Ещё немного бессмысленных зарисовок. У меня ворд творит странное, лучше слать тексты в письмах самому себе или выкладывать сюда. (У меня есть Гугл-диск, там лежат учебники и туториалы, но свои незаконченные тексты на нем мне хранить неудобно).

– Меня в обоих мирах травили, парень. Облавы устраивали на Озверелую Жуть. Я кое-что понял, потому и выжил. Если у тебя больше одного противника, разведи врагов подальше друг от друга. Пусть один не успевает на помощь другому. Ясно?
Тэдди стал самопровозглашенным учеником Гила.
Получив в своё распоряжение относительно доброго и безусловно любящего взрослого, мальчик расцвёл. Дэн Неулыба никогда его таким не видел – сияющим, бодрым, прыгучим и звонко чирикающим, точно воробей.
Только и слышно: «Гилли, Гилли, научи, покажи, расскажи»...
Гил был только рад: и учил, и показывал.
Объяснял, например, почему читать дальшелюбая наука боевая – не про меч, не про силу, а про направление силы.
Бьет не меч, не рука. Бьешь весь ты.
Вложил всего себя в неверное движение – проиграл.
Глупо махать мечом так и эдак, впустую растрачивая энергию на множество ударов. Пляши вокруг противника, прыгай, уворачивайся, а в нужный момент нанеси удар – один удар.
– Да как я удар нанесу, Гилли? – жалобно спрашивал Тэд уже на кухне, стуча зубами от холода, глотая сопли и ставя на плиту чайник. Тренировка прошла в бесплодных попытках научить Тэда пользоваться оружием. Хоть тренировочной палкой.
– Ты ловкий, парень. Уворачиваешься, прыгаешь, мячиком катаешься. Что хочешь, то со своими руками-ногами и выделываешь. Вот и старайся свои сильные стороны использовать, а про слабые забудь…
– Стараюсь, Гилли! А толку… Меня никакое оружие не уважает. Даже палка не слушается. Сразу поняла, что я ей не хозяин. Я думал, она мне нос сломала… – Тэдди сказал: «дос сдобада». Нос мальчика и вправду немного распух, но уже не кровоточил. – Может, я буду сильнее, когда вырасту. Может, у меня дар проклюнется. Но сейчас-то как драться? Если нападают, что делать?
– Беги, петляй, прячься. Остановись на бегу, резко развернись, проткни того, кто тебя догнал…
– Чем проткнуть? Без оружия, ага…
– Да хоть пальцами – в глаза.
– К-к-к?!?
– Рукопашка – не балет, парень. Вот так берёшь и…
– А если не смогу?!
– Ну, оглуши. Вот на эту точку нажми. И – дёру. Спрятался – переведи дух. И снова беги, петляй. Хоть в городе, хоть в лесу – разница невелика. Не нужен тебе красивый поединок. Ты же не дуболом из Воинства. Они думать не привыкли. А мы – люди вольные. Мы все делаем по уму.
В кухню вошел Дэн Неулыба и, проходя мимо, бросил:
– Сомневаюсь.
– В чем ты там сомневаешься, парень?
Неулыба остановился и пояснил:
– Ваша тактика, Гиллис, эффективна разве что против пешего крестьянского ополчения с лопатами и дрекольем. Что бы ни значило последнее слово. Зря вы хвастаетесь перед ребенком. И зря называете своё хвастовство обучением. Ребенок заразится вашей беспечностью. Как сказали бы вы сами, поверит в себя. Попытается вам подражать, и вы будете в ответе за последствия.
– А попроще?
– У ребенка нет дара. Без дара он в бою – труп. И потому я бы посоветовал Тэду упасть и притвориться мертвым. Это даст ему хотя бы призрачный шанс выжить в мясорубке. Если у Воинства нет времени переворачивать гору мяса и уделять внимание персонально каждому дохлому бандиту. В реальности, сколько ни «петляй», мальчишку без кокона либо стрелок снимет, либо пиромант поджарит. Ну, истинных воителей не заботят мелочи вроде реальности, правда? Вы только оправились от ран, Гиллис. Едва выжили. В открытом противостоянии - даже не Воинству, а обычным юнцам-наёмникам, охотникам за головами. У вас остался шрам на память... Но вас это ничему не научило.
– Мистер Шпик-Штаны-в-Облипку, – очень спокойно ответил Гил и встал. И посмотрел на Дэна Неулыбу с высоты своего роста. – Я, может, не пиромант, но яйца – в настоящем бою – поджариваю на раз-два.
Тэдди тут же оказался между ними. Ладонью уперся в грудь Гилу, который весил вдвое больше мальчишки.
– Хватит! Вы оба… Хотите кого-то бить – бейте меня.
Гил сразу сбавил обороты:
– Тэдди, ты что? Ну, ну… Остынь. Мы с мистером Шпиком шутим.
– Меня зовут не мистер Шпик, – сказал Неулыба, как всегда, глядя в сторону и обращаясь, по-видимому, к заваленной мусором раковине. – Шпион, точнее, разведчик – моя специализация. Имя – Дэниэл. Боевое прозвище – Неулыба.
– А брата твоего как звать? Разве не Дэн?
– Дэн Улыбашка. Но…
– Мамка других имен не знала?
– Мы отнюдь не братья-близнецы, – сухо возразил Неулыба. – Мы – тандем.
Серо-голубые глаза Гила округлились.
– Гилли, ты не знаешь, что такое тандем? – спросил Тэд.
– Самое смешное: знаю. – Гил улыбнулся, и стало видно, что он добрый. – Двухцилиндровая, мать ее, паровая машина.


***
…Едва отбыли Пенни и Руфус, Улыбашка тоже засобирался.
На ярмарку. Развлекаться.
Охмурять девицу, которую встретил вчера.
Судя по его насмешливым намекам, решил опоить ее зельем, обчистить до нитки и привязать в лесу. С кляпом во рту и туманной тканкой на голове и теле.
Жертва-невидимка. Пройдешь в пяти шагах от неё, собирая грибы, и не заметишь.
Люди чудом найдут – ее счастье. Ну, смотря какие люди. А звери унюхают – их счастье.
Неулыба преградил читать дальшеУлыбашке путь в холодной прихожей, у самой двери.
– Мы никуда не должны ходить друг без друга.
– Да как хочешь. Одевайся, идем вместе.
– Куда идем? Забавляться? Забивать камнями кошку? Не по возрасту уже, не находишь? Мы давно играем в серьезные игры с большими ребятами. И наконец-то вышли на Паука. Так что нам до конца ярмарки здесь жить. Шум ни к чему.
– Чего-чего, а шума она не поднимет.
– Не она, так другие – из-за нее.
Улыбашка сощурился, пальцы, обхватившие край дверной рамы, напряглись.
Неулыба бесстрастно продолжал:
– Да и что ты там с неё снимешь? Тощий кошелек, нитку дешевых бус? Ты можешь потерпеть – и в будущем получить гораздо больше. Если не сорвется сделка с Пауком, ты будешь играть в крикет самосветами.
– Крикет хорош, когда попадаешь кому-то мячом в лицо, и человек орёт.
– Именно так ты и будешь играть, не сомневаюсь. Каждый распорядится своей долей по-своему.
– Как же тебе нравится думать, будто я глупее тебя. А всё-таки остановить меня тебе не под силу. Твой ум – плоский, бумажный, а мой – живой. Я не верю в будущее, Неулыба. Может, завтра мы умрём. Сегодня я не буду сидеть дома.
– И наведешь Стражей на наш след?
– Люблю Стражей, – Улыбашка облизнулся, словно составлял меню и вспомнил оригинальное острое блюдо.
– Зато Пен их не любит.
– А кто любит Пен?.. – Улыбашка будто невзначай коснулся металлического шарика на рукояти кинжала. – Занудам полезно отбрасывать коньки. Без коньков – хоть на людей похожи.
– Улыбашка-Улыбашка. Сейчас не время для переворота. Без Пенни сделка с Пауком сорвется. Да и Руф загонит тебя в землю по маковку. А ребята из Воинства откопают и порежут на ленточки. Сложно получать удовольствие от жизни, когда ты порезан на ленточки, тупой садист.
Улыбашка моргнул. Будто отказывался верить, что его оскорбило собственное отражение.
А потом убийца крепко взял Неулыбу за горло.
Неулыба задержал дыхание.
Вот-вот мир сожмется до булавочной головки.
Улыбашка разжал пальцы. Он задыхался. На глазах выступили злые слезы, и он стал похож на обиженного, растрепанного мальчишку. Забыл, как действует тандем. Сделал себе бо-бо.
А ведь ему, пожалуй, даже больнее: не привык страдать.
– Прости.
Неулыба сказал это сам – раз Улыбашка молчит.
Такая вот логика тандема.
Неулыба не хочет творить зло и погружаться в безумие.
Если чего-то не хочет один, это обязан взять на себя другой…
Нет, нет.
Кривая логика. Никогда он не обрекал вторую часть тандема на зло и грех. Он не мог.
Не должен был.
– Прости, – сказал Улыбашка.
Кончиками пальцев Неулыба коснулся теплых губ, которые помнились ему – в темноте – нежными, бесстыдными, горько-сладкими, чуть влажными, точно мякоть грейпфрута.
Неулыбу тошнит от себя.
Он создал это чудовище.
Выпустил в мир.
К людям.
– Не стой тут босиком, – тихо сказал Улыбашка. – Или встань на мои сапоги. Холодно.
Потемневший деревянный пол, узкие ступни в белых носках, узкие ступни в черных сапогах.
Надо сделать шаг.
И собственное отражение обнимет его, согревая и оберегая.
«Ты только никого-никого не люби».
Однажды Улыбашка прошептал это в миг, когда они были наги и беззащитны, словно едва родились на свет. Он смотрел и доверчиво, и тревожно. Вот как сейчас.
Улыбашке не понять, почему Неулыбу волнует остальной мир, когда есть тандем.
Улыбашка не знает, что такое ЧУЖАЯ боль. Он чувствует боль Неулыбы. Ему хватает.
А когда он…
– Когда ты пытаешься быть добрым, выходит еще хуже.
В глазах Улыбашки что-то погасло.
Резко – будто ладонями прихлопнули светляка в ночи.
– Трус, – усмехнулся Улыбашка. – Боишься, как бы я не умер – и тебе, такому умному, не пришлось умирать за компанию. А самое смешное – ты еще и ревнуешь.
Сказал и ушел.
Неулыба накинул поверх чистой рубашки найденный в шкафу чужой серый свитер, растянутый, пахнущий затхлостью, весь пятнистый и с подозрительной дырой на груди.
Чем хуже, тем лучше.
Хватит франтить.
Пошел в ванную, нашел там Тэда, веником гоняющего лужу грязной воды из угла в угол. Отнял у Тэдди веник. Заодно прихватил ведро и тряпку. Подметал, мыл, чистил, отскребал. Вымыл и туалет. Кажется, Тэд торчал рядом и что-то умоляюще попискивал. Мол, это его работа. Мол, ему сестра поручила, ну правда, не надо, ну зачем, тут грязно, это не для бойца работа, Дэн – боец, а он, Тэдди, не боец, он привык уже...
Кажется, Дэн велел Тэду исчезнуть и не пищать над ухом. Не помнил, что именно сказал. Но бледное личико с огромными карими глазищами скрылось из поля зрения, и на том спасибо.
«Трус. А еще ревнуешь».
У того, кто достиг дна, нет сил ревновать.
Судя по звукам, вернулся Гил, протопал на кухню, как был, в плаще и сапогах. Шумный, как собака. И наследил, как собака.
Спасибо, хоть не норовит облизать Тэдди все лицо. Хотя кто его знает.
Неулыба выносил ведро, услышал из кухни:
– …и веник отобрал, серьезно!
Дэн остановился.
– Увидел, как я зашиваюсь. И помог. Ну, сделал вид, будто я его выбесил…
– Зачем?
– Не знаю, может, в банде так положено. Делать злое лицо. Никак не пойму, что нам положено, а что нет. Неулыба – хороший, скажи? А хороший бандит – это плохо? Если назвать бандита хорошим – обидно или нет?
– Без понятия. Мне – не обидно.
– У нас двое хороших: ты и Неулыба…
– Ты себя забыл посчитать!
– Мне же себя не видно!
Раскатистому хохоту Гила вторит звонкий смех Тэдди. Они двое совсем близко. И очень далеко. Люди, которые дружат. Наверное, сейчас чай будут пить.
«Неулыба – хороший, скажи?»
«Неулыба – хороший»...
У мальчишки не такой тонкий слух, чтобы угадать присутствие Неулыбы за дверью. Вероятнее всего, он болтал, ни о чем не думая. Как все нормальные люди.
Только сам Неулыба привык взвешивать каждое слово.
А Тэдди говорил…
Искренне.
Дэн Неулыба заслуживал чего угодно.
Только не этих простых, искренних слов.

***

…Гил учил Тэдди оказывать первую помощь, и они, тихонько хрюкая от смеха, бинтовали друг другу руки, ноги, головы.
Тэд увлекся: забинтовал Гилу и глаза, и нос. Гил тут же поднялся, пошатываясь, хрипя и изображая восставшую из гробницы мумию.
– Кха, кххха, кто посмел потревожить мой прах?
Потом разбинтовался и спросил, как у его новоиспеченного ученика обстоит дело с вестибулярным аппаратом.
– Нету! – озадачил друга Тэдди.
– Как – нету?
– Ну, мы же не сброд какой-нибудь, Гилли. Пен не потерпела бы в штабе аппарат. Вот в деревне точно есть хоть один. Местные гонят жуткий спотыкач, понюхать и то страшно. Эй, я серьезно говорю, это отрава, не вздумай!…
На губах Гила Озверелой Жути читать дальшезаиграла азартная улыбочка, суля неприятности всему живому, и самому Гилу прежде всего. Он пробормотал афоризм явно не для детских ушей: мол, алкоголь – наш враг, а избегать врага – бойцу посрамление.
Пенни и Руфа в штабе не было, куда отправились – не объяснили. А Улыбашка убежал, едва почуял, что босс за ним не присматривает.
Без босса и ее присных дышалось легче.
Когда на кухню зашёл Дэн Неулыба, странно поникший, ссутуленный, погасший, в каком-то совершенно несовместимом с его аккуратностью драном свитере, Гил как раз закружил Тэдди над головой. Дэн прошел к своему любимому подоконнику осторожно – по стеночке – а эти двое даже внимания на него не обратили.
– Слышь, ты лассо! Лассо из ребенка, прикинь?!
Мальчишка верещал восторженно и пугался по-настоящему, но Гил ни разу не ушиб его о потолок. Бережно опустил на пол. Только вверх пятками, вниз головой, а так все в порядке.
– Гилли, падаю!
Но Гил не дал ему упасть. Схватил мальчика за щиколотки и стал водить по комнате. Тэдди впервые в жизни шел на руках и захлебывался смехом.
– А без страховки?
– Не, у меня руки слабые…
– Ты тяжеленные ведра таскаешь и ничего. У муравья вон тоже лапки тощие, а тащит он больше своего веса. Давай, решайся. Будешь падать, поймаю.
И Тэдди решился.
– Неулыба, пузо видно?
Дэн Неулыба поднял голову от книги, которую безуспешно пытался читать.
Тэдди стоял на руках. Если тощий, впалый живот вкупе с торчащими ребрами вправе носить гордое название пуза, то да, пузо было видно.
– Смотри! Пузямба! Гилли, а ты тоже встань на руки! Будет праздник… праздник осеннего рукостояния! Дэн, ты чего так смотришь? Давай с нами, пока никого нет!
Неулыба отвернулся.
– Смотри… под руки, Тэд. Не напорись на стекло.
На какое стекло?
Тэд сам час назад полы подметал!
Почему Дэн вдруг понурился?
Может, позавидовал их веселью? Но… но его же позвали. Он сам не захотел.
Тэду тоже вдруг расхотелось ходить на руках.
– Гилли, поставь меня нормально.
– Ты чего?
– Так...
Взгляды встретились: Тэд смотрел вопросительно и почти сочувственно, а Дэн… Дэн Неулыба давно разучился выражать свои чувства взглядом.
Он бы хотел вообще ничего не чувствовать.
Создать бы ещё одного себя, отселить бы в него всю горечь, скопившуюся внутри, глупую, бесполезную. Но третий Дэн – уже перебор. Это окончательно превратило бы трагикомедию их жизни в пошлый фарс.
Он думал:
«Тэдди, Тэдди, глупая Тыковка, неужели ты до сих пор не понял, почему я отказываюсь тебя учить составлению лекарств и ядов? Неужели тебе не очевидны мои мотивы? Ведь именно я прячу от тебя правду. Правда – среди моих склянок с лекарствами. Не надо смотреть на меня, как на друга, мы с Улыбашкой – змеи, на губах наших – отрава. Я – твой враг, Тэдди, я держал тебя в объятиях почти братских, почти кощунственных, что за ужасная пародия на шедевр Микеланджело: ты бредишь – у меня на коленях, в руках врага… Я насильно разжимал тебе зубы и вливал в рот зелье, которое сожгло твою память и отучило тебя оглядываться назад, и теперь тебе становится плохо каждый раз, когда ты пытаешься вспомнить, из-за чего оказался в банде Пенни. Так она приказала, но именно я согласился выполнить приказ. Я отнял у тебя – твою судьбу, Тэдди, отнял саму логику твоих действий, ведь если бы ты всё помнил, ты бы не смеялся сейчас и не ходил бы на руках… Я спас тебя – сегодняшнего, убив тебя – вчерашнего. Поневоле я же убил и твоё будущее. Ты останешься покорным воле Железной Пен, и ты погибнешь, когда она падёт… если только»…
– Дэн… Дэнни, ты чего?
Неулыба вздрогнул.
– Не надо называть меня – Дэнни.
Он хотел сказать это холодно и неприязненно.
Или насмешливо и зло.
А получилась почти мольба.