Итак, не прошло и ста лет - "Меж землёй и солёной волной", едем дальше.
Вначале нарисовался гиловский флэшбэк десятилетней давности по Миру Вещей.
Флэшбэки очень любят авторы и совсем не любят читатели))) обещаю, их будет немного.
Потом ребята продолжают приключаться в Мире Снов.
Появляется ещё один персонаж, вскользь упомянутый в предыдущих главах - он принадлежит к банде Железной Пенни, стало быть, он бывший коллега подельник Гила Озверелой Жути.
(И да, язык никакой, я им пожертвовал, ибо сииильно подозреваю,что если буду ждать идеального состояния мозга, то Гил и Чай загнутся, как любой неоконченный брошенный проект. А я их люблю. Потом отредактирую стиль, через два месяца или полгода, когда текст отлежится, короче. А сейчас я хочу гнать).


Мир кажется ласковым, каким он никогда не был, да и не должен быть.
Дождь усмирился, затих, только сквозь отверстие в потолке в неровном ритме падают и падают в бак последние капли.
Тепло и мягкость.
Ровное дыхание Чая.
Уютная постель, глубокий спокойный сон.

Подушка, перина и белоснежная перкалевая простыня – шикарные штуки, жалко на них лежать.
Если бы у Гила завелись такие ништячки, он бы их загнал, чтобы купить пожрать.
Слишком они хороши для него.
Книги на столике у кровати. Читай, сколько хочешь. Диккенс - интересно, Вергилий - какие-то длинные стихи без рифм, от них в глазах рябит и спать хочется. Зато картинки удивительные - красивые люди, в жизни таких нет, волосы длинные, лица ясные, плащи и те развеваются как-то... будто в воздухе танцуют. Была ведь раньше жизнь - ходи полуголый в обмотках, и не холодно, не надо думать, где бы стянуть куртку, где башмаками разжиться.
Вот книги не загнал бы. Наверное. Разве что совсем с голодухи...
Впрочем, и перина не его, и книги. Он просто попал ненароком в чужую жизнь.
Насильно в рай.
Ну, не то что насильно, он не отбивался. Висел тряпочкой.
Его сюда принесли. При последнем, считай, издыхании. Только Гил, наверное, кот - его убивали, а он взял и не убился. Вторую жизнь живёт из девяти.
У Гила забинтованы грудная клетка, ноги, голова.
Гилу пятнадцать лет.
читать дальше– Миссис Локвуд, вы не держите зла, я уже решил. Я больше не могу молиться на ночь. И Библию читать не буду.
– Почему, Гил?
– Не хочу.
– Должна быть причина.
– «…рука да не прикоснется к нему, а пусть побьют его камнями, или застрелят стрелою; скот ли то, или человек, да не останется в живых»… А вот еще, я даже закладку заложил… «И вывело его все общество вон из стана, и побили его камнями, и он умер»… Все общество, ага. «Тогда все жители города его пусть побьют его камнями до смерти»…
– Гил, ты нарочно выискивал именно эти места?
– А их выискивать не надо, открой да ткни пальцем.
– Зря ты растравляешь свои раны, малыш.
– А то я, значит, забуду. Если не буду вспоминать. Не смотрите так. Вы меня спасли, кормите. Вы тут хозяйка. Хотите, чтоб я молился – буду молиться. Пока не уйду отсюда. Я уже с кровати вставал, миссис Локвуд. И прошел аж до подоконника, ни за что не держась. Мне нельзя долго лежать, а то ноги отнимутся. Док сам так сказал. Хотите – спросите его. Лежать вредно, ходить полезно.
– Я тебе верю. Но КУДА ты пойдешь?
– На свободу.
– И снова будешь воровать?
– Не знаю. Как получится. Но я не собака и не кошка, чтоб меня в комнатах держать и кормить на дармовщину. Я бы лучше на вас работал. Чинить могу кое-что, столярничать, в саду там, в огороде ковыряться, за скотом ходить... Но скота у вас нету. Кроме этого, жирдома – по нему сразу видно, что скотина*. Я не со зла, миссис Локвуд, а со всем к вам почтением.
– Ты хочешь остаться?
– А хрен... В смысле, я не знаю, миссис Локвуд. Не знаю.
– Ты можешь остаться и работать на конюшне. Хочешь?
Гил не знал, что ответить, не смотрел на хозяйку, стал отколупывать струп на щеке. Только-только порез заживёт, он расковыряет, дурак. Док сказал, шрам останется.
– Я буду тебя учить. Ты же способный.
– Учить – в смысле проповеди читать?
– Гил, послушай меня. У тебя есть мать?
– Ну.
– Она верующая?
– Ну.
– Ты считаешь, ее убеждения – ложь? Или мои? Ты думаешь, мы обе тебя обманываем? Считаешь, я спасла тебя специально для того, чтобы сбить с толку? Какая мне от этого выгода?
Гил молчал.
– Я ничего от тебя не хочу, Гил. Я делаю то, что правильно. Потому что это правильно. Когда поступаешь правильно, чувствуешь равновесие внутри, и тебе все равно, что подумают другие. Если хоть раз испытаешь это, тебе самому больше не захочется идти на сделку с совестью или лгать. Правильные поступки прекрасны. Тебя как будто ведут свыше. Нет, что я говорю – "как будто"? Именно ведут. Господь направляет.
Гил молчал.
То есть она мне не друг, подумалось ему. Не по правде друг. Ей все равно, кого спасать. Оно и понятно, бедный богатому не компания.
И вот про мать она тоже очень зря заговорила.
У человека не может быть двух матерей. Даже если настоящая мать сказала: "Глаза б мои на тебя не глядели", и ты ушел из дома, ее все равно никто не заменит. Какая бы она ни была, мама – как бы к тебе ни относилась – все равно самая любимая.
У миссис Локвуд, между прочим, свой сын есть. Уж куда как справней против Гила, и постарше, и поглаже, и в плечах пошире, небось в детстве мясо каждый день жрал. Лейтенант Генри Локвуд. Вон, на столе портретик стоит - любуйся, если охота. Чистенький, сытенький, при параде. Гордость нашей армии. И страны, чего уж там. Вот такие вот, в мундирчиках да с нафабренными усиками, как раз и дают по зубам таким, как Гил. Знаем, проходили.
А миссис Вирджиния Локвуд, вдова, сестра главного в городе туза, считай, первая дама Фермопил...
Решила на досуге "поступать правильно". Вроде как бесплатный суп раздавать.
Ну и пожалуйста.
Только без Гила, уж как-нибудь.
– Ты обещал, если выживешь, изменить свою жизнь, стать добрым христианином. Ты обещал это не мне, а самому себе. Мало исцелить твои раны, главное – вернуть тебя в общество. Вернуть к людям. Ведь еще не поздно, тебе всего пятнадцать… Это не я тебя спасла, это Господь действовал через меня. Ради тебя, понимаешь? В тебе живет несколько Гилов и несколько разных судеб. Я хочу, чтобы ты выбрал самого лучшего себя. Ты слушаешь, Гил? Гил?

––
*Мальчишка-Гил воспринимает слово "мажордом" на слух.
––
Гил заворочался во сне.
Чего-то не хватает.
Чего-то уже почти привычного, теплого…
Пошарил рукой - читать дальше спальник пустой. Или он и должен быть пустой?
Может, Чай - приснился? Слишком уж он странный. Не бывает таких. Не в гиловской жизни.
Кровопивка на стене мерцала, живой ключ Мири шевельнулся под ладонью. Гил сонно пробормотал, не открывая глаз:
– Что, Мири? Покормить?
Мири спокойно существовал без пищи хоть сутки, хоть двое, но совсем без подкормки обойтись не мог. Оружие вытягивает силы, а иногда и саму жизнь из жертв. Мирному маленькому ключу требовались «кристаллы слез».
Пытаясь разлепить тяжелые веки, Гил ощупью нашел мешочек с едой для питомца. Один кристалл тут же растворился – Мири поглотил его.
Шурх…
Легкий шорох заставил Гила насторожиться.
К стене с мерцающими звездами скользнула белая фигура. Протянув тонкую руку вперёд, словно благословляя кровопивку.
Вот-вот кончики пальцев коснутся невидимой сети…
– Стой!
Чаёк замер.
– Куда прешь?! Кровопивка же!
В скудном свете юноша в туманно-белых одеждах походил на привидение.
Господи, да ончуть не стал привидением, охламон незрячий.
Живой, не приснился.
Гил рассердился на себя.
Огрызнулся:
– Чего вскочил, как прыщ на заднице?
Чаёк склонил голову, словно пряча взгляд, которого нет:
– Искал обитель мудрецов.
Гил фыркнул.
– Учись говорить по-взрослому: «Где гальюн, мужик?» Пошли, провожу.
Гилу показалось, что гость покраснел. Точнее, при его-то бледности, едва заметно порозовел.
– Эй, не обязательно…
– Ты не найдешь.
Гил выбрался из спальника. Потрогал висящую на веревке рубаху – высохла; накинул.
Идти пришлось минут пять. В одном месте коридор так сузился, что хозяин и гость согнулись в три погибели.
– Почему туалет не рядом?
– Я не лисица – гадить там же, где сплю.
Вход был прикрыт занавеской, сшитой из куска брезента. Гил подвел к ней гостя и объяснил:
– Туалет – одно название, просто яма. Я сверху местами доски настелил. Поручней для инвалидов точно нет. Могу тебя за рукав держать.
– Не нужно. – Чай зашел за занавеску. – И это не «просто яма», а провальная карстовая воронка.
– Во-во. Провальная. Цепляйся за стены, парень.
Гил отошел от занавески, хотя обычно любил стоять под дверью туалета и всячески отвлекать болтовней и смущать насмешками человека, находящегося внутри. Он мучил таким образом беднягу Тэда. А Тэд ругал его последними словами и грозил настучать сестре, но никогда не стучал.
Тэд, мелкий…
Отогнав невеселые мысли, Гил прошел по тому же коридору немного дальше, до места, которое сам называл «Моя обзорная башня». Упираясь ногами, руками, спиной о каменные стенки провала, Гил добрался до продолговатого отверстия между глыбами камня. Мысленно он называл это отверстие то окном, то бойницей, и любил выглядывать в него, зная, что никто не заметит. Сыровато здесь после дождя. Зато отсюда обзор хороший. До самого Игольного поселка. Вон его огни. Совсем крошечные точки.
Никто не подберется к Игольнице незамеченным, да ещё по размытым дорогам.
– Гил?
– А, явился – не провалился. Осторожно, здесь вода после дождя натекла. Скользко.
– Говоришь, как старший брат.
–У тебя старший брат есть?
–Нет. Архетип, знаешь...
–Сам такой.
Чай поднял безглазое лицо.
– Что ты делаешь, Гил? Где ты?
– Сейчас спущусь.
Гил старался не шуметь, чтобы Чаёк думал, будто он змейкой скользит по камням, а не елозит, будто куль с мукой. Спускаться труднее, чем подниматься. Форму он теряет, видимо... Насиделся взаперти. Надо на днях себя погонять по кручам туда-сюда.
– Чай! Забыл спросить, как рука? Не надо повязку сменить?
– Нет. Я ее снял.
– Рановато, не?
– Рана зажила. На мне все заживает быстро. Такой уж у меня дар.
– Полезный дар. Можно радостно лезть в любую жопу и не думать о последствиях.
– Ну почему тебе именно это в голову пришло?! – рассмеялся Чай.
Гил раньше не видел, чтобы кто-то озарился смехом. Озариться светом - пожалуйста, а вот смехом - впервые. Так и кажется, что глаза под повязкой превратились в забавные узкие щелочки, точно у кота.
Снять бы повязку. Неожиданно для него.
Посмотреть, какие у него глаза, даже если незрячие.
Хотя нет. Неправильно это.
Чаю так весело, он и забыл о слепоте. Нельзя напоминать.
– Ты что, правда подумал...
Гил запнулся.
Не получается прямо спросить: ты правда подумал, что мы похожи на братьев?
Чай так и не дождался окончания фразы, и все же ответил по существу.
– Мы завтра... то есть уже сегодня... Останемся живы и почти здоровы. На что спорим?
– Чай, ты не видел, как мы с ребятами в карты на желания играли. Как бы тебе не пришлось лезть в одних кальсонах с подтяжками на крышу методистской церкви.
– Если ты разыщешь мне в Мире Снов кальсоны с подтяжками и методистскую церковь, то я справлюсь. Я талантливый.
– Верю. Будь по-твоему. Спорим так спорим. Только пожелай то, что я смогу выполнить.
– Постараюсь.
– Если скажешь «бросить все это»… Я «бросал все это» минимум шесть раз. Быть бандитом не то чтобы легко, зато само получается.
– Знаю. Такой у тебя голос.
– Голос бандюгана, ага.
– А ты хочешь быть бандитом?
– Нет. Не хочу. Только и в стаде пастись не хочу. Из того, что есть на самом деле – ничего не хочу.
– Такие люди и становятся первопроходцами.
Гил хотел сказать, что такие люди и становятся алкоголиками.
Но Чай вдруг стиснул его запястье.
– Тихо.
Гил прислушался. Ничего.
– Что ты слышишь, Чай?
– Гулбоки. Шумят больше обычного.
– Где?
– Внизу. Где водопад.
– Значит, поймали рыбу. Гулбоки часто дерутся из-за добычи.
– Они не дерутся. Они тревожно гомонят. Чувствуешь разницу?
Гил хотел велеть слепому - стой, мол, на месте и жди меня - но не велел.
Побежал в сторону подземного озера. Не оглядываясь.
Чай сам разберется. Захочет - прикроет спину, не захочет - не обязан.
Взбежав на мост, Гил увидел, что внизу идёт настоящее сражение.
Темноволосый юноша с двумя короткими кривыми клинками метался среди гулбоков злобной стремительной осой: заколол одного, второго, третьему отрубил лапу.
Исконные обитатели пещеры подняли крик в полсотни глоток.
Точно крысы, почуявшие опасного врага.
Гулбоки были напуганы.
И тем, кто не знает гулбоков, могло бы показаться, что юноша победит, или, по крайней мере, разгонит черных тварей.
Гил прекрасно знал гулбоков. Знал, как действует страх на этих стайных хищников.
И юношу этого он тоже знал давно.
Оценил его силы – исхлестан кожистыми крыльями, исцарапан когтями, измотан быстрыми маневрами, вот-вот выдохнется.
А главное – он почему-то один.
Двойной Дэн один по определению не ходит.
Никуда.
Тем более – в логово чудовищ.
Гил сразу понял, кто кого разорвёт заживо, если не вмешаться.
– Пузырь ставь! Пузырь, идиот!
– Не могу! – Дэн отодрал от себя гулбока, впившегося когтями и зубами в предплечье. – Подпали их, Гил!
– Нечем! – Гил так и не выработал привычку ходить в туалет с морфовским оружием. А может, надо было. – Прыгай ко мне! ВЗЛЕТАЙ, ёпта!
Юноша вспрыгнул на узкий выступ, покрытый сталагмитами и похожий на закаменелую мыльную пену. В следующем прыжке уцепился за край моста. Гил втащил его на мост за шкирку и тут же накрыл спасенного товарища и себя непроницаемым защитным куполом - "пузырем".
Вовремя.
Гулбоки атаковали "пузырь" все как один.
Точно насекомые на стекло фонаря, они кидались на полупрозрачную сферу, хлопали крыльями, пытались пробиться внутрь. Гил знал, что долго купол держать не сможет. Но не выказал страха - какой смысл...
Вместо этого ухмыльнулся:
– Они у меня, считай, старички, совсем беззубые. Чем ты их так разозлил, Дэнни?
– Совсем... беззубые... – еле выговорил Дэн. На его одежде, изорванной когтями гулбоков, проступили пятна крови.
Он так и лежал на каменном мосту у ног Гила, не в силах приподнять голову, не пытаясь пошевелиться.
– Дэн! Вставай! Помоги купол держать!
– Эх ты, Озверелая Жуть... – Дэн повернулся набок, с трудом отцепил от своей ноги полураздавленного дохлого гулбока. Игольчатая склизкая пасть убитой твари была красна от крови. Дэн усмехнулся через силу:
– Скажи им "фу", что ли... А если ты этим тварям не хозяин, полей нас обоих соусом и укрась петрушкой.
Гил собирался ответить, но чёрная, хлопающая крыльями завеса стала редеть, шум постепенно затихал, гулбоки один за другим возвращались на прежнее место – к черному озеру; кое-кто сразу принялся чавкать, поминая погибших соплеменников. Телами самих соплеменников, чем же ещё.
– Ну почему – не хозяин, – скрывая удивление, сказал Гил. – Видишь, как слушаются.
– Кого?.. – пробормотал Дэн.
Окровавленными пальцами он отвёл со лба спутанные пряди темных волос, приподнялся, опираясь на здоровую руку, огляделся кругом, словно ища глазами чудовище, которое могло бы усмирить разъяренных гулбоков - ещё более опасное, способное сойти за вожака.
Никакого чудовища, конечно, не было.
– Гил?..
На мост мелкими неуверенными шажками всходил Чай.
– Гил, ты не ранен? Кто напугал гулбоков?
– Осторожно, Чай. Не лезь на мост, мы сами к тебе... Я в порядке, но кое-кого тут покоцали.
Гил помог Дэну подняться, но на ногах раненый не держался, повис на Гиле:
– Те твари ядовитые, наверное...
– Кто кого, парень! Один вон куснул тебя и сдох. Ну давай, вальсируем, пару шагов всего, дальше Чаёк поможет.
Гил поволок раненого на себе. Едва сошли с моста, Дэна под другую руку поддержал и Чай.
– Куда ведём?
– Ко мне, куда ж ещё. Тащить в гости всех, кто приходит меня убивать – местная традиция, не заметил?
– Убивать? – переспросил Дэн.
– Ой, да ладно. Не стесняйся. Тебя же Пенни прислала. – Гил нагнул голову: вот он, узкий участок коридора. – Здесь мы втроём не протиснемся, ты за меня цепляйся, а Чай тебя сзади подопрет, чтоб не упал. Да, кстати, знакомьтесь, ребята. Чай, это Дэн, шпионит на Пенни, убивает ее врагов. А также бедолаг, которых Пен считает врагами в силу своей паранойи. Дэн, это Чаёк. Он слепой, а ещё готовит дивный чай. Надеюсь, вы друг другу понравитесь.
– И я надеюсь, – ответил Чай кротко.
– Ты меня отлично аттестовал, – вздохнул Двойной Дэн. – Только, боюсь, как шпион я закончился.
– Да успокойся, выходим.
– Поверь, даже если я ногу потеряю, это будет не самая страшная моя беда.
Дэна уложили на единственное ложе из вереска.(Гил постелил на вереск походное одеяло, а свой любимый спальник убрал: может, и жлобство, но как-то не хочется измазывать уютный спальник в крови, им с Чаем в нем ещё досыпать).
Чай оказался почти что настоящим целителем – и воду вскипятил, и чистую тряпицу бог знает где раздобыл, и слизь гулбоков из ран извлёк сам – та вытягивалась из свежих порезов, собиралась в сгустки, повисающие в воздухе, и растворялась без следа.
– Неплохо, – сказал Гил. – Научишь?
– Конечно. Считай, что уже учу.
Чай с помощью Гила промыл и перебинтовал раны. Пальцы у него были ловкие. Слепой, конечно, не боялся вида крови и истерзанной плоти. И притом четко знал, что делать. Он даже, увлекшись, отдавал распоряжения Гилу, как ассистенту.
– Ещё бинтов! Воды! Зелёную коробочку из моей сумки!.. Ой, прости. Дай, пожалуйста, зелёную...
– Я понял.
Чай развел теплой водой порошок из коробочки. Дал Дэну несколько глотков.
– Помогает очистить кровь после отравления. После него можно только пить воду, много воды, а завтра надо будет дать твоему другу что-нибудь питательное. Может, бобовую похлёбку... Есть из чего сварить?
– Найдем.
– Я тут у тебя распоряжаюсь... – пробормотал Чаёк. Он поднял руку – поправить волосы – и нечаянно провёл кончиками пальцев по лицу Гила: тот стоял слишком близко.
– Ты правильно распоряжаешься, Чай, – подбодрил его Гил. – Учился бы дальше на целителя, это твоё.
– Спасибо. Нейтрализовать яд, истребить заразу – важные навыки. Я стараюсь.
Гил не особенно любил Двойного Дэна, не то что Тэдди-Тыковку. Но придется как-то общение налаживать. Раз уж его принесла нелёгкая.
– Ты ж понимаешь, Дэн, что ты задание провалил? Как шпиона тебя неплохо бы повесить, но не хочется. Пока будешь пленником.
– Я пришел поговорить. Не шпионил. Тем более – на Железную. Много чести ей...
– Пен тебя выгнала?
– Черт с ней, с Пен, – отозвался Дэн о непосредственном начальстве. – Ей подчиняться – себя позорить. Раздувшаяся от крови блоха. Тупая, жадная, властолюбивая. А по сути – ничтожество. Ты ведь тоже разгадал ее замысел, раз от нее сбежал.
Гил не ответил.
Какой ещё замысел?..
Он понятия не имел о планах Пенни.
Двойной Дэн глядел в потолок.
– Ты ушел вполне ожидаемо. Только я думал, ты оставишь Тэда в живых. Тэд не был посвящён в дела сестры. Не знал, что на нём крючок. Чтобы избавться от слежки, ты мог снять крючок, и все. Мальчишку вырубить на час-два, и будет с него. Хотя это, в общем, не мое дело.
Гил ничего не знал про какой-то "крючок". Но виду не подал.
– Я не убивал Тэда.
– Это не мое дело.
– Он случайно дал голосовую команду морфовскому оружию.
Помолчали.
– Пен меня не выгнала, – сказал бывший шпион. – Я ушел сам. А Дэн-Улыбашка остался с Пен.
Гил недоверчиво приподнял бровь:
– Что-то ты темнишь, Дэнни.
– Я не темню. Я раскололся надвое. Ощущения так себе… Тебе ничего подобного не испытать даже с похмелья.
– Улыбашка знает, что ты здесь?
– Не знает. Надеюсь, что не знает. Мы теперь враги. Только этот я видит, что мы катимся в преисподнюю. Другому мне вполне по душе бредовые замыслы Железной. Смешно, да?
– Простите, что значит – "другому мне"? – переспросил Чай.
– Он тандем, – объяснил Гил.
Двойной Дэн был тандемом – существовал в двойном экземпляре.
Двух скуластых быстроглазых юношей с одинаковыми родинками около правого глаза обычно принимали за близнецов.
Но они не были братьями.
Они были одним человеком, разделенным на двух.
Обоих звали Дэн. Если один из них отсутствовал, другой объяснял: "Меня наполовину здесь нет, я сейчас вернусь". Когда люди спрашивали, как их различать, они отвечали: "Никак. Мы сами себя не различаем".
Хотя они лукавили. Если приглядеться, можно было заметить различия внутри тандема.
Гил, едва прибившись к банде Пенни, сразу просек: один Дэн повеселее и попроще, любит посмеяться над слабаками и неудачниками, зато второй чаще грустит, временами уходит в себя, и о чем он думает – непонятно.
Естественно, первого Гил прозвал Улыбашкой, а второго – Неулыбой. Дэну не нравились прозвища. Ему не нравились любые намеки на то, что части тандема не совсем идентичны друг другу. Но в банде прозвища прижились.
Улыбашка постоянно муштровал Неулыбу, чтобы тот не пытался придумывать собственный стиль боя, а в точности копировал стиль Улыбашки. Так красивее, говорил Улыбашка. И был, пожалуй, прав. В бою их слаженные действия завораживали.
Никто бы не подумал, что на решительный поступок – уйти из банды – окажется способен именно Неулыба. Тихоня, что всегда отводит взгляд. У него нет ничего своего, подумал Гил. Он же бреется бритвой Улыбашки, носит его одежду, хорошо, если хоть подштанники – свои. Выпивку сам себе выбрать не может. Прихлебывает из стакана Улыбашки. Прихлебатель, да и только.
Чтобы такой человек ушел в никуда?..
Подозрительно…
– А ты? – спросил Дэн, уставившись на Чая так, словно слепого можно было смутить цепким недоверчивым взглядом. – Меня уже обсудили – теперь скажи, кто ты, Чай? Как твое настоящее имя? Чем ты занимаешься, помимо приготовления чая и истребления заразы?
– Наблюдаю за людьми, – улыбнулся Чаёк. – Для этого не всегда нужны глаза.
– А здесь ты чем занят?
– Здесь я в гостях, – невозмутимо ответил Чай.
– Он – мой друг, – объяснил Гил.
Это звучало логичнее, чем "он – мой враг, пришел меня убить, в результате мы вместе выдули чайник чая"…
– Интересные у тебя знакомства, – сказал Дэн, обращаясь к Гилу. – Хотя не мне тебя судить.
Неужели этот Дэн и есть Неулыба?
Резкий. Умный. Бесстрашный. Отчаянный.
Черты Неулыбы обрели четкость. Можно подумать, со времени их последней встречи прошел год, а то и два. И все это время Неулыбу учили одному: быть собой.
Нет, люди не куколки и не бабочки. Гил еще ни разу не видел, чтобы кто-то стал другим человеком с понедельника.
Может, это Улыбашка притворяется Неулыбой? Но какой смысл? Он мог бы с тем же успехом прийти в качестве самого себя. Может, это и вправду Неулыба, вот только действует по приказу Улыбашки? Не их стиль. Улыбашка безжалостен к другим, но тандем – это все, что ему дорого. Он бы не послал Неулыбу одного навстречу смертельным ловушкам, зубастым гулбокам и злому невыспавшемуся Гилу.
Что за игру они ведут?
…Чай израсходовал на раненого всю кипячёную воду и теперь кипятил новую. Он сидел, поджав под себя ноги и повернувшись к огню лицом, будто мог смотреть на огонь. Но не смотрел, конечно. Клевал носом. Вот-вот завалится прямо в очаг.
Меж белыми прядями волос розовел краешек уха. Забавная вещь – уши. Все говорят о человеке. Если ухо грязное и шерстистое, тут и сказать-то нечего. Сестра Гила, Энн, пошла в ирландскую родню: вся красная и веснушчатая, и уши тоже. У Чая уши совсем чуть-чуть оттопыриваются. Зато аккуратные и чистые. Хоть табличку над ним вешай: «уши образцового содержания». Нежно-розовые, с едва заметными жилками, точно у белого мыша.
– Чай, поединок завтра отменяется, так?
– Поедим... – вздрогнув, пробормотал Чай. – Конечно, поедим, Гил. Сначала дождемся, чтобы наша обоюдная трава доросла до травы, на которой стол стоит.
– Какая ещё наша трава?
– Трава картошка, – убедительно объяснил Чай.
– Ты спишь, Чаёк?
– Я внимательно слушаю...
– Что ты слушаешь? Нашу обоюдную траву – как она растет? Ложись по-человечески. – Гил постелил Чаю спальник. Посмотрел, как мальчишка сворачивается клубком и начинает задремывать.
– А ты? – вдруг встрепенулся Чай.
– Я тоже скоро лягу. Вода закипит, котелок с огня сниму и на боковую. Не беспокойся. Спи.
– Гил... – прошептал Чай и не договорил – уснул, точно в море нырнул, сразу в глубину.
Мой друг, подумал Гил.
И впервые со дня смерти Тэда ему стало легче.
Как оно в будущем сложится – волку дружить с охотником?
Ничего, бывало и не такое.
Мир Снов большой. Найдется в нем место, и не одно, где двое друзей могут почаевничать, не вспоминая о "разных сторонах баррикад".
Дэн хотел пить. Выпил кружку, ещё одну, ещё. Гил ходил к баку и обратно, не жаловался: последнее дело – отказать раненому в глотке воды.
– Ты бы кувшин и кружку рядом со мной поставил. А сам бы спокойно спал.
Гил принес кувшин с кружкой. Дэн пил жадно, точно пустыню перешёл.
– Мы с Чаем уснем, а ты?..
– Зарежу вас обоих, взвалю на плечи ящики с оружием и припущу бегом. Припадая на хромую ногу и поливая свой путь кровью. Я такой.
Гил хмыкнул:
– Ты сбежал, чтобы встать на мою сторону?
– Чтобы не служить Пен. А насчёт "встать на твою сторону"... На чьей стороне ты сам? Чего добиваешься, забравшись в гору с тонной оружия?
– Хочу, чтобы меня оставили в покое.
– И только? Тогда ты труп. В перспективе.
Гил отметил про себя, что Неулыба никогда в жизни не говорил так много. И так дерзко.
– Да все мы – трупы в перспективе.
– Ты знаешь, о чем я. "Остаться в покое" – это цель? С такой целью победить невозможно.
– Ты сам-то на победителя не тянешь. Вот честно.
Дэн не смутился.
– Раны заживут. Главное – я не прячусь. Я пытаюсь хоть как-то выгребать. Отталкиваясь от днища.
– Поэтому предал Пен и Улыбашку?
– Они наверняка назовут мое решение именно этим словом. Другой вопрос – для чего так называешь его ты. И – для чего этот разговор. Если главное – кто кого перегавкает, я не хочу расходовать силы. Их и так мало.
– Уверен, что Улыбашка не следил за тобой?
– Пожалуй, не следил. Этот я... все ещё настроен на него. – Юноша болезненно поморщился. – Я бы почувствовал его присутствие.
– Ты не почувствовал присутствие гулбоков.
– Мне следовало настроиться на внешний мир, а не на тандем. – Дэн говорил о своем промахе так спокойно, будто всего лишь перепутал на письме "тся" и "ться".
Гил обдумал его слова и понял:
– Другой Дэн был настроен на внешний мир. А ты – на него. Он умел держать купол, а ты – нет. Он изучал мастерство сноходца, а энергию брал у тебя. Он принимал решения за вас обоих. Не вы зависели друг от друга. Ты от него зависел.
– Именно. А он зависел от того, что я от него завишу. Зеркало в зеркале в зеркале в зеркале.
– Мог бы раньше уйти. Был бы свободен.
– Мог бы никогда не уходить. Был бы не один. Старые привычки умирают долго и нелепо, Гил. Иногда – вместе с людьми.
Гил понял, что это не пустые слова.
Разрывая тандем, бывший шпик поставил жизнь на карту.
Двойной Дэн не привык действовать как самостоятельная боевая единица. Он считал себя половиной бойца. А долго ли половина бойца продержится в бою?..
Бедолага.
– Жалеешь меня? – тихо спросил Дэн. – А сам? В чем ТЫ зависишь от этого слепого мальчика? И что на самом деле ты о нем знаешь?



ЗЫ: Чай -- брюшко акулы))))) мало того, что белое зубастое создание изображает пусечку, ещё играет словами и попутно будто бы нечаянно прикасается к гиловской щеке. Зато лечит раненого по-настоящему, без подвоха. Такие они, акульи брюшки)))