, ему очень не хотелось. А он, думаю, считал, будто Терри способен в случае размолвки выкинуть его на улицу. Сай мимикрировал. В нём увидели ангела – он таким и стал. Даже я начал думать, будто Сайласу хватило скандалов на его век. Из задницы выскочило шило. Присмирел. Да и Теренс в те годы не был таким колючим. Помогал людям. Любым людям. Не замерял, насколько они достойны помощи – просто поддерживал их, потому что они сами пытались выкарабкаться и не могли. И, что интересно, они его не подводили. На шею не садились. Некоторые даже становились лучше. Будто в глупом святочном рассказе. Везло ему на людей. Наверное, поэтому он и расслабился. Жаль, что ты раньше не знал Терри. Он был щедрый, как сама земля. Любил гостей, кормил их вкусно, оставлял жить на любой срок, хоть на полгода. Играл в настольные игры. Сейчас он их забросил. Шутил без злости. А не так едко, как теперь. Потерял руку, спасая Сайласа, но и над этим шутил. Будто совсем не страдал. Не хотел, чтобы Сай винил себя. Ожесточился наш Терри позже. Когда Сай стал Крылатым. Кстати, Белый Лист к тому времени наконец научился зарабатывать. Денег скопил. Ни словом не обмолвившись Теренсу, купил дом. Подальше от живописной глуши, поближе к центру Города Небесных Мостов, к шуму днём и ночью, к потоку событий, ко всему, что Сай любит. Терри понятия не имел, что Сай это любит. Сай всегда нахваливал тишину и медленный темп жизни, хотя у него наверняка от поскрипывания старых ступенек уже сводило скулы. Купил дом, обставил, а потом переехал. Опять же молча. Ничего прежнего с собой не взял. Ничего не объяснил. Зато прислал Терри красивое официальное приглашение на праздник новоселья. Как по мне, цинично. Не только показал, что ему веселее без Терри – ещё и самому Терри отпраздновать это предложил. Терри на праздник не пришёл. Дома напился страшно. И с тех пор стал…ну, вот такой. Сам видишь. Со всеми приятелями рассорился, живёт отшельником. В каждом, кто рискнёт с ним пообщаться, ищет плохое и находит. Мне однажды такое наговорил… Хуже всего, что был прав. Я думал – больше никогда к нему не приду. Но, как видишь, пришёл. Куда я от него денусь. В нём осталось прежнее благородство, а кроме этого, пожалуй, ничего прежнего. Потеря руки отнюдь не искалечила его. А вот потеря друга – да. И вряд ли это излечимо.
– Ага, Сай ещё и кафедру увёл. Рыбу сожрал, аквариум выпил?..
– Для нас, Крылатых, подобные поступки – норма. Белый Лист быстро учится.
Гил двумя ёмкими словами выразил своё отношение к такому порядку вещей. Чай даже не поморщился.
– На самом деле ты прав, Гил. Просто я уже привык.

@темы: Чай, творчество мое, Гил, Вещи и Сны, гилочай

---

Немного про Ива

Заметка, помогающая понять Ива.

Это который Чёрный Пёс.

Какие предупреждения ставить, не знаю. Триггерные темы, наверное. Триггеры не мои, но мало ли.

Про весёленькое детство.
Его «отец», точнее, муж его изменницы-матери, переживал факт измены очень тяжело.
Он прессовал Ива. Как живой результат измены.
Сам «отец» был хилый болезненный очкарик и в нём ничто не напоминало классический образ «свирепого самца». Зато он любил говорить о мужественности. Понимание мужественности у него было странное. Он искренне верил, что быть мужественным – значит быть агрессивным. И уметь «прижать к ногтю» кого-то «менее мужественного». Ему нравилось читать криминальную хронику. Он считал убийц очень мужественными. Даже если факты конкретного дела полностью противоречили этому убеждению, «отец» эти факты в упор не видел. При этом он сам, разумеется, не соответствовал своему идеалу мужественности. Ведь он не мог решиться даже курице голову отрубить. Себя изменить не мог, идеал менять не хотел. Только зря мучил себя годами. Дома он никак не мог приструнить жену. Зато на службе был маленьким злобненьким диктатором. Перед ним ходили на цырлах, но по сути его не уважали, скорее – пытались изобразить притворное почтение, чтоб он опять не развонялся.
Вот такой вот «отец» по любому поводу наказывал и унижал маленького Ива, или, как называли ребёнка соседи, «ублюдышного цЫгана» (в их бретонской глубинке говорили, естественно, не как в Париже). Слово «сын» в его устах было как плевок, как что-то непристойное: ссын. А Ив платил ему тем, что называл его просто «он» или «отец», и никогда – «папа».
Масла в огонь подливала и мать, красивая, величественная, безбашенная. Она демонстративно баловала Ива и нарочно разрешала ему всё, что муж запретил. Правда, она тоже запрещала Иву многие вещи, например, «быть обыкновенным/пошлым», «любить скучных людей», «заискивать перед индюками» (видимо, имеются в виду преподаватели и другие авторитеты? она не объяснила) или даже «предать созвездие Ориона» (как хотите, так и понимайте). Ив был годами очарован матерью. Она была необыкновенная. Привила ему любовь к литературе и сделала его тем, кто он есть. Но тут имелась одна закавыка. Ивонн (сына она назвала в честь самого любимого человека – себя) со всей решительностью отстаивала свои права в семье, включая и те права, которых ей не полагалось, например, право изменять мужу. Если муж в слепом гневе поднимал на неё руку, она отбивалась практически на равных. Если он грозил ей убийством, она весело отвечала: «Передавай привет своему будущему «муженьку» в тюрьме». Но, когда Ив получал очередных лещей от «отца», Ивонн вела себя невозмутимо, будто рефери. «Ты моё всё. Но не следует мальчику просить защиты у женщин. Когда мужчин оскорбляют, мужчины поступают, как мужчины. Мужчины разбираются сами». А разобраться самому – с отцом – это каким образом? По-эдиповски? У меня как у автора ощущение, что мать подсознательно подталкивала Ива к этому. Типа, «мой сын вырастет настоящим мужчиной и освободит меня». Возможность развода она не рассматривала. Ведь развод предполагает, что муж ещё будет жить дальше и может быть счастлив. Ивонн считала, что «дальше» имеет право жить только она. И счастлива будет тоже именно она, никто другой. То, что её обожаемому Иву пришлось бы сесть в тюрьму, а то и отправиться на гильотину, см. тогдашнее законодательство – ей просто не приходило в голову. Ей не было всё равно, она по-своему очень любила Ива. Но Ив – цыганское дитя свободы – был рождён, чтобы дать ЕЙ свободу.
Скандалы в семье усугублялись наличием двух старших девочек, которые – «гадины, лгуньи, я их такому не учила!» – задыхались рядом с матерью и норовили удрать хотя бы на танцы, урвать глоток собственной жизни.
Ив, естественно, не убил отца. Ив живой, а не набор скриптов – у него свой ум есть. Но он сбежал из дома, будто чувствовал, что спокойно уехать из дома по окончании школы ему не дадут, он же типа должен выполнить своё «назначение».
Года через три-четыре после побега Ива его мать, Ивонн, сошла с ума. И с тех пор находится в лечебнице. Такого исхода никто не ждал. Она всегда казалась самой витальной в семье, сильной, непотопляемой. Казалось, скорее её муж и дети все сойдут с ума рядом с ней, а она одна останется на плаву. Ив до сих пор винит себя в сумасшествии матери, и его не спасают резонные возражения друзей: «но ведь тебя уже несколько лет как дома не было». Ив думает про себя: «в том-то и дело». Он уехал, и выстроенная матерью система посыпалась. Хотя он понимает, что из этой ситуации нельзя было выйти совсем без стекла, а его выбор далеко не из худших. Хотя бы все живы остались, чо.

Про наследие весёленького детства. Проблема в том, что Иву потом было очень трудно вырастить в себе мужественность, не основанную на агрессии. Не основанную на бесконечных газетах отца, на статьях про отморозков и психопатов. Не имеющую ничего общего с ожиданиями матери – «мужчины разбираются сами», то есть «убей отца».
А ещё Иву было трудно проявлять любовь. Тк «отец» не любил его совсем, а любовь матери выражалась в полном контроле, причём очень взбалмошном и собственническом.
Что делать, если ты любишь кого-то, Ив понимал очень плохо.
Вероятно, обнять и никогда не отпускать? А если орёт и сопротивляется – отпускать? Или не надо?
Маньяческая тема.

Про маньяка. Впоследствии Ив увидел вживую «осуществившегося» в обоих Мирах маньяка – девочку Мадо, под неофициальным прозвищем «Багряная/кровавая шапочка», благодаря дружбе с невидимым волком. Он не то чтобы жалел эту несчастную и безумную девицу, но и не желал ей утратить душу, развоплотиться в обоих Мирах. «Я против того, чтобы истребить её душу и лишить её последнего шанса. Она чудовище, но – человек. Я знаю, как зовёт тьма. И какую свободу сулит. Сделай с другими то, чего боишься сам, и станешь хозяином страха... Юному человеку трудно не поверить в это – трудно удаляться от зова, пока шёпот тьмы не сольётся с белым шумом». Ив, правда, оказался ровно один на позиции милосердия – даже добрый Кловис, измученный потерей слишком дорогих людей, в ту минуту считал, что «поставить зло на колени и зверски убить», в общем, здравая идея.

Про милосердие. Ив вообще странный человек в плане милосердия.
Он, судя по мыслям и словам, нередко бывает гневным и/или жестоким. Он умеет глубоко и долго чувствовать гнев/ярость. Казалось бы, с такими качествами характера он должен быть мстительным. И не прощать даже нечаянный плевок на землю рядом с его сапогом.
Но, судя по действиям, он один из самых милосердных людей. Из тех, кого я знаю.
Если должен кого-то убить – в Мире Снов - убивает быстро, а если имеет право пощадить – щадит.
И никогда не тащит вину раскаявшегося человека дальше, чтобы при удобном случае напоминать ему о ней. Ив предпочитает "закрывать дела" - поговорили и ладно, подрались и хватит. Пожалуй, NN был виноват, но он так тяжело ранен, что считай - уже наказан, и хватит ему мозги полоскать.
Иногда более мягкие и нежные люди на его глазах от душевной боли теряли контроль и орали «пусти меня, я этого гада на ленточки порежу!!!», и именно Ив – не пускал. Иногда более добрые люди годами говорили: «я никогда не прощу такого-то, никогда не сниму с него моё проклятие, пусть вечно помнит меня и страдает». И именно Ив отвечал на это отрезвляющей цитатой: «какая страшная вечность – наша короткая жизнь».
Чтобы примерно представить себе милосердие Ива, вспомните действия Джулса в «Криминальном чтиве», когда Джулс отпускает живыми двух грабителей в кафе. Может, грабители и не заслужили доброты, но их можно пожалеть/отпустить. Потому что у этого решения, скорее всего, не будет страшных последствий. Тогда пусть живут.

Про иллюзии юности и коммунизм в личной жизни. В любви Ив всю жизнь искал равных отношений, без стандартных ролевых моделей и без угнетения. Но не находил. Точнее, не мог их выстроить. И от пола партнёров это не зависело и зависеть не могло.
В юности Ив всерьёз верил, что без баб всё будет ок – по определению)))) он по молодости-наивности считал, что «женщины не понимают нормальных людей» и что, следовательно, без них нормальные люди друг друга всегда поймут)))) ему пришлось почти сразу хрястнуться об реальность. Что наличие тараканов никак не зависит от пола/гендера и что у него самого в башке тараканья ферма ещё та.
Иву мешало ещё и то, что он почему-то не мог встроиться в менталитет родного народа. Каково жить, когда большинство взрослых людей вокруг относятся к своей личной жизни, как нормальные французы, а ты так относиться не можешь и не хочешь? Допустим, одним из первых романов Ива был короткий роман с преподавателем на курсах литературного мастерства. Ив исчез резко, и с курсов в том числе. Преподаватель еле нашёл его и еле добился разговора. "Я узнал, что у вас жена и ребёнок. Будет правильнее, если исчезну я". "Зачем?" "Что зачем?" "Зачем тебе исчезать?" Далее - ступор у обоих. Бездна непонимания становится глубже, глубже, глубже. Ив развернулся и ушёл в шоке (и в гневе). Что бывают такие люди с такими принципами. Преподаватель, вероятно, тоже был озадачен. Что бывают такие люди с такими принципами...

Про Марселя. Сознательно Ив мечтал – защитить Марселя, а бессознательно – быть необходимым и небросаемым. Мечта Ива - стать чьим-то псом. И чтобы не выкинули на улицу. «Если ты – единственная опора и защита, то человек тебя не оттолкнёт, каким бы ты ни был». Ив пытался в это верить. Но это опасная формулировка. И лживая. Марсель оттолкнул Ива, свою единственную опору и защиту. И полетел в никуда. Ив искал его, хотел вернуть Марселя домой. Любого. Уже понятно, что неверного, лишь бы живого. А Марсель… Он, кстати, не хотел того разврата, в который его затянуло. Марсель просто хотел жить один, но было не с кем. Такой вот парадокс. Наркотики он начал принимать потому, что при одной мысли о взрослой жизни Марселю становилось страшно. Он не хотел ничего из спектра имеющихся возможностей, от «покупать хлеб» до «стареть». Он хотел того, что невозможно. Расцветать фиолетовым цветком в небесах, например. И наркотики сперва дали ему это. А потом отобрали всё. Ива он любил, как умел, но быстро обнаружил, что Ив не сможет починить его мозг, Ив сам поломанный. Марсель разрушил себя наркотиками и погиб, потому что не умел жить ради себя, более кратко – не умел жить.

Про контроль и принятие, а также про Кловиса. Зёрна того самого угнетения, которое Ив ненавидел, он же и носил в себе самом. Только спустя годы до него дошло, что эти зёрна, собственно, мешают ему остаться рядом с Кловисом. Их можно выкинуть. И станет легче.
Выкинул он их как раз вовремя. А то с Кловисом уже тёрки начинались.
Кловис после тех тёрок сперва настороженно закрывался от Ива.
Потом почувствовал в нём нечто новое, непривычное, поэтому снова доверился и принял его.
А принимает Кловис очень тактильно – подходит к сидящему на стуле человеку и мягко-мягко, бережно-бережно обнимает его голову обеими руками.

@темы: Ив, Кловис, Мир Снов, Вещи и Сны

---

Мораль персонажей

Прочёл недавно у Mark Cain про серую мораль у персонажей.
Задумался.

Я нечасто создаю персонажей с классической серой моралью или с классической белой моралью.
Я не знаю, как это называется, но мне как сочинителю историй ближе всего "классическая параноидальная мораль".

Она формулируется примерно так:
"В идеальном мире я бы рад быть хорошим, улыбаться прохожим и танцевать под дождем, но мы живём не в идеальном мире, все мне врут, все от меня что-то скрывают, недоговаривают, у всех свои интересы, редко совпадающие с моими полностью, а кроме того, в мире много подлецов и реально опасных негодяев, которых трудно распознать с первого взгляда, и вообще мир полон зла, которое вполне может быть направлено против меня и/или моих близких, поэтому..."
А вот "поэтому" у всех разное.

Пенни:
"...поэтому я должна стать сильной и подчинить этот мир себе - я займу в мире такое место, что меня все полюбят как Старшую Сестру, я наведу порядок, людям будет тупо СТРАШНО ставить свои интересы выше моих, никто же не хочет, чтобы ему за неподчинение и/или обман отпилили обе ноги тупой пилой".
Тэдди:
"...поэтому я попытаюсь быть хоть немножко счастливым, найти хоть одного-двух хороших людей и говорить с ними, и успею узнать, что такое дружба и что такое радость... пока ваш жуткий мир не раздавил меня".
Дэн Неулыба:
"...поэтому я буду спокоен, когда придет мой час. Не стоит сожалеть о такой жизни".
Дэн Улыбашка:
"...поэтому я докажу вашим так называемым негодяям, что они просто щенки. Они передо мной шляпы снимут! А с некоторых упадут и головы, гии". *сладкая треугольная улыбочка, слегка наигранный негодяйский кокетливый взгляд. когда Улыбашка реально злой, он так не красуется*
Руфус:
"...поэтому самое главное в Библии не сказано. Мне думается, миром правит Дьявол, а Господь у него в плену. Когда Он освободится, Он уничтожит всех нас как слуг Дьявола, и я буду рад этому. Мы это заслужили".
Гил:
"...поэтому я хочу иметь много денег и жить на тропическом острове. И пусть меня вся эта срань не касается. И друзей к себе заберу".
Ксавье:
"...поэтому я готов сражаться с морфо, словно одушевлённый танк - пусть враги боятся меня и моей жестокости, а я давно разучился бояться кого бы то ни было".
Марьяна:
"...поэтому давайте взорвём небеса, пока мы живы, пусть кругом бардак, давайте веселиться, зуека, дредноут, гьяррррахххаха!!!!" *состояние радостного берсерка*
Дина:
"...поэтому я постараюсь жить честно и выполнять свой долг. И думать мозгами. Хоть кто-то же должен думать мозгами, раз всё так плохо".
Энрике:
"...поэтому я повяжу на рукоять меча счастливую красную нитку и буду носить с собой аквамарин, он помогает от лжецов и злых чаятелей".
Аймар:
"...поэтому и во зле и в уродстве следует распознать особую Красоту - поэтам ведомо, что в Красоте, как и во Вселенной, нет морали".
Ив:
"...поэтому надо выживать, как можешь, и беречь тех, кого ты в силах уберечь. В мире нет счастья, и нет абсолютного добра, но каким-то чудом всё ещё есть доверие. Любовь человека к человеку...или собаки к человеку. Кем мы будем, если не убережём тех, кто нам доверился? Неважно, сколько у них ног и хвостов".
Кловис:
"...поэтому искусство - наш последний оплот. Если тебе зашили рот - пиши картину. Отобрали краски - рисуй палочкой на земле. Это всё равно имеет значение".
Кезаль:
"...поэтому я не доверяю никому. Ну, почти никому. И я могу защитить себя и своё Древо. У меня есть когти и клюв!"
Таэ:
"...поэтому я скрываюсь и таюсь всю свою жизнь. Как верно заметил ваш поэт, "молчи, скрывайся и там и чувства, и мечты свои"... Он был мудр. Что за радость - полоумной Кассандрой вопить о боли этого мира, не быть услышанным, зачахнуть в обитой войлоком палате? Нет, я - немая буква алеф. Я даже сейчас ничего не говорил, вам померещилось".
Чай (Альтиас):
"...поэтому страшный мир и нуждается в свете разума. Даже если на этот свет из щелей полезут тараканы, а грязь станет на вид ещё гаже. Я не нервная барышня и не боюсь грязи и насекомых. Большинство людей не злы и не добры, они приспосабливаются к среде. Соблюдение норм этики считается плохой стратегией выживания. Более того - соблюдение законов считается глупостью. Если я переживу этот год, то в Мире Снов будет - иначе. А я переживу. Мы все переживем".

Есть ещё Лоренс, но он пофигист, и Алан, он оптимист. Эти двое просто не считают мир ужасным. Поэтому им не нужно ничего делать, чтобы не сойти с ума в ужасном мире)))
Ну, и есть Гипнос, он немного не от мира сего. Диагноз по аватарке не ставлю. Просто знаю, что Гипнос а) очень умен в смысле IQ, может приносить большую пользу в плане взаимодействия со знаками, кодами, символами и предметами, быстро анализирует и сопоставляет информацию из разных источников, обладает эйдетической памятью и б) не понимает самых простых вещей из-за того, что видит мир совершенно под другим углом. Для Гипноса мир не прекрасен и не ужасен, он так не мыслит. Скорее "многовариантный, находящийся в постоянном движении, благодаря чему пребывающий в относительном покое". Упс. Как-то так. Это то, что я сумел понять, хотя Гипнос, возможно, выразился иначе. Относительно Гипноса - я дурак)))))))

@темы: Ксавье, Ив, БЖД, Лоренс, Гипнос, Кловис, Мир Снов, Кезаль, Вещи и Сны, гилочай

---

Немного мыслей о Кловисе, в основном для себя

Мне больше года не давало покоя противоречие,
почему Кловис работает в магазине, то есть с людьми, изучает потребности этих конкретных людей и реально помогает им выбрать именно "их" вещь -
и как он при этом может быть зажатым и нелюдимым, стесняться своего шрама и периодически прятаться, как мышь под плинтусом?
Разве это не два разных типа поведения?
Не получается ли, что это два разных Кловиса?
Вот в эту минуту среди ночи до меня дошло, что, вероятно, дело в территории.
Магазин - это на сто процентов территория Кловиса. Магазин его обнимает и защищает от холода внешнего мира.
Здешняя атмосфера обволакивает Кловиса, точно огромный тёплый плед. Прослойка безопасности и уверенности.
Магазин - практически живое место в Мире Вещей, которое ежедневно и ежечасно транслирует Кловису мысль: "Ты мой, ты талантливый, ты меня чувствуешь, ты мне нужен, ты - нужный, ты имеешь полное право быть здесь, ты имеешь полное право - БЫТЬ".
Движения Кловиса в мягком полумраке антикварного магазина - изящные, уверенные. Он может давать мудрые советы, может быть привлекательным, может улыбаться и остроумно шутить, например, с Ивом. Он почти не ощущает своё уродство, а когда ощущает, не считает это поводом впадать в меланхолию. Он просто статуэтка с трещинкой, так даже интереснее.
Покидать такое чудесное место силы - непросто.
Вне магазина Кловис вновь превращается в обыкновенного человека.
Хуже, чем обыкновенного.
Вне магазина Кловис - худенький юноша, слабый физически, с надорванным здоровьем, с уродливым шрамом на щеке, с неоконченным средним образованием (из которого больше половины уже забыл), без иллюзий, без перспектив, без планов на будущее, даже без несбыточных мечтаний (о пластической операции или о художественной академии), с минимумом денег, отделяющим его от нищеты (деньги на комнату, еду, кофе, лекарства, на рисовальные принадлежности - они даже на распродажах дорогие - всё это наскребается с трудом, впритык, откладывать нечего, Кловис реально нищий художник, одежду носит очень аккуратно, а то - дыра на коленке равно дыра в бюджете).
По меркам большого мира он вовсе не фарфоровый принц с трещиной на щеке и отбитым краем ушка, не таинственная притягательная тень в золотистом полумраке. По меркам большого мира такие ребята, как он - жалкие существа, нищеброды, с грошовой работой или без оной, убогие-болезные.
Кловиса люто выбесил один богемный и вечно пьяный парень, не-близкий приятель Ива. (Ив столько раз обещал себе не знакомить своих знакомых, но ведь хочется объединить разные круги общения, а не прятать одних друзей от других... и вот опять под предлогом "вы же оба художники" познакомил абсолютно разных ребят с противоположными потребностями... и травмами). Деде (в смысле, Андре) искренне верит, что секс - это про значимость, и что если ты чего-то стоишь, то тебя не отвергают. Пьёт он не только поэтому, но и поэтому тоже. Без анестезии пережить отказы не получается. Попытался в отсутствие Ива обнять Кловиса и был развёрнут на 180 градусов. Не стал оскорблять Кловиса - но совершенно бездумно выдал нечто похуже всякой ругани. "Ох, Кловис, неужели меня отвергли даже вы"...
Кловис чуть не задохнулся от злости.
"Даже вы"?!
То есть, по меркам большого мира, он должен радоваться любой крупице внимания, всё равно чьего? Только потому, что у него изуродована щека и нет половины уха? Где логика? Он что, прокомпостированный билет, который нельзя продать? А зачем вообще его продавать?!
Кловис не хочет свыкаться с ролями, которые навязывает ему большой мир.
(Быть "настоящим мужчиной" - по всем статьям не получится. Да и не хочется. Но альтернатива - "жалкий неудачник")...
Он злится. Но у него нет сил, чтобы реально что-то изменить.
Для второй работы ему нужно сорок восемь часов в сутки и железное здоровье. И даже вторая работа не факт что помогла бы ему исправить щёку и ухо, и уж точно эта вторая работа не дала бы ему времени всё-таки кончить школу экстерном и сделать какие-то шаги навстречу академии.
Кловис считает, что ему вообще нечего делать в мире за стенами родного магазина.
Отчасти это принцип "лисицы и винограда", а отчасти искренняя неприязнь к большому миру.
В магазин Кловиса часто приходят люди, которых Мир Вещей сломал. Или ломает прямо сейчас.
Сострадая им, Кловис поневоле проникается недоверием к Миру Вещей.
А собственные проблемы это чувство только усугубляют.

@темы: Ив, Кловис, Вещи и Сны

---

Зарисовка про Тэда

Ещё одна зарисовка.
Бессмысленная и беспощадная.
Хронология: непосредственно ПЕРЕД основными событиями. Тэд ещё не призрак, вполне себе жив. Но Аннушка уже разлила масло оружие ребята уже украли.
Предупреждение: стекло в наличии.
Пояснение: люди, не пейте незнакомые напитки, особенно найденные рядом с морфовским оружием!
Ну и как всегда - я записываю этот гон, потому что вы его читаете... значит, он вам нужен... спасибо.


Ветер нес над степью запах меда.
Гиллис по прозвищу Озверелая Жуть, высокий, светловолосый, покрытый шрамами, правил ездовухами и напевал:
– Билли-бой, скорей труби отбой, Билли-бой, тебе не надо в строй…
Хриплый голос парня первое время заставлял вздрагивать обеих ездовух.
Усталые Апатия и Делирия крутили шишковатыми лобастыми башками, издавали недовольное «ннёйхх!».
Потом привыкли.
– О, Билли-бой, тебе пора домой…
– Гилли-бой с пустою головой! – замогильным басом дополнил встрепанный мальчишка, высовываясь из фургона.
Гил сделал вид, будто бьет мальчика в ухо. Поднес к бедовой голове кулак, коснулся костяшками виска.
– Б-дыщь, – сказал Гил. – Ты обнаглел, малец.
– Ага! – уже своим обычным голосом согласился мальчик. – Малец обнаглел вконец. Но! Этот малец придумал Великий План! И – та-дам – теперь у нас есть фурррр-гон орррр-ужия!
Ездовухи поматывали шишковатыми головами. Им хотелось грибов. Ездовухам всегда хочется грибов.

– Оу-оу-оу паровооозная тооопка душааа моя, – вывел Тэдди третьим, высоким, чистым и будто ломким голоском. – Подбрось уголь, Господь, не остааааавь меня-ааааа…
Этой песне его выучил Гил, а Гила выучил Черный Эб, хороший парень, упокой-Господь-его-душу, такой же хороший, как и все грабители, налётчики, угонщики скота и прочие милейшие ребята, которых знал Гиллис Даль в обоих мирах.
За долгий день степь превратилась в раскаленную сковородку.

Тэду было тринадцать лет «и три четверти». Он предпочитал округлять до четырнадцати. А среди незнакомых людей объявлял, что ему «технически шестнадцать». Тэдди предпочитал гибкий подход к реальным фактам.
Он умел говорить разными голосами.
Умел сочинять песни, которые сам тут же забывал.
Он читал всё, что только можно прочесть. Когда под рукой не было хороших книг, он читал плохие. Не было плохих – читал то, что есть. Инструкции. Рецепты. Вывески. Объявления. Он мог с такой интонацией зачитывать объявления в розыск, что вы бы прослезились.
Его очки пережили столько катастроф, что у них треснуло одно стекло и отлетела дужка. Тэд носил их в кармане и вынимал, только чтобы, по его выражению, «прицельно» разглядеть конкретную деталь туманного расплывчатого мира.
Мира Снов.
Не раз и не два за время их знакомства Гил разжимал пальцы спящего Тэдди и вынимал многострадальные очки, которые мальчик и во сне выпускать из рук не желал.
«Надо иметь под рукой очки, чтобы сны четкие снились».
«Да тебе же очки в Мире Снов – что костыли, один черт. Захоти – у тебя здесь будет зрение нормальное».
«Очкам тогда будет без меня одиноко».
«Ну и чудак».
«Есть такое дело, Гилли».
Даже в Мире Снов мальчик был безнадежно близорук. Без Гила он бы далеко не ушел.
Гил первое время недоумевал: «Где ж ты так глаза посадил?»
«А если б я их в пять лет не посадил, они бы что, до сих пор летали?»
Карие глаза Тэдди напоминали глаза дворняжки. Всегда грустные и всегда веселые. Одновременно.
В них было трудно смотреть, в эти нелогичные глаза. Хотя они не имели ничего общего с бездной, которая глядится в тебя.

– Гилли, дай мне порулить.
– Найди руль, воткни в землю и рули.
– Рулить всей землей? Я не смогу… Ну ладно, Гил, дай мне повожжить. А?
Гил неохотно передал другу бразды правления ездовухами.
– Ах-ха, – блаженно вздохнул мальчик. И принялся подгонять ездовух. – У нас есть фургон, и он не пустой, о, мы угнали фургон – и вперед за мечтой!
«Ньяхх!» – вякнула Апатия.
«Бдух!» – отозвалось что-то в фургоне.
– Да не гони под уклон, ты, на дорогу смотри!
Гил Озверелая Жуть перехватил у друга вожжи.
– Ты поэт, Гилли. Мы зашибем миллион, а может, и три, но не гони под уклон и на дорогу смотри! Ю-ху! Чтоб меня разорвало! Никогда в жизни не возил столько оружия, черт, мне надо это осознавать по частям. Сперва осознаю триста грамм взрывчатки, потом полкило, потом… – Тэд зажмурился. – А вдруг потом-совсем-потом я осознаю Вселенную?!
– Ты лучше осознай, что с оружием надо по-умному… Морфовское оружие не прощает ошибок.
– Обижается?
– Взрывается.
– А-а.
– Направишь на отряд Воинства, дашь голосовую команду, и все, отряда нет.
– Совсем нет?
– Совсем.
– А почему морфо не превратили всех людей в горки пепла?
– Без понятия. Они же между собой все время воюют. А мы – между собой. Морфо никогда не сговорятся.
– Мы тоже не сговоримся.
– Тебе почем знать?
– Гилли, ты поладил бы с Крылатыми?
– Я похож на того, кто ладит с Крылатыми?
– А с бойцами Воинства? Чтобы все вместе – против морфо?
– Сперва в салат покрошил бы, потом да, поладил бы. Они убили Джоба и Майка, чтоб ты знал.
– А-а, помню… Джоб и Майк. Ты про них в письме писал.
– Четкие ребята. Были. Мы с ними в прошлом году щипали народ на Крошинке.
– Разбоем, в смысле, занимались?
– А то.
– И напоролись на отряд Воинства.
– Ну.
– Получается, бойцы Воинства убили твоих друзей. Потому что приняли их за злодеев.
– Так и есть.
– А они не были злодеями. Они только поступали, как злодеи. Правильно?
Гил промолчал. Иногда логика Тэдди выбивала его из колеи.
Тэдди хлопнул себя по шее.
– Кровососы… Летучие тарантулы какие-то. Тебя не кусают?
– Кусают.
– У тебя кожа дубленая.
– Иди в жопу, мелкий. Я силу воли тренирую. Поэтому не чешусь.
Какое-то время ехали молча.
– Твою мать!!! – не выдержал Гил и принялся шумно скрести шею, руки, щеку...
– А сила воли?
– Никуда не денется моя сила воли. Щас буду снова тренировать.
– Это неправильное воздержание, Гилли.
– Я вообще не слышал про воздержание от почесунчика. Ладно – от выпивки…
– Кстати, попить нету?
– Терпи. Ты все выпил. Я тебе сказал – выдуешь воду, выхлестаешь пиво, придет сушнячок.
– Ты сказал, сушняк придет на другое утро.
– По-твоему, сушняк на часы смотрит? В смысле, у него часы на цепке? У сушняка? И жилет, и в нем карман, чтоб носить долбаные часы?
– А ты тоже пил, Гилли, – напомнил другу Тэд. – Ты выпил больше меня, и такой – нам нужен хоть один трезвый возница, и я такой – да, нам НУЖЕН трезвый возница…
– Я умею пить. Я сто лет пью. А ты малой.
– Надо же когда-то начинать. Ты сам говорил, что с тринадцати лет уже…
– А ты не слушай, что я говорю! И не делай, как я, понятно? Ты видишь, кем я стал?
Тэд посмотрел. Славное загорелое лицо: серо-голубые глаза – теплые, будто речка в летний день; ко лбу прилипли выгоревшие на солнце светлые пряди. То ли взрослый мужчина, бандит с двумя шрамами на щеке, то ли ровесник, веселый, хвастливый, немного безответственный, очень солнечный и по-настоящему добрый.
– Кем стал… Моим лучшим другом Гилом.
– Во-о-от! – Гил поднял указательный палец. – А ты не должен становиться своим лучшим другом Гилом! А то знаешь, что будет?
– Что?
– Два Гила. И ни одного Тэда. Лично я свихнусь.
– А можно, я из реки попью?
– Там рыбки трахаются.
– Фу-у!
– И чудовища водятся. Высасывают мозги через жопу.
– Все-то ты знаешь, Гилли… Чтоб меня разорвало! И-и-яу! – Тэд едва не перевернулся вместе с сиденьем. – Смотри!
Гил, который в последнюю секунду ухватил мальчишку за куртку, увидел, как в его руке точно сама собой возникла бутылка.
– Под сиденьем нашлась.
– Это что?
– Пахнет вкусно.
– Тебе и керосин – пахнет вкусно. Носовой извращенец. Дай, понюхаю.
– Не-не-не, это мое! Отдай, именем змеи!
– Похоже на растирку от суставов. Моя бабка-покойница такой натиралась. В смысле, пока не стала покойницей.
– Тут трава плавает и зернышки. Обычная травяная настойка.
– А ты типа знаешь, для чего она, да? Может, ею надо от долбаных комаров обмазываться? Лапы убери! Отвечаю, Тэдди, это от комаров!
Мальчик хихикнул.
– Бандит без чести и совести… Отбираешь у ребенка последнюю выпивку.
– Да хорош. Эта дрянь и жажду-то не утолит. И траванешься, сто пудов. Щас приедем, там у меня колодец, выдуй хоть весь – не жалко. А еще я кофе сварю. По-ковбойски. Ты такого не пробовал. Зубы в трубочку свернутся, – со знанием дела добавил Гил, в лице которого рекламная индустрия Мира Вещей явно многое потеряла.
Круглые глазищи Тэда еще сильнее округлились – от ужаса. В них уместились и небо, и звезды.
– Г-Гилли… Ты смотри, там, там… МАМА!
Гил резко обернулся, татуировка на руке засветилась, превращаясь в настоящую плеть…
Бутылку он выронил, но звона разбитого стекла не услышал.
Потому что зараза-Тэдди подхватил бутыль и тут же к ней припал: гулп-гулп-гулп.
– Паразит! Я думал, за нами погоня!
Тэдди вытер губы:
– А представь, что за нами скачут чудовища. Огромными бесшумными прыжками. В холодном свете звезд. Хотят высосать наши мозги через задний проход.
– Ненормальный. Я тебе никогда в жизни больше страшилки рассказывать не буду. Ты их используешь против меня же. И я, главное, верю.
Тэд с бутылкой откинулся назад, опасно зависнув над щелью тента. Он мог бы упасть на спящее в фургоне оружие. Он не знал, что будет тогда.
– Бах, – прошептал мальчик, обращаясь ко ли к небу, то ли к себе самому. – Бах. Бах.
Ему казалось, что небо вот-вот бабахнет в ответ.
– Ты давай без Баха, парень. Возьмешь эту хрень в руку, скажешь «Бах», и никакой Моцарт не поможет.
– Ух ты… Гилли-бой мнооооого знает…
– Мне не нравится, как ты нажираешься.
– А мне нравится… Надоело киснуть. Дома просыпаюсь несчастный, засыпаю несчастный, в Мире Снов – плохо, плохо, плохо… Сколько можно? Я бы спятил...
– Ты спятишь, если будешь гнать гон в том же духе. Мы уже на свободе, парень. Мы свободны. Доходит? Свободны, как долбаные кондоры в долине Колорадо. Если тебе что-то не нравится, посылай это что-то в жопу, а не пей. Ясно?
– Проповедь трезвости, чтоб меня разорвало… – Тэдди захихикал. – А ты приедешь за мной?
– Ты чё? Я уже здесь, парень.
– Не-е, в Мире Вещей… Давай я тебе скажу свой адрес, ты за мной приедешь через океан на настоящем белом пароходе из настоящей Америки, и я сбегу из дома, и мы отправимся в Новый Свет, к индейцам и ковбоям… И будем по правде бандитами… Свободными, как долбаные бакланы…
– Это плохой план, Тэдди.
– Это хороший план.
– Нет. Очень плохой план. Теперь в Мире Вещей всё ненастоящее. Ковбои – нищеброды и алкаши, а индейцы так вообще… хотя вы, пожалуй, споётесь… – Гил вздохнул, представив себе Тэда в накидке индейцев-уичоль и с пейотлем в зубах. – И зачем – бандитом? Познакомишься с миссис Тюрягой, нахлебаешься баланды, будешь дрыстать – тебе оно надо? Да ты не фырчи, ты слушай. У меня брательник был. Младший. В сто раз умнее меня. Ему никуда не упало – на железной дороге гробиться, как отец. Он сел и подсчитал, сколько ему надо денег для счастья. Всё продумал. Сперва мелкие лавчонки, тошниловки. Потом магазины. Потом банки. В шестнадцать лет – своя банда. Красавчик-Джейми. Робин Гуд, в жопе прут. Везло ему сильно… первое время. Только я с ним за одним столом есть не мог, веришь? И пить – тоже. Как драпали через границу, Джейми пацана раненого бросил подыхать. Говорит – вам надо, вы и тащите, а мне падаль ни к чему. Мы подобрали и тащили, а осадочек, знаешь, остался. Об девку свою ноги вытирал. Матери ни разу не написал. Она и не знает... И пускай не знает. Его ведь уже и в живых нет. Застрелили. Не свои. Легавые. Хотя свои тоже могли бы. Он у собственной банды вот где сидел… А я помню, как мы на речку бегали, и кислицу жрали, и нас отец взял смотреть на паровозы, и мы взяли себе по куску угля на память. Я без него не могу, понимаешь? Без того… Который раньше был… Раскатала его жизнь, Тэдди…
Гил впервые в жизни выложил перед другом самое сокровенное, то, что его мучило годами. И чего он не рассказывал ни матери в письмах, ни священнику на исповеди, ни собутыльникам в Мире Вещей, ни соратникам в Мире Снов.
Он чуть не признался, что и к Тэдди так сильно привязался из-за тоски по славному, умному и пока ещё доброму братику Джейми. По мальчишке, от которого фотографий не осталось – когда у брата завелись деньги, чтоб сделать свою карточку, он уже не был ни славным, ни добрым.
Гил не знал, какие найти слова, чтобы Тэд не повторил его судьбу.
Тэдди, впрочем, и не слушал.
Смотрел, как темнеет небо, как вспыхивают на небе звезды, и что-то бормотал себе под нос. Совсем окосел.
– Макароны… А я знал, я знал: звезды – макароны. Самые длинные макаронины во времени. Чика-бу! Ты тоже их видишь?
– Нет. Не вижу я твоих макаронов.
– Макаронинов.
– Тэд, у тебя, нах, мозги текут. Я тебе никогда в жизни больше пить не дам. Тем более – незнакомое пойло.
– А у тебя ушки. На макушке. Мохнатые. Дрыгаются. Гилли, ты волченька… – Тэд попытался нащупать у друга на голове волчьи уши.
– Сиди тихо! Продадим чертов товар и забудем эту волчью жизнь, как страшный сон. Поменяем себе лица и заныкаемся на такой плоскости, где тепло и мухи не кусают.
– Ага-а...
– И от девчонок в пальмовых юбках я не откажусь.
– Пальмы большие и тяжелые, – рассудительно покачал головой Тэдди. – Чтобы сделать юбки, их через трансформатор надо включать…
– Ладно, ты на своей волне, Тэдди. Я с тобой потом поговорю. Как проспишься.
Дом Гил увидел издалека, и немудрено – в степи. Темное пятно – простая глинобитная хижина с навесом для ездовух, пятно поменьше – колодец, темные линии – ограда. Как признавался про себя Гил, жильё чуть побольше сортира. Зато своё. Вода – в колодце, топливо – кизяк, свет – лучина, и никаких налогов. Хорошо бы в Мире Вещей так жить.
– Вот… Это мой дом.
Они уже въехали во двор.
– Какой кривой домик! – обрадовался Тэдди. – Ты его сам строил?
– Нет.
Гилу тут же вспомнился анекдот: «Эйб Линкольн родился в хижине, которую выстроил своими руками».
– Подожди, – сказал он другу.
Узкие окна Гил в свое время сам забрал деревянными решетками – от зверья. Да и ставни были закрыты. Но самое верхнее окошко, над дверью, было без ставен. И сквозь него в полумраке дома Гилу померещилась движущаяся тень.
Нет.
Не померещилась.
– В доме кто-то есть, – сказал Гил. – Сиди, я разберусь. Стереги товар, понял?
– Понял.
Гил не особо надеялся на пьяного друга в качестве сторожа. Ну да ладно.
Хоть сам не полезет махаться, целее будет.
Гил позвякал ключом – не Мири, обычным неживым ключом – да повозился с замком, чтобы те, в доме, слышали.
Снял плащ, резко распахнул дверь и швырнул плащ внутрь. Из-за тяжелых пряжек и содержимого карманов кожаный плащ бахнул о деревянный пол, почти как человеческое тело. Послышался крысиный писк, больше ничего.
Никто не атаковал плащ, пока тот летел. «Нервы у ребят стальные», подумал Гил.
Татуировка на его руке засветилась, зазмеилась, становясь объемной, настоящей, одушевленной плетью – грозным оружием морфо…
«Если там Пен, убью её. Тэд переживет».
Он ворвался в собственный дом, словно смерч. В кольцах плети вместо вихревого потока.
Попадала со стола посуда – кружки из консервных банок с проволочными ручками, оловянные тарелки, ножи. Рухнула полка – разбились глиняные горшки, и в ужасе кинулся удирать здоровенный жирный амбарный пасюк.
Больше в доме никого не было.
Оказалось, тяжелый гиловский плащ пришиб ещё одну крысу – тьфу, погань…
Дом был полон крыс.
Гилу не приходило в голову, что в Мире Снов могут водиться крысы. Ни разу он их прежде не встречал. Может, кто-то занес их именно на эту плоскость, они и расплодились… Хотя откуда – занес? Не из Мира же Вещей?!
Кошки свободно путешествуют между мирами. Но представить себе, чтобы кот принес с собой недобитую крысу… двух недобитых крыс… разнополых… бредятина получается.
Но откуда бы эта бредятина ни взялась на самом деле, сейчас она вовсю размножалась.
На полу, на столе, на полках – черные катышки крысиного дерьма. Забытый Гилом в прошлый раз на столе хлеб исчез, до круп голохвостые сволочи тоже добрались. Правда, молотый кофе из плотно закрытой жестяной банки достать не сумели. А то ведь они и кофе жрут будь здоров.
– Отбой тревоги, Тэд, – крикнул Гил, выходя во двор. – Я нам сейчас кофе…
Ездовухи, свободные от упряжи, топтались у самой двери.
Вот придурок мелкий, животных пожалел… А если бы понадобилось когти рвать?
– Ты зачем распряг… – начал Гил.
Из-за фургона показался Тэд.
Он двигался, точно в трансе. Под луной блеснули перекошенные очки и огромные завороженные карие глаза. В тощей полудетской руке – нечто серебристо-красное, изящное, покрытое завитками и узорами, обрубленный побег смертоносного дерева, искусственная металлическая ветвь, усеянная круглыми каплями рубиновой смолы…
– Ты глянь, какие пимпочки, чтоб меня разорвало!
Гил даже успел открыть рот, чтобы крикнуть.
Крика не было.
Мальчишка взорвался сразу, весь, брызнул во все стороны, точно бутыль с томатным соусом – от прямого попадания разрывной пули.
Гил, падая на землю, увидел темные узловатые трехпалые лапы и оскаленные морды: перепуганные ездовухи ломанулись через ограду и удрали в степь. Одна зашибла Гила, но не сильно. Или он просто боли пока не чувствовал.
Привстал – мокрые волосы на лицо налипли, ладонь скользнула по влажной земле, по чужой крови.
– Тэд, блять, господи, господи, Тэдди, ну зачем, господи, НЕТ!
Мирный, ласковый лунный свет скользил по его спутанным волосам и трясущимся плечам. Гил издавал не крик, не стон – из него лезло и лезло в темноту низкое, лишенное всякого выражения: «ааааааааааааааааааааа»…
И ночь была, и «аааа» было, а Тэдди не было.
Гил замотал головой, будто мокрая собака.
Но даже не попытался оттереть с лица и одежды влажное, теплое.
Скоро брызги стали холодными. Гил чувствовал, что сидит на земле весь мокрый. В крови. В чужой крови.
Нет, не в чужой.
Про Тэда нельзя думать, что он чужой.
Он свой. Он друг.
Все как-то устаканится. Как-нибудь устаканится.
Надо только встать, ну вот, так, молодец, встать и дойти до колодца, и зачерпнуть ведро воды, и облиться, и зачерпнуть снова, и пить, пить.
Умываясь, почувствовал под пальцами странное. Осторожно вытащил из щеки маленький осколок стекла. Почему – стекло? Наверное, очки. Очки без одной дужки.
Надо вымыть двор. И фургон. Найти ездовух. Вымыть ездовух. Делирию и Апатию.
Надо вымыть все.
А потом сварить две порции кофе.
Одну.
Почему одну?
Тэдди. Он обещал Тэдди кофе. Тэдди нужен кофе, чтобы протрезветь.
К черту кофе. Надо спать.
Спать по восемь часов в сутки. И все устаканится.
Вымыть двор, хибару, фургон и ездовух.
Рвать когти.
Окопаться в Игольнице.
У него теперь хватит оружия, чтобы отбиться от кого угодно.
Все нормально. Все будет нормально. Как они с Тэдди распланировали.
У них был хороший план.

***

– Билли-бой, скорей труби отбой, Билли-бой, тебе не надо в строй...
– Гилли…
– Что?
– А как попасть домой?
– Смотря где дом…
– Нет, как попасть не в дом, а домой?
– Чучелко ты.
– А можно, мое «домой» будет прямо тут?
– Можно.
Тэдди прижмурил глаза и подставил лицо солнечным лучам.
– Это чтобы моя тайная веснушчатая личность проявилась.
Солнце едва миновало зенит, и ветер нес над степью запах меда.

@темы: творчество мое, Вещи и Сны

---

Зарисовка про Гила

Зарисовка: Гил Озверелая Жуть пишет письмо

Хронологически эта зарисовка относится к периоду, когда Гил и Тэд ещё не покинули банду Пенни, и Тэд, соответственно, здесь вполне себе живой, а не призрак.

Внимание: орфография Гила даётся, естественно, "в переводе на русский". На самом деле герой делал другие ошибки в других словах. Если вам интересно, одно гиловское слово автор оставил, как есть: это catolic вместо catholic (в тексте - "котолик" вместо "католик").

Гил Озверелая Жуть не любил долго раздумывать.
Если один выбор всю твою судьбу решает - эка важность, судьба. Разделайся с ним побыстрее и иди дальше.
Все равно хрен угадаешь, кем тебя люди назовут за твои художества - героем или распоследней сволочью.

Принимая решение, Гил обычно бросал монетку.
Или доверялся голосу сердца.
Сердце давало ему неплохие подсказки.
Оно говорило, что утопающего надо спасти, а потом уж разбираться, друг он или враг.
В случае чего – закинуть его обратно в реку, делов-то.
Нельзя, говорило сердце, выдирать грибы вместе с грибницей.
Нельзя губить чужой урожай. Может, ты и бандит, но не хорь в курятнике. Сколько тебе нужно для пропитания, столько и бери. И хозяевам пусть останется. Чтоб не померли с голоду. А то грабить станет некого.
Нельзя дом поджигать, или в доме рвать книги, бить зеркала. Что не можешь забрать, оставь на месте.
Нельзя отравлять колодцы.
Нельзя мучить безоружное мирное население. Неважно, каким богам оно поклоняется. Или в какой цвет окрашено. Да хоть в синий.
Если вооружены, оружие отобрать. И пускай полежат, отдохнут. Человек удобно устроен - ткнешь куда надо, он и отключился. А убивать слабого противника - признак трусости, шакалья повадка. Убиваешь того, кого боишься. А эти - с вилами, с косами - чего их бояться, какие из них бойцы…
Женщин мучить нельзя. Насиловать нельзя. Убивать иногда можно. Если женщина – вооруженный противник и боец Воинства.

Но сердце подсказывало Гилу и кое-что менее правильное.

Например, пихать мягкий знак в слова «неудачьник» и «смерьтный» – какие-то они жалкие, наверняка пишутся с мягким знаком.
Имена людей, которые ему сильно не нравились, Гил писал с маленькой буквы. Еще большие буквы на них тратить… Обойдутся.
Если же, наоборот, человек был его добрым другом или вызывал его восхищение, Гил не скупился и писал дорогое сердцу имя целиком прописными.
С орфографией Гил обходился, как Бог на душу положит.
Он верил, что сердце укажет верный путь, и без колебаний писал «как твоё здаровье», потому что здоровье – божий дар, разве нет?
Гил считал слова «моет» и «маета», «желание» и «жильё», «католик» и «кот» однокоренными. Как – не один корень? Разве католики не от котов произошли? Ну как же. У святого Франциска наверняка был кот, и у святого Патрика тоже. А уж у преподобного О’Лири, в доме которого Гил в Мире Вещей как-то пережидал облаву, аж восемь кошек кормилось, он всех убогих подбирал – безхвостых, карнаухих, одноглазых – и тянулись же бедные твари к нему, только что человеческим языком не говорили «спасибо», и держали себя прилично, не хуже любого доброго христианина. И каждый, кто хоть что-нибудь в жизни повидал, согласится, что добрый котолик должен писаться через «о».
Из знаков препинания Гил доверял только точке. Точка – правильная, надежная, а все эти дурацкие запятые и как-их-там скачут по бумаге, точно блохи. Лучше совсем без них.
Закончил мысль поставил точку и жарь дальше без остановки.

«Здраствуй АГНЕС пишу тебе потому что здесь можно отправлять почту. У меня все хорошо. Ты спрашевала как поживают ДЖОБ и МАЙК. Они поживают очень плохо оба умерли. Помяни их если хочешь. У меня теперь другая жизнь и другая команда. Долго расказывать. Надеюсь ты здарова и не скучаешь».

Гил потер лоб.
Ну, вроде всё.
Или нет?
Тяжело писать письмо. Особенно девушке. И как это великие люди жарят строчку за строчкой, а их переписку потом издают целыми томами? Делать им больше нечего, вот что. И от легавых в обоих мирах бегать не надо.
Гил в свое время учился в школе. Хотя домашние задания – будем честны – дурость. Будто бы дома на эту ерунду время есть. Козы и лошадка сами себя не выпасут, огород сам себя не прополет и не польет. И за младшим братом присмотреть надо. А после смерти отца стало не до баловства, какая школа…
Все знакомые девушки смеялись над его письмами. Кроме Марджи, которая и вовсе не знала грамоты. Но Марджи никогда в жизни не была в Мире Снов, а в Мире Вещей она пропала с горизонта. Позвала его к себе, как обычно, приготовила ужин, вдруг заорала, что она не дура и не собирается всю жизнь ждать непонятно чего, треснула Гила по голове чугунной сковородкой и, пока еще даже швы не сняли, выскочила замуж за овцевода. Ну кто в здравом уме и по доброй воле пойдет за овцевода? Кто вообще поймет этих женщин?
– Тэд, а Тэд!
– Чего?
– Прочти. Нормальное письмо?
Тэдди прочел.
– Твоя девушка?
– Не то чтобы. Знакомая.
– Но она тебе нравится.
– Ну, симпатичная.
– Тогда почему письмо такое холодное?
– В смысле – холодное? «Надеюсь, ты здорова» – это разве холодное? Беспокоюсь о ней. Да я ее имя большими буквами написал!
– А она знает?
– Что знает?
– Что, если человек тебе нравится, ты пишешь его имя большими буквами. Ты ей об этом говорил?
– Надо было?
– Ну-у, может, она телепат.
– Вряд ли. Она по другой части. Ученица оружейника. Мне наводку дала. Короче, я обнес ее конкурентов. Выкрал кое-что. А ее мастер со мной расплатился честь по чести и со здешним оружием научил обращаться. Приятно помочь хорошим людям, особенно если не бесплатно. Так мы с ней и переписываемся с тех пор. Когда время есть.
– Давно ты ей писал в последний раз?
– Месяца три назад… Да ничего, она не обидчивая.
– Хорошая?
– Вроде да. Живчик. Никогда не ноет. Люблю таких.
Гил подумал и приписал:

«Здесь граница совсем близко. Для нас это хорошо но для вашего рынка плохо. Чем ближе к границе тем меньше легального товара. Если вы хотели расширятся то надо в тех местах где законы работают иначе у вас никто ничего не купит. Это совет а дальше решай сама. Крепко целую. ГИЛ».

– Вот так – нормально? Хороший совет ей дал. Она должна оценить.
– А «крепко целую» – не перебор, Гилли? Вы же на самом деле ни разу не целовались, так? То есть вживую она тебе этого не позволяла?
– И что? Сам говорил: письмо холодное. Надо жару поддать.
– Я не говорил, что надо жару поддать. Только тепла добавить.
– Это одно и то же. Господи, да мы старой глухой тетке в детстве писали «любим, целуем». Я ж не имею в виду «целую тебя всю и во всех местах». А слушай, вот был бы смех, если б мы с братом написали тетке…
– Что такое «легальный товар»?
– В смысле? Оружие, ясное дело. – Гил присыпал письмо песком, чтоб чернила быстрее сохли. – А откуда у тебя вдруг – опыт, ну, как надо с девушками?
– Какой там опыт… Просто логика.
– Сам, получается, не того?..
– Нет. И мне ни к чему. Может, у меня и дар никогда не проявится.
– А дар тут причем?
– Защищать не сумею… и вообще… Пользы от меня никакой не будет. Так нечестно.
– Да что ты крест на себе ставишь? – возмутился Гил. – Пробуй одно, другое. У тебя времени впереди вагон. Найдется твой дар, никуда не денется.
– А ты свой – нашел?
– Конечно.
– И какой у тебя?..
– Влипать в дерьмо по самые уши. Да серьезно! Если в радиусе десяти миль есть хоть какие-то неприятности – я их найду!
Тэд улыбнулся.
– Ты талант, Гилли. И как тебе твой дар с девушками помогает?
– Некоторые женщины любят именно за это. Ты влипаешь во всякие истории, а они говорят: «Вот придурок». И сразу влюбляются.
– За что… за что влюбляются-то?!
– За то, что ты каким-то чудом умудряешься выжить. Каждый раз.
– Ах-ха… Наверное…
Тэдди блаженно прижмурился. Давно ему не было так легко, спокойно и тепло.
– А если по-честному, мне хоть чему-то выучиться пора. Тканку творить… Ну и пузырь хоть какой-то. Лучшего наставника, чем ты, мне днём с огнём не найти.
Гил растерялся:
– Сдурел, что ли? Я – наставник?!
Но Тэдди не собирался отступать:
– По-твоему, наставники на облаках живут и с неба спускаются? Они просто люди. Как ты.
– У них мозги, парень.
– И у тебя мозги. Ты много знаешь, Гилли. Много умеешь всякого полезного. Стенку ставишь непробиваемую, пузырь тоже… Атаки пироманта блокируешь. Твои знания непременно спасут кому-нибудь жизнь. Главное, чтоб ты не говорил ученикам через каждое слово, что они бездари.
– Да я б такого никогда не сказал, ты чё…
– Значит, у тебя задатки очень хорошего наставника. А идеальных наставников, по-моему, вообще не бывает.
– И то верно. Получается, любой приличный человек в наставники годится. – Гил вдруг вспомнил о чем-то весёлом и фыркнул. – Хотя я ни разу не приличный. С моими-то матюгами…
– Приличный, приличный! – Тэдди радостно подбрасывал хворост в разгорающееся пламя гиловского энтузиазма. – Самый приличный в команде. Ты же видишь, как мы живём. Только Пенни нас и учит. Ну как, учит – бьёт… Руфуса я боюсь, Улыбашка – туши свет, а Неулыба… Я с ним говорил насчет обручения.
– А?
– Да говорил я с ним насчет обучения. Учеников не берет.
Гил понял.
У него не в первый раз случались ослышки. Наверное, с прошлого года, с весны, аккурат после того, как в Мире Вещей один хмырь, Джо Гаджен, приложил его табуретом по черепу.
Табурет-то, кроме шуток, надвое раскололся.

@темы: творчество мое, Вещи и Сны, гилочай

---

Кловис

Анкета персонажа

Имя в Мире Вещей: Кловис
Имя в Мире Снов: Кловис из Вещей-и-Снов, Кловис Небесное Сердце

Добрый или злой: добрый.
Точнее, сострадательный, не эгоистичный и всеми силами стремящийся к Добру.
Однако с Добром у него сложные отношения.
То получится без особых затрат совершить хороший поступок и сделать окружающих счастливыми, а то в результате усилий, трудов, моментов смертельного риска и актов самопожертвования станет гораздо хуже, чем было.
В детстве и юности Кловису не хватало житейской мудрости, и его добрые намерения приносили беду и ему, и окружающим.
Самый яркий пример: его отчаянные попытки спасти Эрика привели к тому, что он собственными руками, хоть и против своей воли, убил Эрика.
Он всю жизнь трудом и раскаянием искупал этот поступок.
И искупил. Полностью.
В том числе - возродил Эрика.
Кловис любит людей. Хотя обычно не говорит им об этом. Он старается помогать любому, кто в этом нуждается, но действует очень осторожно, боясь навредить. Его истинное отношение к людям обычно теплее, чем он решается выказать.
Кловис уничтожил целую папку рисунков, созданных в период депрессии, потому что мастерское изображение мерзких, жестоких, пропитанных безнадежностью вещей может ввергнуть в депрессию уже зрителей. Кловис вообще задумывается об ответственности художника за то, на что именно художник расходует свой талант. Делает он мир лучше или хуже.
Для Кловиса добро и вера тесно связаны. Он считает, что добро без Бога в сердце творящего добро - слепо. А слепое добро может обернуться злом. Он испытал это на своей шкуре, сам был слепым добром - спасибо, больше не надо. Кловис из моих ребят ближе всех к христианству, остальные не нуждаются в храмах/иконах/молитвах. Его герои - Жанна д'Арк и Франциск Ассизский, сам он официально - католик. Однако у него несколько альтернативный взгляд на религию. То есть он считает, что не надо спорить о религии, верить можно в любого Бога, лишь бы вообще верить, тк Его имена - всего лишь слова, приспособленные для нашего восприятия. Мы все равно никогда не увидим Создателя, пока остаемся нами. Мы сможем узреть Его и узнать Его подлинное беззвучное имя только тогда, когда сами постигнем все его уроки и трансформируемся во что-то иное. Из крошечных семян мы станем деревьями. Каждый из нас в метафорическом смысле станет деревом. То есть Миром. Вроде Мира Вещей и Мира Снов. Ага. И тогда разных Миров будет неисчислимое множество. Наш "конец света" станет на самом деле рождением Миров. Такая у Кловиса гипотеза.

Умный или глупый: умный, но со странностями.
Сильные стороны его ума: легко усваивает знания.
Умеет плюс-минус разгадывать настроение собеседника, даже если тот притворяется: человека выдают бегающие глаза, ритм дыхания, капельки пота на висках и т.д.
Понимает, когда ему врут. Не любит наглую расчетливую ложь. Но молчание в целях безопасности - может оправдать. Не каждый человек настолько защищён в социуме, чтобы выкладывать о себе всё подряд. Молчание и сокрытие тайн - это щит беззащитных.
ОЧЕНЬ наблюдателен. Если вы передвинули один из 246 мелких предметов в комнате, Кловис безошибочно скажет, что именно изменилось. Легко отличит искусную подделку от оригинала по мельчайшим деталям. "Это не мельчайшие детали! Это очевидно каждому. Блик в глазу на целых полмиллиметра левее".
Слабые стороны его ума: Кловис, хоть и легко понимает чужое эмоциональное состояние, совершенно не понимает, что человек ДУМАЕТ. Как мыслит другой. И сколько знает другой.
Народ от него в легком ступоре. Говорить с пятилетним ребенком о смерти, как она есть - ага, самое то. Ребенок рисует войну. "Помоги нарисовать взрыв". "И трупы вокруг тоже рисовать?" "Не надо трупы". "Взрыв приводит к появлению трупов". "А я стану трупом, если взорвусь?" "Или так, или калекой". (Кловис не умеет врать). "Это больно?" "Очень". "И что, совсем умираешь?" "Не совсем. Душа остается". "И что тогда делать?" "Или родиться снова, или покинуть мир навсегда и отправиться дальше". Замечательная беседа с пятилеткой.
Если бы маленькому Кловису в детстве завязали глаза и спросили: "Вот ты не видишь комнату. А как ты думаешь, твоя кошечка сейчас видит комнату?", он бы растерялся и ответил "не знаю". Видит ли кошечка комнату, когда Кловис не видит комнату и кошечку? Может, да, может, нет. Непонятно! Что не видно, то неясно.
Кловису кажется, что не надо объяснять "очевидное".
Ив намучился вначале.
"Ты любишь меня? Признавайся!" "Что еще я могу к тебе чувствовать?" "В смысле, любишь?" "Да". "И хочешь?" "Ну..." "Это физиология, Кловис. Ты либо хочешь, либо нет. Ну так что?". "Да". "Давно?" "С того дня, как перевязал твою рану". "Какого хрена ты целый год молчал?!" "Я должен был свыкнуться с этой мыслью. Но я ничего не отрицал и не скрывал. Неделю назад я тебя обнял". "Ну, знаешь! Мы вместе избежали опасности. Это могли быть и дружеские обнимашки". "Нет, я обнял тебя заметно теплее". "На сколько градусов?! Ладно, я понял. А ты можешь иногда давать субтитры для тех, кому не очень заметны твои градусы?"

Ответственный или беспечный: ответственный, но его это мучает.
Он не умеет быть одновременно ответственным - и счастливым. Он всегда платит моральные долги (как и материальные). Но когда он говорит о долге (любом долге), у него печальное лицо. Для него счастье - полностью отпустить себя. Хоть один вечер ни о чьем чужом комфорте не задумываться, пить, танцевать, шутить, любить Ива. Плевать на соседей, которым мешает музыка. Праздник для Кловиса - прежде всего свобода от долга. Он редко позволяет себе такую свободу.

Ленивый или трудолюбивый: трудолюбивый. Но сам себя считает ленивым и безалаберным. Планирует обычно в три раза больше дел, чем объективно вмещают 24 часа. Спит по 3-4 часа. Его переубеждают все друзья, но он к их увещеваниям глух. Падая в изнеможении на постель и даже не имея сил почистить руки от масляной краски, этот художник считает, что проблема именно в его лени, а нормальный человек успевал бы и в 10 раз больше.

Умелый или неприспособленный: в чем-то умелый.
Неплохо варит кофе, умеет готовить, умеет плавать, грамотно оказывает первую медицинскую помощь (и в Мире Вещей, и в Мире Снов не раз спасал людей, один раз даже принял роды!).
В чем-то неприспособленный. Например, не умеет водить машину. Не может много зарабатывать и вообще обращаться с деньгами. Но это компенсируется его аскетизмом. В любом случае он не накупит предметов роскоши на все деньги.

Амбициозный или скромный: однозначно скромный.
Ни власть, ни статус, ни слава ему не нужны. Он даже как художник не амбициозен, творит ради самого творчества, а похвалы, награды, тусня и грызня ему никуда не упали. Да, даже излишние похвалы - неприятны.
Хотя идеально скромным, точно князь Мышкин, его не назовешь: он ОЧЕНЬ гордый, ранимый и обидчивый.
Больное самолюбие - наше всё.
Когда Кловис обижается, вам не очевидно, что вообще происходит, тк он не хмурится и не кривит губы. И не объясняет, что обиделся. Вот только его отношение к вам становится эдаким любезно-отчужденным. Он поставил стену между вами. Лучшая тактика - сгрести его в охапку и потребовать: "А ну колись". Врать он не умеет, равно как и избегать прямого физического контакта, отталкивать, вырываться. Если вы хотя бы взяли его за руку, он уже пленник и никуда от вас не денется.
И вы узнаете причину его обиды. Иногда - с огромным удивлением.
"Конечно, я обиделся! Ты повесил изображение Мадонны так, чтобы Она смотрела на портрет Иуды Искариота. Каково Ей все время видеть этого человека? Это же чудовищно!"
"Э... Я даже не знал, что на этой картинке нарисован Иуда".
"Не веришь - приглядись. Вот серебряные монеты в руке. Вот дерево, на котором ему суждено висеть".
Кловис НИКОГДА НИЧЕГО не делает просто так. Он не может смириться с тем, что люди живут беспечно, не обдумывают во время дружеского общения каждое слово и каждый жест, покупают картины и не знают их смысла, не чувствуют энергетику своего жилища, вешают на себя амулеты и не знают их значения, не смотрят по сторонам и не знают своих соседей, едут в автобусе и не видят, что рядом за поручень держится рука со шрамами на запястье.
Люди ни во что не вникают по-настоящему. И мало что помнят. И обещания забывают.
Кловиса это дико бесит.
Если ты не вникаешь в свою жизнь, ты, считай, живешь всего на 40-50 процентов. А на остальные проценты ты уже сейчас мертв.
Раньше Кловис в разгаре спора, чтобы справиться с гневом, убегал. Молча. В неизвестном направлении. И прятался.
Иву пришлось порядком помучиться. Квест "найди Кловиса" он прошел несколько раз, это почти как игра "найди Уолли/Уолдо". Наконец, Ив выдержал отчаянный спор со своим парнем, доказывая ему, что убегать без объяснений - не признак неконфликтности, а такая же явная демонстрация гнева, как крик и ругань. И раз так, то без разницы, с тем же успехом можно остаться и высказать свои претензии вслух. Кловис не понимал, не верил, но когда понял и поверил, что его претензии действительно ВЫСЛУШАЮТ, признАют его право на гнев и ничего ему за это не сделают - тогда убегания прекратились.

Отношение к сексу: сложное. Теперь уже нормальное, но только с Ивом. Кловис - травматик, переживший изнасилование и проведший несколько лет в состоянии "и хочется, и колется". Поэтому его многие считали асексуалом. И впоследствии поверить не могли, на какую степень близости его сумел раскрутить Ив. "Это вообще Кловис? Его не подменили?" Это настоящий Кловис, ребята)))

Отношение к любви: положительное. Кловис романтик, хотя надо знать его несколько лет, чтобы это в нем открыть. Нежность, веру в настоящую любовь, идеалы рыцарства и все в этом духе. В нем это есть, только тщательно оберегается от посторонних. Кстати, Кловис любит не только свою любовь, но и чужую. Он окажет любую посильную помощь, чтобы по-настоящему влюбленная пара воссоединилась. Он не раздумывая впишет этих нерешительных людей в своей единственной комнате, на единственной кровати, а потом крикнет уже у дверей, надевая пальто: "Схожу к Иву, утром вернусь!" (Иногда от него исходят вайбы трепетного слэшера, это так забавно)))


Отношение к детям: положительное. Им интересно с художником, рисующим для них множество маленьких смешных человечков или "мультфильм в блокноте". Но наиболее наглые дети начинают им помыкать, и ему трудно настоять на своем с позиции взрослого. Он зовет на помощь Ива))))) чтобы тот оттащил маленького монстрика, который уже в прямом смысле душит Кловиса в объятиях))))

Отношение к науке: в нем погиб как минимум преподаватель/доцент - погиб безвозвратно(((
Ближе всего ему культурология (этнография, фольклористика), мировая история, археология, азы географии, азы медицины (и фармакологии), азы биологии и в частности ботаники, азы химии, азы геометрии.
Вся остальная наука ему не нужна и находится в его слепой зоне.
Кловис может прочесть лекцию (именно полноценную лекцию!) о гиберно-саксонской книжной традиции. В теории он мог бы в университете преподавать в свои юные годы!
На практике - он самоучка, не доучившийся даже в средней школе и продолживший изучать мир самостоятельно. И крайне избирательно. Пока друзья не объяснили, он не знал, что такое радиоволны, функция (в алгебре), подоходный налог, футбол. Он не понимал, как получается, что летают тяжелые самолеты и плавают железные корабли в мире БЕЗ волшебства. Ив был в шоке, когда Кловис с самым серьезным видом спросил, есть ли внутри автомобиля ПАРОВОЙ ДВИГАТЕЛЬ. Он недавно много читал про паровые двигатели. "А бензин, по-твоему, зачем?" "Понятия не имею. Он горит, видимо? Что-то нагревает?"

Отношение к искусству: искусство для него - всё. Если бы не искусство, его жизнь была бы... да он бы и не жил.
Ему важно не только свое искусство, но и чужое. Он всем готов помочь. Кого вдохновит, кого морально поддержит, кому подкинет идею. Для самодеятельного спектакля своих друзей он придумал декорации и сам помогал их сделать. Книгу рассказов Ива он сначала выпрашивал: "пиши-пиши-пиши, и не выдумывай, это прекрасные истории, я их ЖДУ", а потом проиллюстрировал - и рассердился, когда Ив хотел заплатить за рисунки. "Когда получают такое удовольствие, Ив, плату не берут. И если это звучит пошло, то так и задумано)))".

Отношение к оружию: жесточайшая фобия огнестрельного оружия. Звук выстрелов выносит его за грань нормы. Он либо забьется в укрытие, задыхаясь и дрожа, либо в слепой безумной ярости кинется на ближайшего к нему взрослого мужчину, "обороняясь от врага", пока тот не убедит его, что "это же я, это я, успокойся". Колюще-режущего, древкового и всякого прочего оружия не боится.

Отношение к дому: нежное, как и у Ива. Он умеет создавать уют и радуется, окружая теплом и уютом Ива.

@темы: Ив, Кловис, Мир Снов, Вещи и Сны

---

Про нас

1) Приболел. Надеюсь выздороветь.
Карты говорят, что надо собраться к врачу, да и вообще больше заботиться о тушке, она это оценит. И отблагодарит хорошим самочувствием.
И да, она заслуживает этого.
Грех сказать, но, глядя на последние фотографии, я подумал, что, пожалуй, я не хуже своих БЖД-крокодилов. Так что пора учиться себя любить не меньше, чем их.
Пока мы все живы и мир на месте, надо себя выгуливать, хвалить, учить, лечить, кормить. Принимать.
Я постараюсь быть счастливым.
День за днём.
Впервые за три месяца почитал новости и сделал вывод: если нашему поколению и вправду предстоит (не)пережить конец света, надо успеть походить по траве и все такое. Хуже встретить апокалипсис, ненавидя себя, обижаясь на других и до последнего продолжая с кем-то ругаться, когда планета уже взрывается.

2) Про БЖД-крокодилов. У меня сейчас очередной пик БЖД-мании. Это, конечно, связано с Гилом и Чаем, но я так устроен, что, доставая из домика одного крокодила, достаю и трех-четырех за компанию.
Когда я сдам перевод, я займусь всеми сразу. Единственный, кому не хочется перемен, это Кловис-мяушка. Лежит себе котенок, свернулся под боком у Ива, и ни подвижность улучшать не рвётся, ни даже мэйк сделать наконец - не особо стремится. All he needs is love.

3) Про котенка и пса
Мне нравится пара Ив/Кловис тем, что она совершенно комфортная, хотя состоит из двух человек, не заточенных под стандартные комфортные отношения. Просто эти два человека подходят друг другу.
Кловис - травматик. Ему трудно говорить обычные слова и совершать самые обычные действия, поэтому он заменяет их другими, и получается - странно. Например, до того, как он влюбился в Ива, он начал писать ивовский портрет в образе (воин с копьем на фоне скал и неба, обнаженный по пояс). И вдруг отказался заканчивать полотно, заявив резким тоном, без намека на кокетство: "Теперь я не имею на это права". Вот вы бы поняли, что это значит: "Я внезапно осознал, что ты меня возбуждаешь"? Ив тоже сперва не понял. Но он готов тратить время и силы, чтобы стараться понять. И в итоге ему удается вытащить из Кловиса то, что "запрещено говорить" и "нельзя чувствовать". Наконец у Кловиса появилась ачивка - говорить с Ивом словами через рот. Кловис в восторге))) оказывается, можно - поразительно - быть собой и получить не осуждение, что ты живёшь/дышишь и чего-то смеешь хотеть, а понимание, доверительные беседы, кофе, обнимашки и ещё чего-нибудь погорячее.
В свою очередь Ив - страшно ревнивый, у него с отцовской стороны кровь южная, бешеная. Его предки из-за ревности сразу за ножи хватались, да он и сам сдерживается с трудом. Любимого не тронул бы, но соперника мог найти и побить довольно сильно. Это производило ровно обратный эффект: "Уйди, чудовище, я полицию вызову - милый, я с тобой, не двигайся, вдруг ребра сломаны"... Ив был невеселый и злой - до войны. Во время войны он работал военным корреспондентом, перестал циклиться на себе - и научился ценить жизнь и здоровье других. У него появилась опция "сопоставь масштабы". Ну какбэ, "меня мало любят" и "существует Освенцим" - угадай, где более насущная проблема? Это жуткое время сделало Ива другим. Многие сломались, многие ожесточились, Ив внезапно стал добрее. Например, он мысленно пожелал удачи одному парню, который пару месяцев мурчал в него, поддерживал добрыми письмами, явно флиртовал и вдруг исчез с его горизонта - парень сразу после войны получил письмо, что близкий человек (чудом) оказался жив, забыл про Ива и рванул к своему человеку на всех парах, и кто Ив такой, чтобы влезать между этими пораненными душами, они и так намучились. Ив стал лучше к тому времени, когда встретил Кловиса. Но все равно - ревнивый пёсель. А Кловис, он поводов не подаёт. Принимает ревность Ива не как недостаток, а как некий голод, острую потребность в полном доверии, за которую не надо винить, которую надо удовлетворить, и тогда придет насыщение и спокойствие.

4) Мне на данном этапе трудно воспринимать людей с комбо "уязвимый + своевольный".
Может, потом я буду другим, у меня зарубцуются какие-то мои болячки, и эти два свойства не будут меня задевать по болевой.
Потому что по сути это нейтральные свойства. Они задевают именно меня по моим личным причинам.

читать дальше - осторожно! глюки мозга!

В данный момент меня задело поведение постороннего человека, имя и личность неважны. Человек попал в реально трудную ситуацию. Не по своей вине. Удар судьбы. Значимых родственников у него нет. В основном его вытягивает партнёр, как умеет.
А человек периодически высказывается в том плане, что для него очень важна в отношениях полная свобода и моральная независимость. Чтобы никаких уз и оков.
И я сижу и думаю: господин хороший,
когда у тебя закончится черная полоса, когда ты выздоровеешь и найдешь работу,
ты что, оставляешь за собой право бросить партнёра
(или изменять ему, если он тебе наскучит и ты резко влюбишься в другого)?!
Ты сможешь забыть, что он сделал для тебя?
Ты сможешь?
Ты считаешь, это попросту нормально - по-человечески - остановиться и позаботиться о тебе? Поднять тебя и промыть ссадины, когда ты споткнулся и упал, а более везучие люди пошли дальше? Ты вчера родился?
В этом мире нормально и по-человечески - именно бросать больных и слабых в беде. Даже близких родственников. Даже партнёров. Всех. Всех, без кого легче выжить.
Ну правда. Несчастный человек - скучный, унылый, вместе весело проводить время не хочет, сексом заниматься - не хочет и/или сил нет, поддерживать семью или пару в плане ресурсов тоже сил нет, наоборот, на него идут расходы, ему нужны лекарства для башки, и много, и недешевые.
Он постоянно говорит про "мне надо выпилиться и всем станет легче", и в ответ - лично у меня - так и напрашивается: "да, ты прав".
Для меня думать так - в общем-то норма. Некрасиво, но жиза.
А забота и преданность - не норма.
Это редкие дары.
Которые надо ценить.
Ценить сильнее всего на свете, быть может.

Мне кажется, если бы я был ВСЕМ обязан своему человеку, я бы внутренне ощущал себя его пэтом. И ему было бы трудно меня переубедить. Я бы мог перестараться, согласовывая с ним все свои действия, и мысли, и сюжеты рисунков... и отпрашиваясь в туалет, блин, не то что на вечеринку. У меня уже были похожие симптомы с одним возлюбленным. Но не так остро, ведь я был обязан не ВСЕМ, а только кровом. Я жил в его доме, но сам себя обеспечивал, и мог его накормить и куда-то сводить на свидание, и еду и прочий стафф в общий котел аккуратно вносил каждый день. И это давало мне ощущение, что я где-то в чем-то себе принадлежу. Вносило в отношения здоровое, разумное начало. Если б я реально был обязан ему всем, я бы не мог принять это спокойно, я бы (по собственному желанию и против его воли) подарил бы ему свой мозг, и боюсь, я бы надоел ему очень скоро своим люто-бешеным клиническим "я с тобой, хозяин". Но это уже другие тараканы.

Независимость - от меня...
Если бы я услышал такое от своего близкого, я бы уточнил, что именно он имеет в виду.
Может, я все не так понял.
Ведь я параноик, я вполне могу не так понять.
(Я мог неправильно понять и того человека, который собственно говорил о независимости. В этом случае искренне прошу прощения. И признаю свою вину: я увидел спусковой крючок, меня бомбануло и я использовал его слова как пример, а они означали что-то иное. Человека нет в дайри, но тем не менее).
Но, допустим, я понял эти слова как раз правильно...
вашу ж налево.
Боюсь, я бы вызверился так сильно, что вышвырнул бы независимое создание из своей жизни.
Такое вот, как оно есть, измученное, больное и безработное. Пусть ищет других дураков, у которых можно сидеть на шее, сохраняя при этом моральную независимость.
И знаете, ночами я бы таки не мог уснуть и плакал бы и т.д., но не позвонил бы спросить, как он там и не нужна ли ему помощь.
Заставил бы себя не звонить. Заставил бы себя НЕ помогать. Кусая костяшки пальцев и понимая, что запомню свой поступок на годы, и оправдать себя не смогу, и простить не сумею, и отравлю свою душу, наверное, навсегда...и помочь - все равно не захочу.
Наверное, достоевщина такого уровня непонятна ни одному адекватному человеку.
Вполне возможно, партнёр данного товарища обо всем предупрежден, просто он испытывает как раз те сложные чувства, которые по жизни не укладываются у меня в голове.
Ну вот эту безусловную любовь, знаете, которая "ты мне ничего не должен, просто поешь, просто будь здоров, просто живи, и если для тебя лучше - уйти, я тебя отпущу, лишь бы ты был счастлив".
С моей точки зрения такие чувства невероятны. Невозможны. Нигде и ни к кому, в том числе и ко мне.
В моей системе координат их нет. Я просто чисто технически в курсе, что да, некоторые люди их испытывают. Непонятно, почему, зачем, как. Для меня такое...ну, вроде балета. Некоторые это умеют, и это внешне красиво выглядит, но - наверное, за этим кроются сильные страдания, и это совсем другой мир, чужой.

И ещё про ожидания.
Если человек при мне и для меня демонстрирует ранимость и беспомощность (явная или невербальная просьба),
и если он без меня не может выполнять какие-то простые задачи и смотрит снизу вверх: "спаси, пропадаю",
я ожидаю,
что он в обмен на помощь
постарается быть удобным для меня,
будет вести себя скромно и не забудет, кому он должен выказывать преданность.

А если котенок не слушается и кусается с перепугу, мне трудно держать в уме, что он беззащитный.
И я злюсь на него всерьёз.

Не надо так.
Надо быть проще. По-хорошему проще. (Как один Белый волк).
Я пока не умею... дай мне Бог научиться.

5) О детях и литературе
То, что описано в пункте 4, легко ложится на модель "взрослый--ребенок".
Ребенок беспомощен, поэтому ребенок всем должен, как земля колхозу. От ребенка ждут благодарности бесконечной. Со всеми вытекающими. Ты обязан - ты должен быть благодарен - ты подчинишься мне во всем - ты не свой собственный, а мой, выполняй приказы мои и всех остальных взрослых, кто тебя кормит и даёт тебе кров и учит жить.
У меня сейчас есть такой персонаж на чердаке. Это Тэдди.

Стандартный взрослый ждёт от ребенка полного и безоговорочно подчинения "потому что я так сказал" и полной встроенности в систему - семью или класс. Будь тихим и отзывчивым, хоти не то, что тебе хочется, а то, что коллективу/семье надо. Иначе - плохой мальчик, стыдно.
Такие чувства по отношению к детям я бы назвал комплексом Оливера Твиста, но - нет, неправильно.
Ведь не сам Оливер испытывал эти чувства, а взрослые люди, которые по долгу службы имели с ним дело.
И я отдаю себе отчёт, что это были неприятные люди, и что их реакции на ребенка Диккенс описывает без прикрас - как эгоистичные и агрессивные.
А ещё осознаю, что мне такие реакции близки...
Злюсь, когда маленькое, физически зависимое от меня существо (кот, например) проявляет внутреннюю независимость.
И корю себя за эти чувства.
Ещё мне вспоминается другая сирота - Джен Эйр. Хотя это неудачный пример, поскольку миссис Рид и ее дети в действительности НЕ хотели, чтобы Джен "хорошо себя вела", была тихой и милой, вписалась в семью. Они хотели, чтобы она повела себя плохо и ее было в чем винить. День за днём мотали нервы, в итоге спровоцировали на срыв и скандал. Чтобы избавиться от лишнего ребенка. Обвинив естессна не себя, а самого ребенка. Это особенно заметно годы спустя, когда взрослая Джен честно пытается наладить отношения со своей жуткой семьей и ее посылают уже прямым текстом.

@темы: Ив, бжд, Кловис, Вещи и Сны

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Систематизирую

Задумался о плане - как систематизировать истории о Мире Снов

Истории об Иве и Кловисе
"Вещи и Сны" - история знакомства и развития отношений Ива и Кловиса; сквозные темы - знакомство Ива с Миром Снов, истории покупателей в магазинчике Кловиса.
"Чердак сновидений" - продолжение и развитие отношений Ива и Кловиса, добавлена локация - клуб "Чердак", добавлены истории хозяев и посетителей клуба, а также история девушки-маньяка Мадо и ее волка.

Истории о Ксавье и Гипносе
"Летняя яшма, осенний янтарь" - история Ксавье Крушителя и его отряда; параллельные интриги - прошлое Марьяны и ее бывшего командира Илмы Доброй Сестры, прошлое Ксавье и совершенное им убийство Крылатого, неофициальное появление Гипноса, история молчаливого золотоволосого мальчика с темной полосой на шее, история Аймара, связанная со зверьком по кличке Янтарь, попутно - история Повелительниц Камней, развитие истории Ива и Кловиса (хронологически этот период жизни Ива и Кловиса относится к концу "Вещей и Снов" и началу "Чердака сновидений").
"Зимний дом, весенняя река" - продолжение истории Ксавье, официальное появление Гипноса, новая локация, рассказ об истинной роли Гипноса в заговоре, направленном против политики Альтиаса, рассказ о роли Ксавье в судьбе Гипноса, логическое завершение квеста Гипноса (с помощью Ксавье), начало новой общей истории Гипноса и Ксавье.

Истории о Хранителях
"Сказки о потерянных и обретенных" - Мир Снов глазами Ри, он же Эрик; попутно - продолжение истории Ива и Кловиса, история Лу - Хранителя Берега, история Шивон и Айзелинн, история бывшего координатора Оплота.
"Песня птицы-колокольчика" - история Лоренса и Кезаля, попутно - продолжение истории Ри и логическое завершение квеста, начатого им в "Сказках".

Истории о Крылатых
"Меж землей и соленой волной" - предыстория Гила и Альтиаса.
"Пепельный свет луны" - несколько рассказов из жизни Гила и Альтиаса; сквозные темы - проводимая Альтиасом политика в Мире Снов, становление Гила как Крылатого, непростое развитие отношений Гила и Альтиаса; параллельные интриги - история посла морфо, история Дэрри как ценителя изящных искусств, история Сайласа Белого Листа, а также одна из величайших тайн Мира Снов, которую чуть не открыл Альтиас.

Названия пока рабочие.

@темы: творчество мое, Мир Снов, Вещи и Сны

---

Мир Снов: Ив и Кловис

Попробую систематизировать хотя бы основных персонажей Мира Снов - кто такие Ив и Кловис.

Кловис.
Мой самый первый (и по жизни основной) персонаж из Мира Снов.
Внешность: юноша со светлыми (пшеничными) волосами и серо-зелеными глазами (в Мире Снов они ярче, скорее сине-зеленые). Среднего роста, хрупкий (в тяжелые времена становится тревожно-тощим). Движения плавные и грациозные. Половина лица изуродована шрамом, отсутствует верхняя часть уха.
Прозвище в Мире Снов: Небесное Сердце.
Имена в мире вещей: сначала - Луи, потом - Кловис.
Дело жизни: Художник.
Работа: В Мире Вещей добывает себе пропитание, работая в антикварном магазине "Вещи и Сны". Умеет считывать историю вещи, если подержит ее в руках и сосредоточится. Может подобрать человеку подходящую вещь, или вещи - подходящего ей человека.
Таланты: хорошо рисует, проницателен как художник, артистичен (жаль, что увечье закрыло ему дорогу на сцену или в кино, и жаль, что в те времена не было ролевок!).
В Мире Снов он - Странник с талантами целителя и хрониста.
Навыки обращения с оружием: в школьные годы метко стрелял в тире, но сейчас у него фобия - не может взять пистолет и прицелиться; заставь его стрелять по тарелочкам - получишь паническую атаку; он убежден, что начнет стрелять в людей и всех убьет.
Здоровье: плохое, организм истощен. Ив его вечно подкармливает и пичкает витаминами.
Тело склонно к психосоматике против воли хозяина. На стремление Кловиса к движению, общению и переменам тело откликается хворями. Словно хочет сказать хозяину: "Бессердечный мальчишка, я такое больное, а ты... гонишь меня на улицу... вот умру, пожалеешь"... Кловис старается не обращать внимания на протесты тела и идёт, куда запланировал.
Достоинства: Любит людей, умеет их слушать. Может согреть любовью или хотя бы понять и не осуждать практически любого, кто попал в беду и обратился к нему за помощью. Никогда не говорит: "Ты взрослый человек, сам должен был думать", потому что помнит: в каждом взрослом есть ребенок.
Умён, быстро соображает, особенно в команде, легко угадывает связи между вещами и событиями, ладит с логикой, хотя больше полагается на интуицию.
Зависимости, недостатки, пороки:
Склонен к анорексии. Типичная реакция на стресс - потеря аппетита, может только пить воду, пока жизнь не войдёт в привычную колею. Подобное поведение закрепилось в детстве, в трудный период, когда брату приходилось его кормить, а он ощущал постоянную вину. Ненавидел себя за то, что "много ест".
Кловис любезен со знакомыми, не ссорится с ними. Зато в начале более доверительных отношений бывает ершист и колюч с самыми близкими людьми. Как только он влюбился в Ива, он начал отталкивать Ива: "убирайся из моей головы, видеть тебя не хочу". Они вместе преодолели этот период...
Раньше Кловис не объяснял любимому причины своих поступков (куда пропал, почему не звонит). Позднее научился поддерживать обратную связь, и понимать его стало гораздо легче.
Связи с людьми: Для Кловиса очень важны связи с людьми в обоих мирах. Идеальная жизнь - сидеть и рисовать в комнате, где при этом общаются между собой 5-8 близких душ.
Очень близкий человек для него - брат. Сначала Эрик, а впоследствии Эрик 2.0, или Ри.
Кловис буквально вытащил Эрика с того света. Восстановил личность по оставшимся фрагментам, возродил к жизни. И вынес новый удар - когда выяснилось, что Эрику придется уйти, когда вырастет. Не умереть во второй раз, а уйти из дома, чтобы не навлечь беду на Ива и Кловиса. В нем ещё остались фрагменты чудовища. И выбор очевиден: либо добровольно отправиться в изоляцию на Баржу Молчания, либо странствовать, пока не найдешь ответ, как снова стать человеком.
В отношениях - однолюб, тихая скромная моногамная птичка.
Живёт с Ивом.
Является крыльями Ива (тот в Мире Снов умеет превращаться в крылатого пса, так вот, крылья - это Кловис).
Этим двоим повезло найти друг друга, не только потому, что они влюбились взаимно, но в большей степени потому, что их взгляды на отношения в паре совпадают. Иву было трудно найти верного и преданного партнёра, искал-то в богемной среде художников-артистов-геев, которые не понимали, на хрена ущемлять свою свободу, и чем плохо быть верными и преданными впятером. Кловис подходит Иву по всем статьям, а Ив - Кловису. Они не идеальны, но их недостатки нейтрализуются в паре.
Изначально Ив мечтал четко замкнуться друг на друге, чтобы Кловис был только его, но за пару лет убедился, что Кловис больше ни с кем не флиртует, и теперь в их жизни довольно много народу. Кловису присутствие людей необходимо, да и Иву удалось подружиться с несколькими сноходцами. Связи Ива с людьми возникают гораздо реже, но при этом они крепче.
В прошлом у Кловиса была подростковая влюбленность в Ксавье (как в наставника) и сложное чувство к врагу, Рихтеру (страстная, разъедающая душу ненависть в сочетании с фрейдистской хренью, прущей из подсознания).

Ив.
Мой самый первый персонаж, воплощенный в БЖД.
Внешность: смуглый, высокого роста, волосы темные и слегка вьются, глаза темно-серые. В юности комплексовал из-за своего массивного носа, потом обозвал его римским профилем и успокоился.
Дело жизни: Писатель.
Работа: Журналист. С журналистикой у него отношения неоднозначные. С одной стороны, пишет хорошо, умные вопросы задаёт, смелый, трудолюбивый, удачливый. С другой стороны, без умения заткнуть свое имхо в команде может работать только босс, и то не всякий. А Ив не босс, он не хочет руководить и за других отвечать. Он просто гордец, не желающий признать, что он чей-то подчинённый. Коронной репликой его редактора стало: "Ив, душа моя, заткнись". Только так. Заткнули Ива и работаем. Во время войны Иву пришлось перестроиться, времена стали жёстче, а он не хотел, чтобы от его поведения пострадали окружающие. И в частности, товарищи по Сопротивлению. Умения, наработанные за годы войны, полезны ему и сейчас.
Сильные стороны: честный, прямой, смелый, (чаще всего) благородный. Глубокая личность. Умеет признавать свои ошибки, развивается всю жизнь. Хороший друг, надёжный. С ним интересно общаться, если вас не задалбывает азартно спорить на кухне в 3 часа ночи, не ради победы, а просто в качестве дружеской игры и спорта.
Зависимости, недостатки, пороки:
Много курит, пожалуй, зависим от этого. Имеет за плечами богемную юность с разными интересными веществами и напитками. Да и теперь не дурак смешать себе и друзьям непредсказуемые коктейли. Не ценит себя, что странно при его гордыне. Но - да, себя ценить не умеет, считает, что ценна приносимая им польза, ценны его достижения, а больной или отдыхающий он никому не интересен. Он - собака, и во всем хорошем, и во всем дурном. Думает, будто ему нужны отношения архетипов "маленький хрупкий хозяин+его огромный послушный пёс" (Кловис согласен иногда в это поиграть в спальне, но в быту настоял на равном союзе "человек+человек"). Эмоции Ива сильны, а ощущения остры, и он этим наслаждается. Кинотеатр 5D. Все едят просто яблоко, а он ест истекающее соком, хрусткое, обалденное яблоко. Это подарок судьбы, но и в чем-то беда. Все переживают просто одиночество, а он переживает чёрное, ледяное, немое, неодолимое одиночество. Ревнив, не как обиженный собственник, а как Отелло - в плане "если я не могу тебе доверять, лучше бы мы оба не рождались на свет". Его ревность страшна, особенно выражение глаз, хотя он ни одного любовника до сих пор не убил))) и не придется))) Максимализм у Ива не проходит, потому что это несущий пиздец, на нем Ив держится. Все или ничего, свой или чужой, герой или слабак, уважаю или презираю, люблю или ненавижу. Он не сгорел, как спичка, только потому, что сил много, он очень витальный.
Связи с людьми: помимо Кловиса и общих компашек в Мире Снов и в Мире Вещей, у Ива в Мире Вещей есть сестра Николь и лучшая подруга Люсиль. Создавать прочные не-любовные связи с мужчинами он не очень умеет, друзья-мужчины есть, но не вот прям чтоб нажраться вместе, рассказать всю свою биографию, икать в унисон и сморкаться друг в друга. С этим - к Люсиль, у которой тоже, кстати, нет близких подруг-женщин. Она женщинам не доверяет, слишком много предавали. Причина - она театральная актриса, круг общения - театральный народ, а театр изнутри - это апокалипсис сегодня, пленных не берут. Люсиль любит Ива как своего анимуса, а он ее - как свою аниму. Пару раз они спасли друг другу жизнь, просто не бросая один другого в депрессии. Сестра, которая Николь - там все сложнее, они очень любят друг друга, но их жизнь отравила обида. Ив уехал в город и стал журналистом, а Николь осталась в мухосранном бретонском местечке "население: пять человек и кошка". Осталась присматривать за стареющим отцом и полусумасшедшей матерью. Ей кажется, что Ив обрёк ее на это, ведь могла уехать она, оставив его смотреть за их разваливающейся семьёй и ветшающим домом...

@темы: Ив, Кловис, Мир Снов, Вещи и Сны

---

Предыстория Гила и Альтиаса

Это предыстория Гила и Альтиаса.

Кратко о них.
Локация - Мир Снов.
Альтиас - домашнее прозвище Чай, Чаёк - Крылатый, воин и палач, Тот, Кто Видит, глава Совета Крылатых. Подробнее о нем: inerind.diary.ru/p220992943_ewe-odin-iz-soveta-...
Гил - полное имя Гиллис (то же, что Эгидиус), прежнее прозвище Озверелая Жуть - Крылатый, бывший бандит, ныне заместитель и ближайший помощник Альтиаса.
Их изображения -
inerind.diary.ru/p221025834_sketchbuk.htm и inerind.diary.ru/p221007698_parnyj-portret-i-ku...

Захотелось рассказать об их первой встрече, когда Гил еще был вне закона и назывался Озверелая Жуть. А Чай еще не подозревал, что он Чай.
Прошу прощения за "Скарборо", переводов этой песни наверняка много, но - у тех переводов авторское право.

Итак, история "Меж землей и соленой волной", глава I.


…С тех пор, как Гил Озверелая Жуть починил подвесной мост, к Игольнице никто не пытался пройти.
Местные боялись.
И правильно боялись.
Пять дней назад мост проломился на середине, сгубил бравого вояку из Оплота.
Бедолага оставил мозги на дне пропасти – а мог бы их поднапрячь и обойти Игольницу десятой дорогой.
Слухи о сгинувшем герое распространиться в Долине никак не могли, но все же…
У Гила появилось время поработать над ловушками. Игольница стала неприступной. Неплохое качество для девицы и замечательное – для пещеры, в которой таится Озверелая Жуть. Таится, скучает, варит безвкусную мучную болтушку, заедает кислыми, вяжущими ягодами там-и-тута, читает по второму заходу одну и ту же книгу, вспоминает былое, спит чутко. В ночи вздрагивает, когда от резких порывов ветра стучит и позвякивает гирлянда пустых консервных банок, натянутая между черными скрюченными кустами.
Убежище уже пять дней никто не искал.
Никто не искал среди скал – почти строка из баллады.

На ярмарку в Скарборо едешь? Постой!
(Розмарин цветет по весне)…
Увидишь того, кто был прежде со мной –
Напомни ему обо мне.

Баллады чаще всего плохо кончаются.
«Кем убит и отчего – знает сокол лишь его»…
А у Гила не то что сокола – беспородного пса отродясь не водилось. Лишняя морока.
Таскай животину с собой, корми, лечи. А помрет, еще горюй о нем.
Еще подростком в мире Вещей Гил подкармливал здоровенного Буча Харпера – так собачатину и звали, не харперовский Буч, а Буч Харпер, со всем уважением. Суровый зверь сторожил угольный склад старикашки Харпера, и еду, понятное дело, у кого попало не брал. Но в Гиле что-то родное почувствовал, вот и принимал от него свиную требуху и кости, пока хозяин это дело не пресек. Еще раз, говорит, возле моей собаки увижу – стреляю, потому как ты потомственный грабитель и мошенник, белое отребье хуже ниггера, любой суд меня оправдает. Буч еще долго помнил Гила, вилял хвостом – здоровался. Не понимал, почему Гил его больше не кормит. Гил махал рукой, не подходил ближе – гнида Харпер выстрелить не выстрелит, зато веселую жизнь устроит всей семье. Матери, мелким. Не поленится. Участок-то его. Взвинтит арендную плату, а ты вякнуть не моги… Пес и мальчик страдали молча. Так их и разлучили. Кто в четырнадцать лет по девочке мается, а кто – по здоровенному старому мастифу.

Пускай он полоску земли мне найдет
Меж землей и соленой волной.
(Лето настанет – тимьян зацветет)…
Тогда он и будет со мной.

Пора обойти сторожевые посты.
– Здравствуй, Джерри. Хэй, как ты там, Бак?
Поговаривали, что где-то в Игольнице, среди острых, источенных ветром скал и пещер, похожих на ласточкины норы, засела целая банда.
Местные еще не успели понять: сто процентов этой банды составляет Гил Озверелая Жуть. А остальное, вернее, остальные – дело техники. Чучелки, понатыканные среди скал тут и там, словно притаившиеся люди. Оружие морфо, отзывающееся на голосовые команды. Банки криковика, закопанные на каждой тропе.
– Привет, Сол, – сказал Гил скорчившемуся среди камней чучелку. Убедился, что тень «Сола» падает на тропинку, а самого Сола днем не разглядишь как следует – солнце бьет в глаза.
– Здорово, Джеб, – шутливо поприветствовал Гил другое чучелко.
Джеб не ответил. Наверняка в глубине своей глиняной души не одобрял ни Мир Снов, ни Вселенную в целом. Лицо, кое-как нарисованное углем на мешковине, получилось неожиданно угрюмым. Старый пуританин, подумал Гил, мрачный, зато несгибаемый. Еще бы, когда вместо позвоночника жердь…
Только парень, которому совершенно нечем заняться и не с кем общаться, способен дать грубо сработанному чучелу из мешковины и глины имя Джебедайя. А что, неплохой Джебедайя Уилкинс, вот и фамилия сочинилась. Ему бы еще круглые очки и старую широкополую шляпу, и дробовик в руки, и Библию в нагрудный карман.
Да хрен с ним, обойдется.
– Тва-а-арррь!!!
Гил вздрогнул.
– Ва-а-аткнул ррруки в небо!!!
Сам же зарывал в землю банки с криковиком, но, черт, он и вправду ТАК орал в банку?! Будто сам нечистый ревет с адского перепоя. А, ладно. Нечего на зеркало пенять. Такой он и есть.
По-честному, Гилу в тот день было паршиво. Как заполнил яростным криком все банки – легче стало.
Пригибаясь и прячась за валунами, побежал смотреть, кто же поймался на криковик.
На тропе никого не видно. В кусты прыгнул со страха?
Гил ждал.
Ждал.
– Стоять, обсосок! – послышался гиловский голос из-за гряды валунов, со стороны пересохшего ручья. – Стреляю!
И в ту же минуту хлопнули три выстрела: пух, пух-пух.
Гил сам научил стрелять одну из этих новеньких морфовских штуковин. Сама ищет цель, ей главное – услышать слово «стреляй» или «стреляю».
Вот и готов красавчик. Думал спрыгнуть с тропы, отбежать к ручью и по сухому руслу дойти до самой Игольницы. Знаем мы таких умных.
Надо тело прикопать, а то падальщики слетятся. Да и вообще – надо. Какой-никакой, а человек.
…Тела в русле ручья не оказалось.
Сработала еще пара ловушек, по той же схеме. И нигде никого, ни мертвых, ни живых. И следов нет. Может, птица. Ага, неуязвимая. Или какое-нибудь чудовище сюда забрело. Ну да. Чудовище без лап, бесшумное, невидимое, последовательно запускающее все придуманные Гилом ловушки.
Гил не стал бежать по кругу, от одной срабатывающей ловушки до другой. Хватит. Вместо этого кинулся к убежищу одному ему известной короткой тропой, взлетел по морфовской веревке на вторую по счету скалу Игольницы. И тут же убрал веревку. Та сама покорно свилась кольцом у его ног.
– Один шаг, парень, и ты мертвяк! – орал голос Гила внизу.
«Никогда больше не воспользуюсь криковиком», подумал Гил. «Слышать его не могу. Будто кругом уже пятеро Гилов, и у всех с головой непорядок».
Нет, конечно, внизу – реальная угроза. Не галлюцинации, не двойники, не отражения, а люди. Люди, разгадавшие его логику и обезвредившие несколько его ловушек.
Вопрос: где они?
«Я знаю, где они будут», подумал Гил. «Подвесной мост через пропасть всего один».
Было жарко. С северо-востока наползали тучи. Вечером наверняка хлынет ливень.
Гил караулил на плато, ждал. Несколько раз проверил – вдруг охотники за его головой все-таки решили не пользоваться мостом. Вдруг они подбираются с противоположной стороны, кидают штурмовые кошки…
Нет, нигде никого.
Гил не стал готовить обед, сжевал всухомятку ломоть сухой лепешки. Проверил все подступы к Игольнице. Проверил и саму Игольницу. И свое убежище – ну, мало ли. И нижние пещеры, где в глубине темных вод подземного озера водились слепые рыбы, а на берегу толкались мелкие и вечно голодные гулбоки.
Прошло три часа.
Четыре.
Пять.
Страх Гила сменился досадой. Досада уступила место веселой злости.
«Ну, это уже хамство. Придет меня кто-нибудь убивать или нет?!»
Еще и не ужинай, и не спи из-за этих паршивцев.
Гил еще раз обошел плато и, уже не надеясь кого-то увидеть, глянул вниз – наугад.
Незваный гость был там. Отдыхал на выступе скалы.
– Здравствуйте, – сказал он, не поднимая головы.
– Издеваешься?
– Здороваюсь.
Гил видел его макушку. Вернее, капюшон.
Мог бы сбросить булыжник - бац по капюшону, и нет проблемы.
– Ты здесь один?
– Разумеется.
Гил не очень-то поверил. Ну ладно.
– Как ты обезвредил ловушки с криковиком?
– Профессиональный секрет.
– И что у тебя за профессия?
– Такая же, как ваша, только с противоположным знаком. Я имею честь быть вашим противником. Если, конечно, вы – Гил Озверелая Жуть.
Откинул капюшон, поднял голову.
Гил как-то слышал быличку про маскарадников. Сдирают с людей лица заживо и на себя натягивают. Сами одинаковые, ни дать ни взять гипсовые статуи, по одной форме отлитые. А им другого хочется. Родинок хочется, веснушек, ямочек на щеках, морщинок. Жизни им хочется, заполненности, а сами себя заполнять – не умеют.
Нынешний незваный гость был вроде маскарадника наоборот.
Не пытался заполнить пустоту, не думал ее скрыть. Без страха и без ерничанья всему подлунному миру показывался: вот он я, как есть пустой.
Весь – цвета бумаги. Волосы, кожа, плащ. Страница почти чистая. С одной-единственной строчкой, и та вымарана – не прочтешь.
Бледное лицо, совсем юное, перечеркнуто черной повязкой на глазах.
– Кстати, почему Жуть? – спросил незнакомец. – В женском роде… Почему не Озверелый Ужас, например? Я не критикую, мне просто любопытно.
Гил последние три-четыре дня общался в основном с Джебедайей, ага.
Почему бы не поговорить с этим болезным?
Все равно не жилец.
– Озверелый Ужас – вяло звучит, – объяснил Гил. – Должно быть резко, хлестко, сечешь? Как удар бича.
– Бич – ваше коронное оружие?
– В моих руках любое оружие – коронное, парень. Хотя… Озверелый Бич – не годится.
– Двусмысленно.
– Ага. Был вариант – Озверелый Зверь. Но Жуть, по-моему, лучше.
– Больше жути.
– Именно. Озверелый Зверь – масло масляное.
– Переизбыток озверения.
– Ты улавливаешь суть. Но ты не представился.
– Мне и не нужно, – сказал юнец. – У меня к вам не личные счеты. Я – олицетворение закона.
– Слепая Фемида?
Юноша не обиделся.
– А что, похож?
– Похож. Правда, Фемида тоже того… Женского рода.
– Один-один, – спокойно признал юноша. – Мне вас оттуда плохо слышно, вы бы спустились.
Гилу тут же вспомнилась сказка про Колобка.
– Не люблю альпинизм, – усмехнулся он. – Ты любишь, ты и лазай.
– Как скажете.
Юноша действительно полез. Пополз по скале, полагаясь только на руки и ноги. Хоть бы страховку какую использовал… Впрочем, куда слепец может забросить штурмовую кошку? Да и забрось он ее чудом на нужное место, разве Гил не перебил бы веревку? Слабость парня в чем-то оказывалась его силой. Его точка опоры, невольно подумалось Гилу – не вовне, а в нем самом.
Наблюдать за ползущим слепцом оказалось на удивление интересно.
Гил уселся на камне поудобнее.
Все хорошо, да солнце припекает. Но Гил захочет – отдохнет в теньке, захочет – уйдет в пещеру. А тому парню, который Фемида – ему каково?
– Почему ты по мосту не пошел?
– Мост подпилен.
– Откуда знаешь?
– Простая логика. Почему вы не разрушили подвесной мост, ведущий практически к вашему порогу?
– Зачем разрушать? Я что, бука? Гостям не рад?
– Видимо, рады. Когда гость доходит до середины подвесного моста и с воплем падает в пропасть.
– А мне потом чинить мост и заново его подпиливать, – невольно пожалел себя Гил. Он еще и новые доски обмазал раствором глины, высушил и тряпкой счистил лишнюю грязь – состарил древесину. Нет, ну а что? Любое дело делай на совесть.
– Нетрудовая жизнь требует постоянного труда, и никакой пенсии.
– Ты мне еще проповедь прочитай.
– Зачем? Все, что я мог бы вам сказать, вы знаете сами. Только стараетесь об этом не думать.
– Прикуси язычок, парень. Тех, кто учит меня жить, я отстреливаю, как бешеных собак.
– Вы так и так собираетесь меня прикончить.
– Ну.
– А угрожать тогда зачем? – Тонкие сильные белые пальцы искали и находили любую неровность, хватались за каждый выступ, просовывались в каждую трещину. Юноша лез наверх медленно, но верно. – Чтобы люди вас боялись – давайте им надежду. Когда выбираешь между расстрелом и расстрелом, становится совсем не страшно.
– Хватит философствовать.
– Я ползу по отвесной скале, внизу – пропасть, наверху – головорез. Как еще время скоротать?
На «головореза» Гил немного обиделся. На самом деле он никогда в жизни не отрезал человеку голову. Но, может, пора начать. Вот с этого умника.
– Временем-то не разбрасывайся, – посоветовал Гил. – Помолись, подумай о хорошем, вспомни мамочку.
Он отошел в тенёк, попил воды из фляги. Нельзя надолго упускать юнца из виду. Слишком уж он спокойный.
– Ты думаешь, я хренов рыцарь? – крикнул Гил в сторону пропасти. – Думаешь, буду драться с тобой?
– Это разумная идея, – ответила пропасть.
– По-моему, как только твое лицо покажется над краем, имеет смысл хорошенько его пнуть. Промеж глаз, которых нет. Вот это – разумная идея.
– Почему?
– А ты летать раньше не пробовал?
– Может, и пробовал, – не смутился юнец. – А ты пробовал жульничать в игре?
– В какой игре?
– В любой игре. Допустим, жомка, она же рукоборье.
– И как там можно смухлевать?
– Если боишься проиграть – подсыпал противнику в пиво слабительного, противник сбежал в уборную, поле битвы осталось за тобой.
– Чего ты лепишь, какое поле? Это самая тупая шутка на плоскости, парень, просто рекорды бьешь.
Гил злился.
Ему пришло на ум, что сбросить парня пинком со скалы – поступок не умного и предусмотрительного человека, а труса. Трусом Гил никогда не был. Кроме... Кроме последних дней. Уклонился от поединка с тем воякой. Позволил ему рухнуть с моста.
Ёшки-гребёшки.
Если так вот рассуждать, в последние дни Гил именно тем и занят, что боится.
«Ну уж нет, червяк слепой. Может, я кого боюсь, да только не тебя».




Примечание:
Да, Альтиас не может превратиться в человека с нормальными глазами.
Большинство Крылатых легко меняют внешность и возраст.
Но лишь немногие способны изменить
а) свои источники силы
и б) свои наиболее мучительные изъяны и проклятия.

@темы: творчество мое, Крылатые, Мир Снов, Вещи и Сны, Альтиас, Гил,, гилочай

---

Ночные кошмары, Мир Снов

Помимо путешествий в Мир Снов, сноходцы видят и вполне обычные сны - "бывалые комбинации небывалых впечатлений" или картинки из подсознания.
Те, кто прописался в Мире Снов, вроде Крылатых, тоже нуждаются в перезагрузке. И чаще всего хотят видеть здоровые незамысловатые сны - пускай психика отдыхает.
Однако и те, и другие время от времени видят ночные кошмары.
Итак...

Кловис. "Я стою в тесной полутемной холодной комнате. Ночь. Слабый холодный свет проникает только из прямоугольного окошка наверху. Комната без мебели, она больше похожа на темницу или тюремную камеру. Вместе со мной в ней находится мой враг. Я слышу его дыхание. Вижу его силуэт. Это огромный человек с волчьей головой на непропорционально широких плечах. В волчьей голове нет привычных для художника благородных очертаний, эта голова омерзительна. От существа пахнет зверем, кровью и смертью. Я не могу сражаться, не могу убежать, не могу закричать. Могу стоять. Не падать. И только так противостоять ему. Я стою и стою, слушая, как он дышит. У меня болят ноги, болит спина. Но если позволю себе опуститься на пол, он начнет пожирать меня живьем".

Ив. "Я иду по густому и живописному зеленому лесу и набредаю на водоем, заполненный мертвыми телами. Я вытаскиваю из черной воды мертвых солдат и складываю рядами на берегу, чтобы потом похоронить. Это наши французские солдаты из Мира Вещей. На них форма нового, американского образца. С нашими нашивками. В каждом сне солдаты - разные люди, еще ни разу не видел во сне одни и те же лица. Я боюсь, что среди них окажутся мои друзья. Я боюсь увидеть лицо Марселя. Или Кловиса".

Ксавье (Крушитель). "Очень холодно. Я грею на груди замерзающую птицу, положив ее прямо на кожу, туда, где сердце. Во сне мне кажется, что птица все равно умрет. Или уже умерла".

Дина (Горицвет). "Я смотрю на соседский дом и вижу его в разрезе, мне не мешают стены. Соседи бьют маленькую девочку за то, что она описалась и обмочила штанишки. Я хочу закричать, чтобы они не трогали ребенка, и вдруг соседский дом, сразу весь, охватывает пламя. Он становится похож на огненный цветок".

Марьяна (Дикобразка). "Я иду через пустырь домой. Впереди светятся оранжевые окна нашего дома. Рядом со мной идет мой пес Крокодил. Я смотрю внимательно, а он мертвый. Разложился местами. Непонятно, как вообще двигается. Мне так жалко его, так плохо, что просыпаюсь. Это и кошмаром не назовешь. Мне же не страшно. Но так больно за него, что самой завыть хочется".

Энрике (Звереныш). "Меня везут на грузовике в город, чтобы отрубить мне руки. Говорят, это не казнь, а медицинская процедура, для моего же блага. Меня все убеждают, что так лучше. Почти убедили. Еду, не рыпаюсь. Но грузовик почему-то останавливается посреди пути, в лесу - всего на минуту. Выпрыгиваю из кузова, качусь по земле, бегу, бегу, бегу. Потом уже чувствую, что бегу на четырех лапах".

Аймар (Ящерица). "Я нахожусь на дне колодца. Наверху - мои родители, сестры, брат, лучший друг, школьные товарищи. Воды немного, я не тону, чувствую ногами дно, но оно вязкое. Стенки колодца тоже из вязкой и скользкой глины. Я лезу наверх, руки и ноги соскальзывают, глина оседает подо мной. Люди наверху не бросают мне веревку, не подбадривают меня, только улыбаются. Но мне кажется, я сейчас выберусь и буду рядом с ними. Вдруг меня охватывает первобытный страх. Я знаю, что сейчас произойдет. Я слышу наверху смех. Смеется моя мать, смеются все, кто мне дорог, все, кто имеет для меня хоть какое-то значение. А потом они начинают кидать в колодец камни. Продолжая смеяться. При каждом попадании. По моему лицу стекает кровь. Я продолжаю молча карабкаться наверх. Во сне мне никогда не приходит в голову спросить, почему они швыряют в меня камни. Или молить о милосердии. Они уже твердо решили убить меня. Разговаривать бесполезно. Единственное, что я могу - нечеловеческим усилием вытолкнуть себя из колодца и там, наверху, бороться с теми, кто предал мое доверие. Бороться за свою жизнь. Я просыпаюсь, часто дыша и чувствуя, что все еще жив, а значит, не проиграл".

Ри (Эрику, брату Кловиса) снятся кошмары, которые он сразу же забывает, и именно это его мучает больше всего. Мозг автоматически отправляет всю страшную инфу на свалку подсознания. Даже если Ри не хочет этого.
Лу, Хранитель Берега, иногда видит сны, где приходится решать проблемы, но это нормальные проблемы, не вызывающие боли и ужаса. Однажды ему приснилось, что рухнул дом, но никто серьезно не пострадал, и весь остаток сна Лу отстраивал этот дом.

@темы: творчество мое, Вещи и Сны

---

Про Гила, Альтиаса и особое чувство

Кто-нибудь знает особое чувство, когда тебе а) холодно б) сыро и в) хорошо?
Когда во время прогулки под дождем вдруг ловишь кайф и не хочешь в тепло? Хотя понимаешь: добром это не кончится, а кончится насморком как минимум.
Ощущение бесприютности и открытых путей впереди.
Сладкая горечь, когда "я никому не нужен" вдруг превращается в "я свободен".

А если рядом есть друг, который тоже понимает это чувство - вы вместе пошлепате по мокрым улицам, куда глаза глядят, и оба продрогнете, как собаки.
Вот примерно об этом у меня и получилась глава.

Про Крылатых - читать дальше

Дождь не моросил и не накрапывал – он плясал, как безумный, под порывами ветра, швырял полные пригоршни воды в лица двоим Крылатым. Альтиас накрыл себя и друга защитным куполом, но промокнуть они все-таки успели. Очень странно, что Альтиас не создал купол заранее. Он же как раз известен тем, что старается предугадывать неприятности. И вовремя принимать меры. А сегодня…
– Я удержался, – устало сказал Альтиас. – Удержался. Но мысль, конечно, мелькнула...
– Какая мысль, Чаёк?
– Избавиться от Крушителя.
– Что?
Гил чуть не ляпнул: «И ты тоже?!», но вовремя прикусил язык.
О том, что Крушитель в прошлом году планировал устранить Альтиаса, никому не следовало знать.
– Не смотри так, – вздохнул Альтиас. – Можно подумать, он сам не задумывал какую-нибудь глупость против меня.
Гил переглотнул.
– Если ты так уверен в этом, почему не принял меры?
Альтиас ответил сразу, даже не сочтя нужным повернуть голову и посмотреть на друга:
– Потому что их принял ты.
– Откуда… – Гил осекся.
Нет, правда, впору посмеяться над собой. Хотел что-то скрыть от Альтиаса, будто забыл его маску в Совете: Тот, Кто Видит.
Альтиас глянул с балюстрады вниз, на Город Небесных Мостов. Город, весь в небрежных мазках и пунктирных линиях дождя, дробился, туманился, дрожал – ни дать ни взять мираж над океаном.
– Ты переубедил его, – Альтиас не удосужился поставить вопросительный знак в конце предложения. – Между прочим, это не удалось бы мне.
– Да ладно.
– Твое недоверие к себе противоречит элементарной логике, Гил. Я не поручаю тебе то, что мог бы сделать сам. И пока ты справляешься.
– А если перестану справляться?
– Тогда я спрошу, почему. И постараюсь помочь.
Гил усмехнулся:
– Некоторые считают, что провинившегося помощника ты сбрасываешь вниз. К океанским тварям.
– Значит, мне надо, чтобы некоторые так и считали.
– Да знаю я. Как говорится, не первый год замужем.
Белое, наполовину скрытое маской лицо повернулось к Гилу. Стекла в глазницах маски казались непрозрачными. Эта маска, почти совершенная по красоте вещица, была Чаю не к лицу. Скрывала не только его чудовищные глаза, но и нечто противоположное – его человечность.
Гил спросил:
– Ты не злишься? Из-за Крушителя?
– Не злюсь. Вполне понимаю. – Едва заметная пауза, на глоток воздуха. – Интересно, кого от кого ты пытался спасти.
– А ты не знаешь?
– Нет. Я анализирую твои поступки. Но не читаю твои мысли.
– Черт. Самый опасный хрен в Мире Снов не решается лезть в мою голову… Теперь я сам себя боюсь, что ж у меня там понапихано.
Гил нашарил в кармане слегка подмокший кисет и бумагу для самокруток, взял все это добро на ладони, стал сушить.
Чай с интересом следил за его манипуляциями. Как будто в них и крылся ответ.
– Ладно, Чаёк. Я решил, что не дам тебе помереть, и стать убийцей Крушителя тоже не дам. Не говори, я в курсе, что полез не в свое дело. Но чего ради вам погибать? Крушитель – нормальный парень, только жизнью побитый. А ты – ну, ты мой босс, логично?
– Я твой сюзерен, – уточнил Альтиас. – Отношения вассалитета-сюзеренитета.
– Вот-вот, они самые. Мне не надо, чтоб на тебя покушались нахальные юнцы. Не хочу искать работу. Меня и тут неплохо кормят.
…Некогда Альтиас победил бывшего разбойника в честном бою, но сохранил ему жизнь. Гил вынужден был стать вассалом и учеником Альтиаса. И законопослушным гражданином Города Небесных Мостов.
Больше никаких засад среди валунов на Пустоши, никакого контрабандного оружия морфо, никаких дорогостоящих пленников.
Ни один нормальный разбойник не радуется такой скучной жизни.
Вслух.
Гил радовался молча.
Засады на Пустоши хороши, пока не зарядит ливень или не наползут из курганов четровервии. Пленники постоянно хотят есть, пить, в туалет и домой. А еще у них бывает астма. И вообще. Курьеров с грузом гриборада ловят и съедают чудовища, тоже не дураки закинуться гриборадом. Гил видел, как пьяное чудовище беснуется в поле: смяло посевы, снесло ветряк, прокатилось по хижине поселенца. Может, именно Гил и был в этом виноват. Или кто-то вроде него. Кто тоже не думал о последствиях. А оружие морфо – дико навороченное, удобное в руке, словом, какое надо оружие – создает проблемы. Внезапно. Оно рассчитано на голосовые команды хозяина, ага. А не на то, чтобы Тыква Тэд стащил с телеги брезент, схватил своими кривыми ручонками образец и заверещал: «Глянь, Гил, какие малышки! Какие пимпочки, чтоб меня разорвало!» Кто-нибудь пробовал отмывать от крови стену саманной хижины, которую вот этими руками побелил только вчера? Такое с побелки смыть невозможно. Только красить заново. Можно, конечно, не белить стены, не стирать одежду, можно вообще превратиться в скотину, но тогда ради чего просыпаться по утрам? Тогдашние приятели не понимали, что с Гилом не так. Одни считали, что он стареет, другие – что он ищет Бога и скоро начнет сыпать цитатами из Библии. Третьи упрекали, мол, зря он бросил пить, это плохо влияет на мозги. Парни располагали весьма занятным словарным запасом, но ни один из них не знал, как называется чувство осмысленности жизни. И что это за хрень. И на кой хрен оно надо.
Рядом с Чаем Гил впервые почувствовал, что делает нечто важное.
Меняет ход истории.
Чаще всего – к лучшему.
А Ксавье, сиречь Крушитель…
Ну, вынашивал парень идею подобраться к тирану-деспоту-и-так-далее во время церемонии вручения наград, пронзить Альтиаса черным клинком и тут же совершить самоубийство белым. План вполне разумный с точки зрения Ксавье – и чудовищный с точки зрения Гила.
Альтиаса в Совете сменить можно, а заменить некем. Общество, и так подавленное долгой войной, получило бы новый повод не верить в Крылатых. Мол, себя защитить не могут и нас не спасут.
А в мире Гила образовалась бы черная дыра на месте сюзерена и лучшего друга. Навсегда. Без надежды, что Крылатый со смешным прозвищем Чаёк однажды возродится.
Гил старался не представлять себе мир без Чая.
Это… Господи, да это еще хуже, чем мир без чая.
У Ксавье тираноборчество – нормальная юношеская дурь. И ненависть к морфо – нормальная и юношеская, такое лет через двести-триста проходит.
Альтиас, он устроен совсем иначе. Он никого не хочет убивать.
Он просто убивает.
Или избирает другой путь. Если возможно.
– Ты все-таки наградил Крушителя. Хотя не считал его достойным Восхождения.
– Никогда не брался судить, кто достоин. Награждал тех, кто заслужил. Это разные вещи. Крушителя наградил, чтобы не делать из него мученика. А так он получил пропуск на Лестницу. Из моих рук. Герои, они такие. Ладонь кусают, но корм берут.
Чай снял маску, и она исчезла. Гил знал: она превратилась в одну из бусин его браслета. Желтая – маска, синяя – крылья, белая – посох, серебристая – цепь.
Всего на мгновение Чай был самим собой, без маски, без туманной тканки. Страшные глаза полуприкрыты нежными, фарфорово-белыми веками. И ресницы дрожат. Гилу почудилось, будто Чай попытался подсмотреть сквозь ресницы – нравится ли Гилу то, что он видит. Нет, правда – почудилось. Альтиас тут же занавесился тканкой, точно шторы задернул. Не подростки, мол, нечего ерундой страдать.
– Как насчет кофе и булочек Дэрри?
– Иди, если хочешь. Мне здесь хорошо.
– Тепло и уютно.
– Свежо… и горько до сладости. В каждом из нас есть что-то от бедного короля Лира. А еще… Именно здесь и сейчас нас не подслушивают.
– Ясен пень. Шпики тоже люди, простыть не хотят. Кто дурак – переться в грозу, дождь и ветер на балюстраду Дворца Совета? Сам председатель Совета и его заместитель, больше никто.
Альтиас невозмутимо согласился.
– Это верно.
Гил мало знал власть имущих, совершенно нечувствительных к подколкам. Любой другой член Совета отреагировал бы на «дурака», бросил бы на Гила предупреждающий взгляд: эй, не дерзи. Только с Чая и слова лести, и слова насмешки соскальзывали сами, словно капли воды с тюленьей шкуры.
– Чай, у тебя уже губы синие.
– Синий – цвет надежности и благородства.
– Иди ты.
Может, схулиганить? Подхватить непосредственное начальство и доставить на дом, как посылку. Но – нет. Альтиаса нельзя хватать и тащить. Он не станет брыкаться, он станет обращаться к старому другу на «вы». Это хуже. Да и вручать «посылку» некому. Чаёк живет один.
– Тебе, кстати, не холодно?
– Нет, – не догадался соврать Гил.
– Пять минут походим, и домой.
– Две минуты.
– Не торгуйся, ты, ушлый американец.
– Голландец.
– Летучий.
– А ты тогда летучий кто?
Альтиас в ответ молча улыбнулся.
Синими губами. Ну ладно, не синими. Просто бледными от холода.
Такая улыбка… Гил видел ее сотни раз, но не сумел подобрать определение. Мысленно называл ее «такая улыбка», и все.
Чай не рассказывал о своем прошлом.
Вообще ничего.
Начнешь допытываться про его прежнюю жизнь в Мире Вещей, а он в ответ: «Я не могу рассказать. Прости».
Тема закрыта.
Прежняя жизнь Альтиаса так и осталась под грифом «секретно». Гил представлял себе этого грифа: сидит себе на метафорической дохлятине, клюв чистит. За все минувшие годы так и не сдох, падальщик.

@темы: творчество мое, Крылатые, Мир Снов, Вещи и Сны, гилочай

---

Парный портрет и кусочек истории

На рисунке - Альтиас и Гил. Аппликация - моя любимая тема: отрывки разных текстов, переписанных мной от руки, местами палимпсест))

– Господа, господа, будет буря! Не разлетайтесь, господа! Посмотрите, какие тучи!
Дэррин Зеленая Камышевка отличался от остальных Крылатых театральной жестикуляцией, навязчивой заботой о чужом комфорте – и абсолютной бесполезностью в Совете.
– Господа, у меня предложение: оставайтесь во Дворце Совета, здесь безопасно и так тепло…
Некоторые шутили, что красавчик Дэрри – талисман Совета, плюшевый маскот, и без его привычной глупости Совет многое потеряет.
Едва зарокотали в отдалении первые раскаты грома, Камышевка замер посреди зала, побледнев и заломив руки, словно трагическая актриса.
Подобные жесты у Дэрри получались нечаянно. Как видно, его руки считали, что их владелец в эту минуту поет на сцене оперного театра. Может, именно там ему и следовало находиться. Гил как-то услышал пение Дэрри и с тех пор не мог понять, почему тот выбрал Совет. У парня тенор, сладкий, как текучая карамель, и абсолютный слух. Недаром ему досталась именно эта маска – Тот, Кто Слышит. Почему он терпит снисходительное пренебрежение как советник, когда мог бы жить в почете и любви как музыкант? Ради чего карабкаться на такую высоту, где ты уже с трудом дышишь?
– Нет, правда, господа, разве это не прекрасно, побеседуем, как в старые добрые времена, поиграем в настольные игры…
На лицах Крылатых тут же отразилось их отношение к дружеским посиделкам и особенно к настольным играм. Кто-то скривил губы, кто-то закатил глаза, некоторые стали перешептываться, насмешливо поглядывая на одинокую фигурку посреди зала. Только Сайлас отозвался, перекрывая шепот и хихиканье:
– Игры? На столе? Я знаю одну такую игру.
– Прекрасно! – оживился Дэрри. – Почтенный Сайлас Белый Лист хочет остаться! Сайлас, подайте, пожалуйста, пример остальным!
– Подам, подам! – Сайлас Белый Лист, он же Тот, Кто Ранит, блеснул задорной мальчишеской улыбкой. – Что мы имеем? Гроза – в наличии. Ассистенты – вот они. – Крылатый взмахом узкой длиннопалой руки указал на свою свиту.
Сбившиеся в кучку у окна малокровные юнцы в потрепанных медицинских халатах поверх черных шелковых рубашек-апаш оторвались от пакета сушеных грибов (одного на троих) и помахали Сайласу: мол, распоряжайтесь, док, мы все ваши. К щекам юнцов присосались похожие на перламутровую крошку споры грибонебыли. Довольно экстремальный способ избавиться от прыщей. Ребята не были Крылатыми. Вряд ли им светило обрести крылья. Но они считали иначе. Они верили, что дело на мази. Ведь их заметил Сайлас Белый Лист. Приютил, взялся обучать основам целительства. И, скажем так, смежным дисциплинам.
Они уже с месяц у него занимаются. Наверняка тайком дают сверстникам платные уроки. Оба мира никогда не оскудеют невеждами. На каждого недоучку-мастера найдутся наивные, оптимистичные, охочие до начатков знаний ученики. Скоро благодаря Сайласу любой ребенок сможет создать и оживить собственное чудовище. А потом спросить себя, какого хрена он это сделал.
– Аудитория – в сборе. Нет подходящего стола. Но нам и такой сойдет, да, дети мои?
Юнцы отозвались, мол, обойдемся без операционного стола, в первый раз, что ли. Сай одобрительно кивнул. Гил знал, что такое мальчишки Сая – и что такое Сай. Надо смотреть. Возможно, придется вмешаться.
– С чего мы всегда начинаем?
– Моем руки, – нестройным хором простонали юнцы. Один, проведя пальцем по горлу, забулькал и вывалил язык, демонстрируя, как замучило его это мытье рук.
– Моем руки и надеваем перчатки, – сладко промурлыкал Сайлас. – А с кем мы поиграем, Камышевочка?.. Идея-то была твоя.
Дэрри все еще улыбался, только слегка позеленел. В его списке желаний первым пунктом значилось «встретить следующее утро живым и с привычным комплектом конечностей».
Но, кроме музыканта, в Дэрри погиб еще и хозяин гостиницы для охотников, лесорубов и прочих браконьеров. Он считал, что «усмирение свирепосердых» должно включать в себя тепло, уют и сытный ужин. Только безумец способен убить того, кто вкусно его кормит.
– О, Сайлас, напрасно вы скромничаете, идея всецело ваша, и уж конечно, не мне, полному профану в науке, решать, с кем вам лучше всего экспериментировать, тем более что вы можете сотворить чудесную модель для опытов, почти как живую, я помню, вы уже творили что-то подобное, совершенно уникальная модель, ведь правда, мы все хотим посмотреть на эксперимент, а пока подготовят аудиторию, и вас, и вашу свиту, и почтеннейших зрителей устроят со всеми возможными удобствами, секундочку – я распоряжусь, чтобы всем раздали пледы, и кстати, насчет кофе, бутербродов на шпажках и булочек с корицей…
Продолжая щебетать, Дэрри потихоньку улизнул. Распоряжаться насчет пледов, кофе, бутербродов и булочек.
– Выскользнул угрем, – прокомментировал Гил. – Зря я за него опасался.
– Дэрри достаточно умен, чтобы выживать, – ответил Альтиас. – И недостаточно счастлив, чтобы жить. Впрочем, то же самое можно сказать не только о нем.
Гил так и не понял, на кого смотрел Чай, когда произносил эти слова. Синие стекла маски Видящего были непроницаемы.

@темы: творчество мое, Крылатые, Мир Снов, Вещи и Сны, гилочай, Альтиас, Гил

---

Дэррин, один из Совета Крылатых (увидел его получше)

Его предложения никто не ценил, его перебивали, недослушав, и он остро чувствовал это.
Раньше он краснел, закусывал губу, пытался после заседаний поговорить то с одним Крылатым, то с другим. Пусть не отстоять свое мнение, но хотя бы понять, чем он, Дэрри, заслужил такое отношение. Никто не поведал ему полушепотом здешние неписаные правила, никто не сказал: «Ничего, первый год будет трудно, потом освоишься». Никто и не верил, что он продержится хотя бы год.
Его единодушно оставили тонуть. Он тонуть не желал. Барахтался.
Крылатые передавали из уст в уста его первую речь в Совете. Решалась судьба неких сноходцев, осмелившихся публично выступить с возмутительными речами против Совета.
Высказывались по очереди. Очередь дошла до Дэрри. В зале заседаний впервые прозвучал его звонкий, юношеский тенорок:
– Эти люди – опасные смутьяны. Их следует казнить или призвать к покаянию.
– Вот как? – переспросил тогдашний председатель Совета, Стейн Вранов Коготь. – Либо умертвить, либо погладить по головке и попросить слушаться маму. Ничего менее радикального вы Совету не предложите?
– Нет, – ответил Дэрри твердо, не уловив явной иронии в голосе председателя. – Ничего менее радикального я предложить не могу. Унижать людей телесными наказаниями и лишением свободы я считаю бессмысленным и вредным, все это ожесточает. Лучше прикажите им отречься от прежнего, присягнуть Совету. Загляните в их мысли. Если преступники легко отбросят свои убеждения, значит, они приспособлены к жизни, и станут служить нам, не чувствуя урона самоуважению. Тогда об их прежних заблуждениях можно забыть. И наказания не нужно. Если же люди неспособны менять свою душу по заказу, по щелчку пальцев... Когда они устанут от борьбы, то подчинятся нам, но себя за это не простят. Милосерднее сразу их умертвить. Чтобы не мучились. Так решил бы я.
Кто-то закашлялся, кто-то украдкой прикоснулся пальцем к виску. Стейн Вранов Коготь резюмировал:
– Это было мнение Того, Кто Слышит. Есть более рациональные предложения?..
Впоследствии этот эпизод пересказывали так: «Бедняга Дэрри всех насмешил – посоветовал казнить смутьянов, а потом призвать к покаянию».
Шли годы, менялись лица под масками, кто погиб, кто ушел на покой, а Дэрри чудом оставался в Совете, держась, видимо, за соломинку. И оставаясь все таким же бесполезным. Сначала он еще высказывал разные предложения. Например, для защиты от морфо хотел возвести вокруг Оплота рычащую стену (низкий, мучительный звук, издаваемый стеной, распугал бы всю живность в округе и изменил бы к худшему экосистему окрестных лесов). Потом попытался устроить приют для беспризорных детей-сноходцев (идея вроде бы здравая, но детишки сразу же разбежались, а насильно прикрепить их к месту, как преступников, Совет однозначно запретил). Вот уже несколько лет Дэрри ничего не предлагал. Только высказывался против любых новшеств. И против сноса старых зданий, на всякий случай. Пусть стоят или падают естественным образом: на все воля божья.
Однажды он обмолвился Гилу о своем утреннем ритуале: встанет с постели, заправит ее и сразу молится, чтобы пережить надвигающийся день. Гил заметил, что фраза «пережить эту неделю» вместо «этот день» сэкономит Камышевке кучу времени. Можно помолиться сразу на неделю вперед. Дэрри промолчал, отвел взгляд. Наверняка решил, будто Гил хочет его оскорбить. Посмеяться над его молитвами.
Поддразнивания, даже беззлобные, Дэрри принимал в штыки. Но не из-за самомнения – для Крылатого он был довольно скромен. Дело в другом.
У него напрочь отсутствовала та часть души, которая отвечает за восприятие смешного. Юмор, сатира, карнавальные пляски, каламбуры, переделанные «на злобу дня» песни – все это казалось ему неким узаконенным сумасшествием, дозволенным разгильдяйством. Будь в руках Дэрри абсолютная власть, он бы первым делом пресек подобные непотребства. Но мечты мечтами, а в реальности с ними приходилось мириться, иначе прослывешь не таким, как все.
В обществе он смеялся, если смеялось большинство.
Когда ему в руки попал рассказ «Меблированная комната», он попросил совета у самого Альтиаса: «Дорогой господин Альтиас, должен я смеяться над этим рассказом или нет? У меня от него ледяные мурашки по спине, но сборник юмористический, так написали в предисловии уважаемые люди, литературоведы, значит, этот рассказ положено считать смешным. Правильно я понимаю?» Альтиас ответил, что рассказ не смешной, и Дэрри стало легче. Однако совет полагаться в таких случаях на собственное восприятие Камышевка принять не смог. «Ну как же, господин Альтиас, люди учатся много лет, чтобы понимать литературу, было бы с моей стороны неуважением сказать: «А я понимаю иначе». Для чего же тогда они тратили годы жизни, приобретали авторитет? Чтобы неучи вроде меня ставили свое ничтожное мнение вровень с их мнением? Разве это справедливо?» Альтиас почувствовал, что спор грозит затянуться не на один час, и вздохнул: «Да считайте, как вам нравится. Вам жить». «Нет, господин Альтиас, я теперь не смогу жить спокойно. Может быть, именно вы правы, а не я… Ведь вы старше и мудрее… Что же делать?» Тот, Кто Видит, и Тот, Кто Слышит, потом еще не раз обсуждали литературу, и Альтиас подумал, что натура Дэрри неоднозначна, и что беседовать с ним, пожалуй, интересно, но тяжело.

@темы: творчество мое, Крылатые, Мир Снов, Дэрри, Вещи и Сны

---

Еще один из Совета Крылатых

Альтиас
(для немногих своих - Ти, для совсем немногих своих - Чаёк)))




Альтиас не идеален. По ситуации бывает жесток. Характер соответствует положению. Нежный чудесный характер и реальная власть редко сочетаются. В том числе и в Мире Снов. Однако и у этой личности есть симпатичные стороны.

Чайком его только Гил решается называть. Лучший друг.
Который, собственно, и гоняет с ним чаи.
Друзья честно стараются, чтобы чайные посиделки не переходили в решение неотложных задач и обсуждение политики Совета. Получается не всегда. Но все же иногда у них бывают спокойные вечера.

Чаёк умеет играть в шахматы, но без особой увлеченности. Давно уже не играл, руки не доходят, да он и не страдает. Вот без чая или чтения стихов - страдал бы. Но иногда они с Гилом шутят на тему заезженного штампа "большой босс в ожидании героя непременно играет сам с собой в шахматы, даже если при этом сидит в ванне с резиновыми уточками".

В Совете Крылатых титул Альтиаса - Тот, Кто Видит.
Звучит как горькая ирония, по-моему.
Видеть-то он видит, но вот пользоваться глазами может только как оружием. И соблюдая все меры предосторожности. Если не хочет поубивать собственных друзей.
Враги называют его местной Медузой Горгоной и много кем еще.


Неформальный лидер Совета Крылатых.
Формально члены Совета равны друг перед другом, так они в свое время постановили, но постановления - это одно, а жизнь - другое. Альтиас кому обеспечил хорошие условия для работы и комфорт по жизни, кого честно убедил в правильности своих идей, кого мягко подвинул в нужном направлении в стиле "вода камень точит", а кого резко прижал, точно в дикой природе: сдавайся, я сильнее.
Обычно он выбирает способы воздействия на оппонентов, отталкиваясь не от собственного характера и собственных принципов, а от характеров и принципов этих самых оппонентов. "Если ты мышь, я буду котом, если кот - я стану псом, если ты собака, я сделаюсь тигром, если ты тигр, я стану молнией". Он где-то слышал подобное изречение, и оно ему подходит.

Одна из идей Альтиаса - четкий нейтралитет с морфо, а в перспективе, возможно, полноценный мир. Торговля там, дипломатия... Эта мысль несколько лет назад казалась нереальной, недопустимой, глупой, опасной... сколько людей погибло в борьбе с морфо, сколько детей было замучено в рабстве... Но война должна когда-то и чем-то завершиться. Она давно уже не выгодна человечеству. Хотя внешне человечество в последние годы как раз-таки побеждает, ресурсы для последующих побед на исходе. Хорошо, что морфо об этом не догадываются. Надо убедить их, что мы с позиции силы готовы даровать им мир. Надо, чтобы мы действительно были к этому готовы. В том числе морально. И кто сказал, что окошки Овертона - обязательно ужас-кошмар? Сам принцип нейтрален, важно, ради чего его используют. Сейчас в Мире Снов многие уже обсуждают нейтралитет с морфо как теоретически возможный, и никто не кричит "не смейте так говорить, я не могу это слышать". То есть и говорить об этом уже нормально, и слышать это - уже не жопоболь.


Альтиас не повышает голос, сдерживает эмоции, когда говорит - и тем не менее, как оратор он вполне себе неплох.
Может убеждать с помощью логики и достоверных фактов - и предпочитает именно этот путь.
Но
если логика на данного индивида (или данную толпу) не действует, а ситуация критическая, он в качестве инструментов воздействия использует любое "лидерское дерьмо". Манипулирование эмоциями, подтасовку фактов, давление, на крайний случай - даже прямое внушение (взлом чужой головы, читерство, ага). И мук совести из-за этого не испытывает. Хотите честности - будьте к ней готовы. Не готовы - не взыщите. Мы здесь не в бирюльки играем.
(Гил время от времени напоминает другу: эй, ау, они все-таки люди. Ты либо хочешь верить, что они разумны, и мысленно поднимаешь их до своего уровня, либо убеждаешься, что они - стадо, и нечего посвящать их в свои планы. Но они ОДНОВРЕМЕННО разумны и неразумны, Чаёк... ОДНОВРЕМЕННО... в пределах одной головы, чаще всего).

Альтиас не особенно жалостлив. Этого можно ожидать от существа, живущего очень давно и примерно представляющего, какой силы эмоции способен выдержать человек вашего типа. Узнав, что всего парой слов он разрушил вашу привычную картину мира, он, скорее всего, флегматично подумает про себя, что вы это переживете.

Совесть его может мучить в трех случаях:

если он не смог сдержать данное соратнику слово (он в этом плане маньяк, обещает что-либо крайне редко, но железно; такой друг дал слово прийти и, например, свидетельствовать за тебя - придет хоть из больницы вместе с капельницей)

если он в спешке не догадался воздать достойному человеку должное
(например, если оскорбил по-настоящему преданного соратника проявленным "на автомате" недоверием. дело не в чувствах соратника, а в факте несправедливости: так нельзя, внутренний баланс нарушен. Альтиас в такой ситуации не побоится прилюдно сказать подчиненному "простите, я был к вам несправедлив"; для него установить равновесие действительно важно)

или если он неправильно рассчитал цену, которую придется заплатить за достижение цели
(чаще всего он рассчитывает цену правильно
и не моргнув глазом добивается намеченных целей этой ценой,
но если - если - цена внезапно оказалась выше, он будет всю жизнь помнить, как именно допустил ошибку, и что в результате произошло.
такие люди, вот такого типа, могут годами посылать помощь семье человека, погибшего из-за их просчета. не чтобы получить прощение от них или от Небес, а тупо чтобы накормить ту семью. и не из жалости (как уже сказано, он не жалостлив). а потому, что "это-последствия-моих-неверных-решений").

У Альтиаса нет и никогда не было своей семьи, однако он однажды признался Гилу, что много лет назад, еще до того, как он вошел в Совет, существовали некие смертные люди, о которых он заботился, являясь к ним в сновидения и подпитывая их своей энергией. Сперва потому, что дал обещание их дочери (своей соратнице), потом - по собственной воле; искренне привязался к ним, точно к отцу и матери.
Никто в его окружении не знал об этом, даже Гил узнал спустя годы. Альтиас раскрылся с неожиданной стороны.
Его слова:
"Проводив их за грань, я подумал, что оказался для них бесполезен. Сейчас я считаю иначе. Мои близкие прожили долгую счастливую жизнь. С поправкой на время, место и обстоятельства. С поправкой на то, что в Мире Вещей семьдесят девять лет или восемьдесят четыре года - это долго, а страдать не всякий день - это счастье".

Альтиас - скептик. Именно такого рода скептики получаются из бывших юных идеалистов, если они выживают.
Если аккуратно поскрести Альтиаса, все-таки найдешь под слоем скептицизма вполне определенные идеалы.
(Но Альтиаса никто не решается поскрести. Чисто теоретически Гил когда-нибудь мог бы на это осмелиться, но у него ногти короткие)))

Как Крылатый, наш Альтиас имеет четыре формы.
Первая - для общения с подчиненными, неподвижное изображение вроде голограммы плюс голос, глаза закрыты, но на веках нарисованы глаза.
Вторая - для заседаний Совета, не изображение, живой Крылатый во всем блеске церемониального наряда, глаза скрыты темными стеклами в глазницах серебряной полумаски.
Третья - для общения с близкими друзьями, вид самый обычный, наряд скромный, домашний, светло-серого успокаивающего цвета; глаза скрыты туманной тканкой, отводящей взгляд (ты будешь с ним чаи гонять часа три, но при всем желании не сможешь вспомнить, какие у него глаза и были ли они вообще).
Четвертая - для общения с врагами и приговоренными к смерти. Крылья кажутся пылающими, а глаза ничем не закрыты.
Глаза - главное оружие Альтиаса, убивающее, как некоторые говорят, и его самого.
Взглядом он может дезориентировать, заставляя вражеских воинов бестолково метаться и разить своих. Взглядом он может пытать, причиняя подозреваемому сильную боль (одновременно душевную и физическую). Но после использования подобного "оружия" или "орудия пытки" у Альтиаса всегда случается приступ головной боли. От вполне терпимого (побледнел, но быстро оправился) до сильного (еле дошел до своих покоев, заперся там и вышел только через час-два). Гил однажды видел такой откат воочию, и с тех пор разделяет с другом тайну, которую больше никто не хотел бы узнать.

@темы: творчество мое, Крылатые, Мир Снов, Вещи и Сны, гилочай, Альтиас

---

Ирландские поминки (Ри подслушивает)

Шивон затянула, попадая почти точно в ноты:
I've been the wild rover for manys a year
and I spent all my money on whiskey and beer.
Oh bless all moonshiners and bless all moonshine –
Oh it's breath smells as sweet as the dew on the vine…
Кловис мягко напомнил:
– По-моему, это две разных песни, Шивон. Раньше ты пела их по отдельности. Оставишь мне рыбу, Ив?
– А?.. Прости, родной. Задумался.
Шивон пьяно расхохоталась на всю кухню.
– Когда Ив мозгами работает – спасай продукты. Весь паек на неделю выжрет и не заметит. Линн, тебе чего налить?
– Мне – воздуху… если можно…
– Воздух тут не наливают, Линни! Только спирт и его производные!
– Стоп, Шивон, хватит спаивать ребенка, – возмутился Кловис.
Наверное, подумал Ри, хмельная Шивон сунула чашу - или рюмку - под самый нос бедняге Айзелинн. Что за наплевательское отношение к ученице...
– Этот ребенок ни черта в жизни не видел, кроме смерти. И больше половины смертей – ее рук дело. Думаешь, ей легче, что она еще и не пьет?!
Ри услышал звучное «хрясь». Похоже, Шивон по-дружески хлопнула соратницу по спине или по плечу.
Интересно, давно они знакомы? В смысле, у Линн еще остались целые кости?
– Можно мне постоять на балконе? – спросила Айзелинн. Судя по голосу, она уже привыкла, что из ее серого мешковатого одеяния время от времени выбивают пыль. И зла на соратницу и наставницу не держала.
Кловис, как всегда галантный, вызвался помочь:
– Накиньте плащ – дует. Я вас провожу.
– Благодарю. Я сама.
– Осторожнее, Линн: там скользко. Давайте я все-таки…
Видимо, Линн пробормотала вежливые слова отказа, и Кловис посчитал неуместным навязываться. До Ри донесся скрип дверей: сперва Линн забрала из прихожей свой плащ, потом отправилась на балкон.
Самое неуютное место в доме. Как же там холодно ночью!
На кухне тем временем застолье шло своим чередом:
– Мне налей, Ив. За тех, кто в море – так? За тех, кто в Мире Снов, ребята. Мы тут все – хрен знает какая нечисть, не живые и не мертвые. Помоги нам, Боже святый!
– Такие вот ирландские поминки.
– Ирландские – значит радостные. Надо петь и танцевать.
– Я пас.
– Третий раз его поминаем, Шивон.
– Дил тебе рассказывал, как священник изнасиловал его сестру?
– А причем тут морфо?
– Я не знал, что у него есть сестра.
– Была. Подругу попросила помочь, дать адресок…
– В чем помочь?
– Понятно, в чем. Не рожать же ей в тринадцать лет. И кто бы, по-твоему, от этого нелюдя родился? Такой же выродок? Растить его, что ли?
– Шивон…
– И нечего так смотреть, Кловис. Парням не понять. Только доктор оказался того, криворукий. Или док не при чем, а ей так на роду было написано. Дилэни что, мальчишка, пятнадцать лет, школу бросил, была у него шобла – все свои-дворовые, домой прибегал пожрать, иной раз не ночевал даже. Сестра-то рассказала ему все, как помирать стала – не раньше. Стыдно ей было. Священник тот, понятно, после такого дела на белом свете не задержался. Потонул в котловане – была у нас такая стройка заброшенная, мы с Дилом в детстве ее всю облазали. Вроде в самоубийцы его записали, на почве временного помешательства. Так и правы были. Кто нам с Дилом такое зло сделал и на край света не сбежал, тот точно псих, я считаю, и суицидник. А причем тут морфо – я тебе скажу. Дил в Мире Снов искал, к чему бы руки приложить, кому бы причинить добро. На всю жизнь такой. Как бы за сестру расплачивался. Сам понимаешь. Ни черта головой не думал. Ни про политику, ни про мирное соглашение. Встретишь человека – спаси, встретишь морфо – убей. Вот и весь сказ. А что человек спасать не просил или там морфо первым не нападал – нам плевать, мы ж герои. Я хоть пью да матерюсь, мне полегче, а Линн без него совсем одичала, все в себе копит. Брата, считай, схоронила. Дилэни хлебом не корми, дай побрататься с девчонкой и защитить ее. А Линн того и надо. Чтоб не на руки смотрели, а человека в ней видели. Так они вечерами и сидели, как дурачок и дурочка. А теперь она одна сидит, сидит, сидит… Чего высиживает? Терпишь-терпишь да как рявкнешь на нее…
– Бери сыр, Шивон.
– Не хочу.
– Рыбу тогда бери.
– Не люблю рыбу.
– Ты вообще не закусываешь.
– Плохо мне, Кловис. Совсем ху… совсем худо мне, дружок. Такой хороший. А глаза грустные. Всю-то жизнь маешься, Странник, нету тебе покоя… И ты хороший парень, Ив, только вот… глаз у тебя цыганский. Понимаешь? И ты хорошая, Линн. Э, а где Линни?
– Ушла подышать.
– Экспи... Тупое слово, а? Ты не слушай, Ив, что про нее говорят. Это все со зла.
– Ты же сама и говоришь.
– Я – другое дело. Я право имею... Лучше всех знаю, что ее мучит. Сама, не поверишь, чуть не сорвалась. Год послужила, отмечаем с народом, смотрю в зеркало – не я. Морда кирпичом, глаза свинцовые. Чуть из Воинства не ушла. Послать бы к такой-то матери дар, на травке лежать... веночки плести…
– А ты умеешь?
– Откуда? Я ж городская. Как щас помню: мать-отец на фабрике, я масло и соль во двор вынесу, пацаны картохи притаранят – живем! Пожрем, малых накормим и начинаем сказки рассказывать. Такое детство дай бог каждому. А Линн без никого росла, зато рукастая. Плетет из этого... который... плетет, в общем. И вяжет. Свитер связала мне. Страшненький такой. Но я в нем красивая. Ага. Ты не смотри, что руки у девки прокляты, зато моторная мелочь натренирована… эта… мелкая моторка…
– Мы поняли, Шивон.
– Ничего-то люди о ней не знают, ни-че-го. Хороший она человек...
– И ты уже совсем хороша, сестренка. Давай баиньки.
– Не хочу.
– Вот так, вот так… Ну, не упрямься. Ушко на подушку. Смотри, вот сюда ставлю кувшин с водой. Завтра будет сушняк… вообще, интересный день будет завтра… Кловис, милый, принеси красный плед, ну тот, клетчатый.
– Не надо мне плед, Кловис.
– Ночью похолодает.
– Зачем нам нужен этот Мир Снов… Все точно так же, как дома. А я сказку хотела, Ив. Утешение для сердца.
– Ты рай хотела.
– Зачем? В раю никого знакомых не будет. И виски не нальют.

запись создана: 26.11.2021 в 23:07

@темы: Ив, Кловис, Мир Снов, Вещи и Сны, Эрик-Ри

---

Про моих крокозямблей

Это супер-дупер-быстро-скетч, нарисованный на коленке только что. Задача стояла одна: выяснить, умею ли я работать быстро, без сомнений в себе и самокопания. Следующей задачей будет "быстро и качественно", но пока об этом думать рано.
Текст тоже написан только что.
Ри - это Эрик, брат Кловиса, персона, о которой я раньше не писал. Опасался.
Лу - это достаточно странное существо. Дух дикого пляжа. Гений места. Когда это место погибло в Мире Вещей, Лу перетащил его образ в Мир Снов, воссоздал его и сам поселился там же.
Оба эти крокодила у меня живут в качестве БЖД.



– Лу… Не гаси свет, ладно?
– Мошка налетит.
Хранитель берега так и сказал – не мошкара, а мошка, с ударением на последний слог.
– Тогда не открывай форточку.
– Не гаси фонарь, не открывай форточку… Ри, ты боишься темноты?
– Не боюсь.
– Может, тебе сказку на ночь рассказать?
– Как маленькому?
– Ты не маленький. Ты Молекула.
– Не надо мне клички выдумывать.
– Молекула.
Ри осмелел и швырнул в Хранителя подушкой. Промазал.
– Ой, извини… – мальчик сообразил, что бросил на пол единственную подушку Лу.
– Ничего. У меня полы чистые. Как на флоте. – Хранитель Берега нагнулся, с кротким видом подобрал подушку и вдруг замахнулся ею на Ри. Мальчик взвизгнул, точно в руках у Лу была не подушка, а булыжник.
– Нет, – сказал Лу, – так нечестно. Надо будет сшить вторую подушку.
– Чтобы драться на равных?
– Чтобы драться на равных.
– А чем подушка набита?
– Водорослями, чем же еще. – Лу устроился на топчане рядом с гостем, отдал ему подушку. – Сегодня не будет темно, Ри. Ночь лунная, ясная. Я расскажу тебе сказку, раз уж обещал… нет, не сказку, а притчу – не помню, от кого ее слышал.
Негромкий бархатный голос Лу, чем-то похожий на шепот моря за окнами, убаюкивал усталого, набегавшегося за день мальчика.
– Один человек был правдив и не умел распознавать ложь. У него был друг, который, напротив, никогда не говорил правду. Притом его небылицы считались занимательными. Эти двое были дружны до тех пор, пока лжец втайне считал себя умнее и удачливее, и пока он мог незаметно обманывать друга в мелочах. Но однажды враги атаковали город, где они жили, и правдивый друг возглавил защитников города, и они отшвырнули вражеское войско, перебив больше половины. Правдивый друг сражался, как герой, и когда жители праздновали победу, они, конечно, прославляли его. Самая прекрасная женщина в городе выбрала его себе в мужья и возложила ему на голову венок из алых цветов, и хмельные от восторга люди наперебой восхваляли жениха и невесту, а о лжеце совсем забыли. Никто больше не слушал его историй. Самолюбие лжеца было ранено...
Лжец разыгрывал свою месть, как по нотам, и уже близился к триумфу, но вдруг Ри очнулся от полудремы:
– Лу, что ты такое рассказываешь?
– Притчу о лживом друге. Ты ее уже слышал?
– И слышал, и читал, и видел… Господи, Лу, это же почти в точности «Отелло»!
– Хмм?
Ри принялся пересказывать пьесу о венецианском мавре.
При первых же признаках сходства двух историй темные глаза Лу округлились. Он едва дождался финала.
Могущественный Хранитель Берега стал похож на изумленного ребенка, впервые собравшего сложную головоломку:
– Вот оно что! Я знал далекий отголосок этой истории, а ты помнишь в подробностях, как было на самом деле!
– Ох, Лу, это не «на самом деле». Эта история тоже – вымысел. Пьеса Шекспира.
Ри хотел сказать: «Ты что, и о Шекспире не слышал?», но прикусил язычок. Что знает и чего не знает Лу о Мире Вещей, для Ри так и оставалось загадкой.
Хранитель Берега говорил ясно и просто, без «э-э» и без «ну я не знаю, как сказать». Он всегда знал, как выразить свои мысли. Он был умен. И совершенно далек от книг. У Ри подобное противоречие просто не укладывалось в голове.
Позднее Ри узнал, что Лу не питает антипатии к печатному слову. И вовсе не равнодушен к литературе. Просто в отношениях с книгами он выбрал особую тактику: плыть по течению. Дай ему в руки хоть толковый словарь, хоть «Метаморфозы» Овидия – прочтет с интересом. А не будет под рукой книг – он не расстроится. Будет читать ветер, волны, узоры на камнях и облака.
Лу задумался:
– Я рад, что ты рассказал и такую версию. Она хорошо дополняет мою. Чем больше разных трактовок, тем интереснее. А все же хотел бы я знать, чья история ближе к истине.
– К истине?
– Да, к истокам. Где-то должны быть истоки легенд. В нашем случае – событие, с которого начались и твоя история, и моя.
– Без понятия. Может, истоков и нет, Лу. Одна фантазия.
– У любой фантазии тоже есть исток. Например, у твоей фантазии – ты. Твоя радость, твоя боль. И все, кто жил до тебя, и все, с кем ты пересекаешься. Кто учит тебя радоваться и страдать именно так, а не иначе. А еще у истоков твоей фантазии – чужие выдумки, по-другому не получается.
– А разве нельзя придумать что-нибудь с нуля? Без меня, без других, без чужих идей?
– По-моему, незачем.
– Что значит – незачем?
– Придумывать с нуля очень сложно. Если вообще возможно. Попробуй нарисовать небывалого зверя. Рога бычьи, когти львиные. Новая башенка из старых кубиков. Если попробовать создать новые кубики – кто знает, может, сойдешь с ума, может, гением прослывешь, а может, новые кубики окажутся ненужными. Никому. И выбросят их на свалку. Или в музей сдадут, как диковинку.
– Я не могу понять…
– Уходя от привычного, можно уйти и от людей. Для кого тогда сочинять истории?
– Мне такое в голову не приходило.
– А еще – ты не можешь думать без мыслей, без слов, без языка, на котором говоришь, без цветового спектра, который видишь. Без так называемой призмы своего восприятия. Все это тоже – старые кубики.
Ри немного расстроился.
Он каждый раз огорчался, когда при нем говорили, что человеческим возможностям положен предел.
И да, он боялся заплакать, когда в фильмах герои годами прозябали, не получая желаемого. Так не должно быть, так нельзя.
Мальчик стыдился признаться даже Кловису, но – он любил рекламные ролики, которые показывали перед кинофильмами. Всякую чушь про супы в банках он пропускал мимо ушей. Ему нравились красивые, энергичные, улыбающиеся актеры, которые говорили: «Все в твоих руках!»… Ри страшно хотел, чтобы так оно и было. «Мечтай и действуй!» – тоже прекрасные слова. «Все зависит от нас самих!»
Для Ри эти слова обретали иной смысл. Для Ри это значило: «Даже если у тебя нет возможности играть на сцене, и сцены нет, и играть не с кем и не для кого, и ты живешь вместе с братом и его другом в одиноком домишке на краю света, и свет этот называется – Мир Снов, а в Мире Вещей ты – призрак и никто тебя не видит, однажды, вопреки логике, твоя мечта сбудется!»
Лу заметил, что его новый друг совсем сник.
– Ты как раз хотел составить историю из новых кубиков?
– А? Нет. Нет, конечно. Только… Еще раз подумал: из себя не вырвешься. Даже если разрезать себя ножом…
– Особенно если разрезать себя ножом, – сурово поправил его Лу.
Ри замолчал. Хранитель Берега наверняка видел много самоубийц. И – можно биться об заклад – он терпеть их не может. Загрязняют пляж…
– Зачем тебе нужно вырваться из себя? – спросил Хранитель Берега уже мягче.
– А что хорошего – в себе? Чего я там не видел? Слушай, Лу, разве тебе не хочется быть кем-то другим? Или вообще – всеми сразу?
– Не знаю… Нет. – Лу оперся локтем на подушку, склонил голову на руку, сна ни в одном глазу. – А что? Тебе – хочется?
– Хочется. Сильно. Быть разными людьми. И добрыми, и злыми, и умными, и глупыми, и детьми, и молодыми, и стариками… Я недавно думал, что такое артрит – вот я старик, восемьдесят четыре года, и у меня артрит – полдня пальцы болели страшно, ложку взять не мог. Или вот – лошадь. Почему она мотает головой вот так? Зачем? О чем она думает? Актеры такие счастливые, Лу. Я каждый раз, как смотрю кино, думаю об одном: какие они счастливые. И ведь они сами об этом не знают. Наверное, им плохо, когда им дают маленькие роли. Маленькие роли – это так прекрасно! Пять минут побыть на сцене живым человеком, слугой, солдатом, нищим, сумасшедшим. И большие роли – прекрасно. И когда режиссер кричит и ругается, тоже, наверное, прекрасно. Правда?
– Не знаю. – Лу всерьез задумался над вопросами нового друга, но понятия не имел, что на них ответить. – Актерство... Зачем оно? Играй через «не хочу», играй через «не могу». А зачем? Как они живут? По чужой указке, с чужим лицом.
– Мне кажется, это другая свобода. Если говорят «прыгай», ты прыгаешь выше головы, потому что сам попросился в труппу. Сам выбрал этот путь. Ради своей мечты.
Ри улыбнулся: нелегко объяснить подобную точку зрения Хранителю Берега. Мальчик уже понял, что Лу нужна воля вольная, как в песнях – без границ. Для него жизнь по сценарию оказалась бы неприемлема, как ботинки на три размера меньше. Да он и не носит никаких ботинок, даже своего размера…
А Ри почувствовал бы себя спокойнее в рамках чужого условного характера. И в режиссере, даже в тиране, который заставляет работать на пределе сил, Ри, наверное, видел бы отца. Пусть командует, лишь бы ценил и любил хоть немножко.
Лу задумался уже о другом:
– Насчет лошади… Ты догадался, почему она мотает головой?
– Нет. Когда я представил себя конем, мне стало душно в четырех стенах и захотелось побегать. Но я почти ничего не знаю о настоящих лошадях. Только в кино видел, как у одного ковбоя конь все время головой мотал.
– Правда, интересно. Хочешь, я спрошу у Странников?
– Спроси.
– Или сам спросишь.
Ри промолчал. Он не хотел свалиться на голову Лу, когда у того сидят гости. Пусть даже и Странники.
Одно дело – быть на воображаемой сцене, за четвертой стеной, и совсем другое – пить чай с незнакомцами. Незнакомые люди. В зоне досягаемости. Могут сделать больно. Тревога, включить аварийные сигналы!
– Знаешь, насчет Странников… Может, позже. Я пока не готов.
– Но… Ты ведь придешь еще, Молекула? – спросил Хранитель Берега.
– Если сам позовешь.
Лу ответил серьезно:
– Считай, что позвал.
Прошел час, а юноша и мальчик так и не уснули. Перемыли косточки Шекспиру, всем трем Ричардам (от Львиного Сердца до горбатого Глостера), Роберту Льюису Стивенсону, библейскому царю Давиду, Микеланджело, папе Юлию II, Артемизии Джентилески, Дэшилу Хэммету, Веронике Лейк и капитану Ван дер Декену.
– Угу.
– Ты на какой вопрос угукаешь, Лу?
– М-м…
– Ты же сам спросил про «Марию Целесту», я отвечаю… а ты заснул…
– Хватит болтать. Второй час ночи.
– Хренов жаворонок.
– Хренов сов. Филин. Сыч. Неясыть.
– Нет, ясыть!
Поругались, посмеялись и, наконец, уснули. Темно-русые и кораллово-рыжие пряди перемешались на подушке. В полумраке лодочного домика уже не различить, где чьи.
Крестообразная тень оконной рамы перечеркивает загорелую руку Лу и заключает в квадрат лунного света две головы, повернутые в профиль и почти соприкоснувшиеся лбами.
Море не спит.

@темы: Лу, творчество мое, Мир Снов, Вещи и Сны, Эрик-Ри