Ещё одна зарисовка.
Бессмысленная и беспощадная.
Хронология: непосредственно ПЕРЕД основными событиями. Тэд ещё не призрак, вполне себе жив. Но
Аннушка уже разлила масло оружие ребята уже украли.
Предупреждение: стекло в наличии.
Пояснение: люди, не пейте незнакомые напитки, особенно найденные рядом с морфовским оружием!
Ну и как всегда - я записываю этот гон, потому что вы его читаете... значит, он вам нужен... спасибо.
Ветер нес над степью запах меда.
Гиллис по прозвищу Озверелая Жуть, высокий, светловолосый, покрытый шрамами, правил ездовухами и напевал:
– Билли-бой, скорей труби отбой, Билли-бой, тебе не надо в строй…
Хриплый голос парня первое время заставлял вздрагивать обеих ездовух.
Усталые Апатия и Делирия крутили шишковатыми лобастыми башками, издавали недовольное «ннёйхх!».
Потом привыкли.
– О, Билли-бой, тебе пора домой…
– Гилли-бой с пустою головой! – замогильным басом дополнил встрепанный мальчишка, высовываясь из фургона.
Гил сделал вид, будто бьет мальчика в ухо. Поднес к бедовой голове кулак, коснулся костяшками виска.
– Б-дыщь, – сказал Гил. – Ты обнаглел, малец.
– Ага! – уже своим обычным голосом согласился мальчик. – Малец обнаглел вконец. Но! Этот малец придумал Великий План! И – та-дам – теперь у нас есть фурррр-гон орррр-ужия!
Ездовухи поматывали шишковатыми головами. Им хотелось грибов. Ездовухам всегда хочется грибов.
– Оу-оу-оу паровооозная тооопка душааа моя, – вывел Тэдди третьим, высоким, чистым и будто ломким голоском. – Подбрось уголь, Господь, не остааааавь меня-ааааа…
Этой песне его выучил Гил, а Гила выучил Черный Эб, хороший парень, упокой-Господь-его-душу, такой же хороший, как и все грабители, налётчики, угонщики скота и прочие милейшие ребята, которых знал Гиллис Даль в обоих мирах.
За долгий день степь превратилась в раскаленную сковородку.Тэду было тринадцать лет «и три четверти». Он предпочитал округлять до четырнадцати. А среди незнакомых людей объявлял, что ему «технически шестнадцать». Тэдди предпочитал гибкий подход к реальным фактам.
Он умел говорить разными голосами.
Умел сочинять песни, которые сам тут же забывал.
Он читал всё, что только можно прочесть. Когда под рукой не было хороших книг, он читал плохие. Не было плохих – читал то, что есть. Инструкции. Рецепты. Вывески. Объявления. Он мог с такой интонацией зачитывать объявления в розыск, что вы бы прослезились.
Его очки пережили столько катастроф, что у них треснуло одно стекло и отлетела дужка. Тэд носил их в кармане и вынимал, только чтобы, по его выражению, «прицельно» разглядеть конкретную деталь туманного расплывчатого мира.
Мира Снов.
Не раз и не два за время их знакомства Гил разжимал пальцы спящего Тэдди и вынимал многострадальные очки, которые мальчик и во сне выпускать из рук не желал.
«Надо иметь под рукой очки, чтобы сны четкие снились».
«Да тебе же очки в Мире Снов – что костыли, один черт. Захоти – у тебя здесь будет зрение нормальное».
«Очкам тогда будет без меня одиноко».
«Ну и чудак».
«Есть такое дело, Гилли».
Даже в Мире Снов мальчик был безнадежно близорук. Без Гила он бы далеко не ушел.
Гил первое время недоумевал:
читать дальше«Где ж ты так глаза посадил?»
«А если б я их в пять лет не посадил, они бы что, до сих пор летали?»
Карие глаза Тэдди напоминали глаза дворняжки. Всегда грустные и всегда веселые. Одновременно.
В них было трудно смотреть, в эти нелогичные глаза. Хотя они не имели ничего общего с бездной, которая глядится в тебя.
– Гилли, дай мне порулить.
– Найди руль, воткни в землю и рули.
– Рулить всей землей? Я не смогу… Ну ладно, Гил, дай мне повожжить. А?
Гил неохотно передал другу бразды правления ездовухами.
– Ах-ха, – блаженно вздохнул мальчик. И принялся подгонять ездовух. – У нас есть фургон, и он не пустой, о, мы угнали фургон – и вперед за мечтой!
«Ньяхх!» – вякнула Апатия.
«Бдух!» – отозвалось что-то в фургоне.
– Да не гони под уклон, ты, на дорогу смотри!
Гил Озверелая Жуть перехватил у друга вожжи.
– Ты поэт, Гилли. Мы зашибем миллион, а может, и три, но не гони под уклон и на дорогу смотри! Ю-ху! Чтоб меня разорвало! Никогда в жизни не возил столько оружия, черт, мне надо это осознавать по частям. Сперва осознаю триста грамм взрывчатки, потом полкило, потом… – Тэд зажмурился. – А вдруг потом-совсем-потом я осознаю Вселенную?!
– Ты лучше осознай, что с оружием надо по-умному… Морфовское оружие не прощает ошибок.
– Обижается?
– Взрывается.
– А-а.
– Направишь на отряд Воинства, дашь голосовую команду, и все, отряда нет.
– Совсем нет?
– Совсем.
– А почему морфо не превратили всех людей в горки пепла?
– Без понятия. Они же между собой все время воюют. А мы – между собой. Морфо никогда не сговорятся.
– Мы тоже не сговоримся.
– Тебе почем знать?
– Гилли, ты поладил бы с Крылатыми?
– Я похож на того, кто ладит с Крылатыми?
– А с бойцами Воинства? Чтобы все вместе – против морфо?
– Сперва в салат покрошил бы, потом да, поладил бы. Они убили Джоба и Майка, чтоб ты знал.
– А-а, помню… Джоб и Майк. Ты про них в письме писал.
– Четкие ребята. Были. Мы с ними в прошлом году щипали народ на Крошинке.
– Разбоем, в смысле, занимались?
– А то.
– И напоролись на отряд Воинства.
– Ну.
– Получается, бойцы Воинства убили твоих друзей. Потому что приняли их за злодеев.
– Так и есть.
– А они не были злодеями. Они только поступали, как злодеи. Правильно?
Гил промолчал. Иногда логика Тэдди выбивала его из колеи.
Тэдди хлопнул себя по шее.
– Кровососы… Летучие тарантулы какие-то. Тебя не кусают?
– Кусают.
– У тебя кожа дубленая.
– Иди в жопу, мелкий. Я силу воли тренирую. Поэтому не чешусь.
Какое-то время ехали молча.
– Твою мать!!! – не выдержал Гил и принялся шумно скрести шею, руки, щеку...
– А сила воли?
– Никуда не денется моя сила воли. Щас буду снова тренировать.
– Это неправильное воздержание, Гилли.
– Я вообще не слышал про воздержание от почесунчика. Ладно – от выпивки…
– Кстати, попить нету?
– Терпи. Ты все выпил. Я тебе сказал – выдуешь воду, выхлестаешь пиво, придет сушнячок.
– Ты сказал, сушняк придет на другое утро.
– По-твоему, сушняк на часы смотрит? В смысле, у него часы на цепке? У сушняка? И жилет, и в нем карман, чтоб носить долбаные часы?
– А ты тоже пил, Гилли, – напомнил другу Тэд. – Ты выпил больше меня, и такой – нам нужен хоть один трезвый возница, и я такой – да, нам НУЖЕН трезвый возница…
– Я умею пить. Я сто лет пью. А ты малой.
– Надо же когда-то начинать. Ты сам говорил, что с тринадцати лет уже…
– А ты не слушай, что я говорю! И не делай, как я, понятно? Ты видишь, кем я стал?
Тэд посмотрел. Славное загорелое лицо: серо-голубые глаза – теплые, будто речка в летний день; ко лбу прилипли выгоревшие на солнце светлые пряди. То ли взрослый мужчина, бандит с двумя шрамами на щеке, то ли ровесник, веселый, хвастливый, немного безответственный, очень солнечный и по-настоящему добрый.
– Кем стал… Моим лучшим другом Гилом.
– Во-о-от! – Гил поднял указательный палец. – А ты не должен становиться своим лучшим другом Гилом! А то знаешь, что будет?
– Что?
– Два Гила. И ни одного Тэда. Лично я свихнусь.
– А можно, я из реки попью?
– Там рыбки трахаются.
– Фу-у!
– И чудовища водятся. Высасывают мозги через жопу.
– Все-то ты знаешь, Гилли… Чтоб меня разорвало! И-и-яу! – Тэд едва не перевернулся вместе с сиденьем. – Смотри!
Гил, который в последнюю секунду ухватил мальчишку за куртку, увидел, как в его руке точно сама собой возникла бутылка.
– Под сиденьем нашлась.
– Это что?
– Пахнет вкусно.
– Тебе и керосин – пахнет вкусно. Носовой извращенец. Дай, понюхаю.
– Не-не-не, это мое! Отдай, именем змеи!
– Похоже на растирку от суставов. Моя бабка-покойница такой натиралась. В смысле, пока не стала покойницей.
– Тут трава плавает и зернышки. Обычная травяная настойка.
– А ты типа знаешь, для чего она, да? Может, ею надо от долбаных комаров обмазываться? Лапы убери! Отвечаю, Тэдди, это от комаров!
Мальчик хихикнул.
– Бандит без чести и совести… Отбираешь у ребенка последнюю выпивку.
– Да хорош. Эта дрянь и жажду-то не утолит. И траванешься, сто пудов. Щас приедем, там у меня колодец, выдуй хоть весь – не жалко. А еще я кофе сварю. По-ковбойски. Ты такого не пробовал. Зубы в трубочку свернутся, – со знанием дела добавил Гил, в лице которого рекламная индустрия Мира Вещей явно многое потеряла.
Круглые глазищи Тэда еще сильнее округлились – от ужаса. В них уместились и небо, и звезды.
– Г-Гилли… Ты смотри, там, там… МАМА!
Гил резко обернулся, татуировка на руке засветилась, превращаясь в настоящую плеть…
Бутылку он выронил, но звона разбитого стекла не услышал.
Потому что зараза-Тэдди подхватил бутыль и тут же к ней припал: гулп-гулп-гулп.
– Паразит! Я думал, за нами погоня!
Тэдди вытер губы:
– А представь, что за нами скачут чудовища. Огромными бесшумными прыжками. В холодном свете звезд. Хотят высосать наши мозги через задний проход.
– Ненормальный. Я тебе никогда в жизни больше страшилки рассказывать не буду. Ты их используешь против меня же. И я, главное, верю.
Тэд с бутылкой откинулся назад, опасно зависнув над щелью тента. Он мог бы упасть на спящее в фургоне оружие. Он не знал, что будет тогда.
– Бах, – прошептал мальчик, обращаясь ко ли к небу, то ли к себе самому. – Бах. Бах.
Ему казалось, что небо вот-вот бабахнет в ответ.
– Ты давай без Баха, парень. Возьмешь эту хрень в руку, скажешь «Бах», и никакой Моцарт не поможет.
– Ух ты… Гилли-бой мнооооого знает…
– Мне не нравится, как ты нажираешься.
– А мне нравится… Надоело киснуть. Дома просыпаюсь несчастный, засыпаю несчастный, в Мире Снов – плохо, плохо, плохо… Сколько можно? Я бы спятил...
– Ты спятишь, если будешь гнать гон в том же духе. Мы уже на свободе, парень. Мы свободны. Доходит? Свободны, как долбаные кондоры в долине Колорадо. Если тебе что-то не нравится, посылай это что-то в жопу, а не пей. Ясно?
– Проповедь трезвости, чтоб меня разорвало… – Тэдди захихикал. – А ты приедешь за мной?
– Ты чё? Я уже здесь, парень.
– Не-е, в Мире Вещей… Давай я тебе скажу свой адрес, ты за мной приедешь через океан на настоящем белом пароходе из настоящей Америки, и я сбегу из дома, и мы отправимся в Новый Свет, к индейцам и ковбоям… И будем по правде бандитами… Свободными, как долбаные бакланы…
– Это плохой план, Тэдди.
– Это хороший план.
– Нет. Очень плохой план. Теперь в Мире Вещей всё ненастоящее. Ковбои – нищеброды и алкаши, а индейцы так вообще… хотя вы, пожалуй, споётесь… – Гил вздохнул, представив себе Тэда в накидке индейцев-уичоль и с пейотлем в зубах. – И зачем – бандитом? Познакомишься с миссис Тюрягой, нахлебаешься баланды, будешь дрыстать – тебе оно надо? Да ты не фырчи, ты слушай. У меня брательник был. Младший. В сто раз умнее меня. Ему никуда не упало – на железной дороге гробиться, как отец. Он сел и подсчитал, сколько ему надо денег для счастья. Всё продумал. Сперва мелкие лавчонки, тошниловки. Потом магазины. Потом банки. В шестнадцать лет – своя банда. Красавчик-Джейми. Робин Гуд, в жопе прут. Везло ему сильно… первое время. Только я с ним за одним столом есть не мог, веришь? И пить – тоже. Как драпали через границу, Джейми пацана раненого бросил подыхать. Говорит – вам надо, вы и тащите, а мне падаль ни к чему. Мы подобрали и тащили, а осадочек, знаешь, остался. Об девку свою ноги вытирал. Матери ни разу не написал. Она и не знает... И пускай не знает. Его ведь уже и в живых нет. Застрелили. Не свои. Легавые. Хотя свои тоже могли бы. Он у собственной банды вот где сидел… А я помню, как мы на речку бегали, и кислицу жрали, и нас отец взял смотреть на паровозы, и мы взяли себе по куску угля на память. Я без него не могу, понимаешь? Без того… Который раньше был… Раскатала его жизнь, Тэдди…
Гил впервые в жизни выложил перед другом самое сокровенное, то, что его мучило годами. И чего он не рассказывал ни матери в письмах, ни священнику на исповеди, ни собутыльникам в Мире Вещей, ни соратникам в Мире Снов.
Он чуть не признался, что и к Тэдди так сильно привязался из-за тоски по славному, умному и пока ещё доброму братику Джейми. По мальчишке, от которого фотографий не осталось – когда у брата завелись деньги, чтоб сделать свою карточку, он уже не был ни славным, ни добрым.
Гил не знал, какие найти слова, чтобы Тэд не повторил его судьбу.
Тэдди, впрочем, и не слушал.
Смотрел, как темнеет небо, как вспыхивают на небе звезды, и что-то бормотал себе под нос. Совсем окосел.
– Макароны… А я знал, я знал: звезды – макароны. Самые длинные макаронины во времени. Чика-бу! Ты тоже их видишь?
– Нет. Не вижу я твоих макаронов.
– Макаронинов.
– Тэд, у тебя, нах, мозги текут. Я тебе никогда в жизни больше пить не дам. Тем более – незнакомое пойло.
– А у тебя ушки. На макушке. Мохнатые. Дрыгаются. Гилли, ты волченька… – Тэд попытался нащупать у друга на голове волчьи уши.
– Сиди тихо! Продадим чертов товар и забудем эту волчью жизнь, как страшный сон. Поменяем себе лица и заныкаемся на такой плоскости, где тепло и мухи не кусают.
– Ага-а...
– И от девчонок в пальмовых юбках я не откажусь.
– Пальмы большие и тяжелые, – рассудительно покачал головой Тэдди. – Чтобы сделать юбки, их через трансформатор надо включать…
– Ладно, ты на своей волне, Тэдди. Я с тобой потом поговорю. Как проспишься.
Дом Гил увидел издалека, и немудрено – в степи. Темное пятно – простая глинобитная хижина с навесом для ездовух, пятно поменьше – колодец, темные линии – ограда. Как признавался про себя Гил, жильё чуть побольше сортира. Зато своё. Вода – в колодце, топливо – кизяк, свет – лучина, и никаких налогов. Хорошо бы в Мире Вещей так жить.
– Вот… Это мой дом.
Они уже въехали во двор.
– Какой кривой домик! – обрадовался Тэдди. – Ты его сам строил?
– Нет.
Гилу тут же вспомнился анекдот: «Эйб Линкольн родился в хижине, которую выстроил своими руками».
– Подожди, – сказал он другу.
Узкие окна Гил в свое время сам забрал деревянными решетками – от зверья. Да и ставни были закрыты. Но самое верхнее окошко, над дверью, было без ставен. И сквозь него в полумраке дома Гилу померещилась движущаяся тень.
Нет.
Не померещилась.
– В доме кто-то есть, – сказал Гил. – Сиди, я разберусь. Стереги товар, понял?
– Понял.
Гил не особо надеялся на пьяного друга в качестве сторожа. Ну да ладно.
Хоть сам не полезет махаться, целее будет.
Гил позвякал ключом – не Мири, обычным неживым ключом – да повозился с замком, чтобы те, в доме, слышали.
Снял плащ, резко распахнул дверь и швырнул плащ внутрь. Из-за тяжелых пряжек и содержимого карманов кожаный плащ бахнул о деревянный пол, почти как человеческое тело. Послышался крысиный писк, больше ничего.
Никто не атаковал плащ, пока тот летел. «Нервы у ребят стальные», подумал Гил.
Татуировка на его руке засветилась, зазмеилась, становясь объемной, настоящей, одушевленной плетью – грозным оружием морфо…
«Если там Пен, убью её. Тэд переживет».
Он ворвался в собственный дом, словно смерч. В кольцах плети вместо вихревого потока.
Попадала со стола посуда – кружки из консервных банок с проволочными ручками, оловянные тарелки, ножи. Рухнула полка – разбились глиняные горшки, и в ужасе кинулся удирать здоровенный жирный амбарный пасюк.
Больше в доме никого не было.
Оказалось, тяжелый гиловский плащ пришиб ещё одну крысу – тьфу, погань…
Дом был полон крыс.
Гилу не приходило в голову, что в Мире Снов могут водиться крысы. Ни разу он их прежде не встречал. Может, кто-то занес их именно на эту плоскость, они и расплодились… Хотя откуда – занес? Не из Мира же Вещей?!
Кошки свободно путешествуют между мирами. Но представить себе, чтобы кот принес с собой недобитую крысу… двух недобитых крыс… разнополых… бредятина получается.
Но откуда бы эта бредятина ни взялась на самом деле, сейчас она вовсю размножалась.
На полу, на столе, на полках – черные катышки крысиного дерьма. Забытый Гилом в прошлый раз на столе хлеб исчез, до круп голохвостые сволочи тоже добрались. Правда, молотый кофе из плотно закрытой жестяной банки достать не сумели. А то ведь они и кофе жрут будь здоров.
– Отбой тревоги, Тэд, – крикнул Гил, выходя во двор. – Я нам сейчас кофе…
Ездовухи, свободные от упряжи, топтались у самой двери.
Вот придурок мелкий, животных пожалел… А если бы понадобилось когти рвать?
– Ты зачем распряг… – начал Гил.
Из-за фургона показался Тэд.
Он двигался, точно в трансе. Под луной блеснули перекошенные очки и огромные завороженные карие глаза. В тощей полудетской руке – нечто серебристо-красное, изящное, покрытое завитками и узорами, обрубленный побег смертоносного дерева, искусственная металлическая ветвь, усеянная круглыми каплями рубиновой смолы…
– Ты глянь, какие пимпочки, чтоб меня разорвало!
Гил даже успел открыть рот, чтобы крикнуть.
Крика не было.
Мальчишка взорвался сразу, весь, брызнул во все стороны, точно бутыль с томатным соусом – от прямого попадания разрывной пули.
Гил, падая на землю, увидел темные узловатые трехпалые лапы и оскаленные морды: перепуганные ездовухи ломанулись через ограду и удрали в степь. Одна зашибла Гила, но не сильно. Или он просто боли пока не чувствовал.
Привстал – мокрые волосы на лицо налипли, ладонь скользнула по влажной земле, по чужой крови.
– Тэд, блять, господи, господи, Тэдди, ну зачем, господи, НЕТ!
Мирный, ласковый лунный свет скользил по его спутанным волосам и трясущимся плечам. Гил издавал не крик, не стон – из него лезло и лезло в темноту низкое, лишенное всякого выражения: «ааааааааааааааааааааа»…
И ночь была, и «аааа» было, а Тэдди не было.
Гил замотал головой, будто мокрая собака.
Но даже не попытался оттереть с лица и одежды влажное, теплое.
Скоро брызги стали холодными. Гил чувствовал, что сидит на земле весь мокрый. В крови. В чужой крови.
Нет, не в чужой.
Про Тэда нельзя думать, что он чужой.
Он свой. Он друг.
Все как-то устаканится. Как-нибудь устаканится.
Надо только встать, ну вот, так, молодец, встать и дойти до колодца, и зачерпнуть ведро воды, и облиться, и зачерпнуть снова, и пить, пить.
Умываясь, почувствовал под пальцами странное. Осторожно вытащил из щеки маленький осколок стекла. Почему – стекло? Наверное, очки. Очки без одной дужки.
Надо вымыть двор. И фургон. Найти ездовух. Вымыть ездовух. Делирию и Апатию.
Надо вымыть все.
А потом сварить две порции кофе.
Одну.
Почему одну?
Тэдди. Он обещал Тэдди кофе. Тэдди нужен кофе, чтобы протрезветь.
К черту кофе. Надо спать.
Спать по восемь часов в сутки. И все устаканится.
Вымыть двор, хибару, фургон и ездовух.
Рвать когти.
Окопаться в Игольнице.
У него теперь хватит оружия, чтобы отбиться от кого угодно.
Все нормально. Все будет нормально. Как они с Тэдди распланировали.
У них был хороший план.
***
– Билли-бой, скорей труби отбой, Билли-бой, тебе не надо в строй...
– Гилли…
– Что?
– А как попасть домой?
– Смотря где дом…
– Нет, как попасть не в дом, а домой?
– Чучелко ты.
– А можно, мое «домой» будет прямо тут?
– Можно.
Тэдди прижмурил глаза и подставил лицо солнечным лучам.
– Это чтобы моя тайная веснушчатая личность проявилась.
Солнце едва миновало зенит, и ветер нес над степью запах меда.