Я тут уже писал, что ролевые игры мне сейчас додает Морровинд.
И мои фантазии вокруг него.

Бегаю по очереди за Риэлля и за Мьярра. Вроливаюсь поочередно в каждого. В моем воображении они, конечно, пересекаются, и я, по выражению Mark Cain, "смотрю ковёр".
Вот какой ковёр я смотрел последние 10 дней.
(Простите, поклонники вселенной, за допущения и отсебятину - я просто гоню и гон записываю).

Риэлль Рант, "День Поминовения", часть 2.
На обратном пути из Храма Риэлль заметил впереди старого редгарда, несущего ширму для театра теней и мешок, вероятно, с реквизитом для представления.
Благородная старость выглядит читать дальшепо-разному. Полинялая одежда редгарда никогда не знавала лучших времен – скорее всего, ее сшил криволапый раб-каджит в подпольной портняжной мастерской. Темно-коричневое лицо изрезали не только глубокие морщины, но и шрамы, из-за чего левый угол рта был оттянут в вечной печальной полуулыбке. Зато жесткие курчавые волосы с годами засияли лунным серебром, белки глаз сохранили чистоту и блеск, да и спина, явно не привыкшая гнуться над конторскими книгами, осталась прямой. Риэлль сильно сомневался, что доживет до преклонных лет, но уж если стареть, то вот так – с гордой спиной и ясным умом, чтобы до последнего часа жить одному, кормиться самому и никому не быть в тягость.
Старый редгард, похоже, привык справляться сам, что бы ни случилось. Но массивный мешок и громоздкая ширма оттянули ему руки. Он пытался тащить ширму то зажав подмышкой, то взвалив на плечо, но как ношу ни перекладывай, легче она не становилась.
Город Вивек безжалостен к слабакам. Старики, калеки и просто усталые ходоки с натруженными ногами быстро обнаруживают, что на пути из Квартала Чужеземцев до Храма им не встретится ни одной скамейки. А лодочники в праздничные дни дерут двойную цену за перевоз, да свободную лодку еще надо найти.
– Давайте помогу, дедушка…
– Не стоит, не стоит. Ширма совсем легкая.
Редгард явно боялся, что незнакомый молодой данмер пару раз уронит ширму или неловко перехватит ее грубой рукой, прорвет вощеную бумагу.
– Я иду в ту же сторону, – сказал Риэлль. – И не спешу. А вашу ширму я понесу бережно, как живую бабочку. Люблю редгардский театр теней. Примете помощь от поклонника?
Данмер угадал: старик был артистом, и грамотная, сдержанная похвала его искусству пришлась ему по душе. Он доверил Риэллю нести ширму.
– А какие представления вы уже видели? – спросил старик.
– Я видел не так много, как хотелось бы, – осторожно ответил Риэлль. На самом деле он посмотрел одно, и то с середины. Просто смешался с толпой зрителей сразу после того, как прикончил одного бретона отравленной иглой. Но сама идея театра теней Риэллю понравилась. Его восхитили изящные марионетки – боги на облаках, демоны с трезубцами, красавицы в развевающихся платьях и воины с кривыми мечами.
Марионетки.
Это слово напомнило ему о чем-то.
Не о чем-то ясном и близком, скорее о тревожном сне или очень давнем страхе.
Юноша и старик приближались к Кварталу Чужеземцев. Запахло читать дальшежареными крабами и печеными бататами, но Риэлль, который весь день только пил пустой и горький травяной чай, так и не купил себе крабовое мясо на палочке под кисло-сладким соусом. Кусок не лез в горло. К вечеру надо бы поесть, пусть и через силу. Мастер настоял бы, чтобы он поел.
Ребятишки нацепили на головы черепа из папье-маше и увлеченно колошматили друг друга деревянными мечами, изображая «непобедимых воинов-скелетов». Подростки, в основном девушки, напудрили лица, обвели глаза палочками древесного угля, намазали губы помадой цвета «кровь вампира» и приклеили к зубам лакированные клыки. И черепа, и мечи, и клыки были куплены в местных лавчонках. Там же предлагали приобрести амулеты из «чистого серебра», с которых серебряное покрытие слезало от одного прикосновения, небрежно сшитые плащи костяных лордов, аляповатые маски даэдротов и алчущих.
Вот во что здесь выродился день поминовения умерших. Любое событие в Вивеке – повод что-нибудь продать. Впрочем, разве в других городах – иначе?
– Грустно видеть, как молодежь в праздничный день ходит, понурив голову, – вздохнул старик, участливо глянув на спутника. Риэлль ненавидел такие вот понимающие взгляды. – В мое время праздники были временем песен и поцелуев.
– Вы, должно быть, недавно живете в Вивеке, дедушка. Сегодня не просто праздник, а день поминовения. То, что из него сделали карнавал – нарушение древних традиций.
– Карнавалы и маскарады – тоже древняя традиция.
– Шутовство. Фиглярство.
– А что плохого в шутовстве? Что дурного в смехе? И разве наши предки и ушедшие друзья не радуются за нас, когда мы пляшем и смеемся?
Риэллю точно булавкой ткнули в сердце.
Плясать и смеяться?
Нет, кое-что и вправду стоит отпраздновать. Когда он умрет, никто не станет призывать его имя в день поминовения. Ни для кого не будет болью и обузой память о Риэлле Ранте.
Это хорошо.
– Я не умею плясать, – сдержанно ответил Риэлль.
– В наши дни кого из молодых ни спроси – ни одного танца толком не знают. Двигаются, как деревянные, боятся поднять глаза на девушек, зато исправно отдавливают им ноги. Бедные девушки! Чем знатнее красавица, тем труднее ей выбраться на праздники в Плазе. Разве что под маской. Чего не хватает Кварталу Чужеземцев, так это большого бала-маскарада в Ночь Осенней Луны. Сколько детей рождается через девять месяцев после таких балов… Раз не хотите присоединиться к праздничной толпе, оставайтесь на наше представление. Бесплатно.
– Что вы, не нужно…
– Да нам не в тягость. Входной платы мы и так не берем, каждый бросает в миску столько, сколько может.
– Тогда я останусь, дедушка. А на обратном пути помогу вам.
– Право, мой друг, не стоит. На обратном пути мне поможет мальчишка. Сейчас он где-то бегает, ленивый чертенок.
– Ваш внук?
– Вряд ли, раз он каджит.
Риэлль растянул губы и показал зубы. Редгард не испугался. Значит, Риэлль хоть немного изменился за полгода, прожитых в Вивеке. Может, его улыбка и лишена обаяния, но это все-таки улыбка.
– Мальчонка неплохо играет на лютне, – заметил редгард. – Аккомпанирует нашим представлениям. Может сыграть грозу и битву. Может наполнить звуками дворец знатного сановника, где слышен шелест шелков и шепот. Может обозначить переборами струн берег моря и глухую лесную чащу. А еще – умиротворение и радость, любовь и дружбу. Да, он понимает, как важна дружба… особенно в этой стране, где она все чаще заменяет закон. Малыш кое-что рассказал старику о своем друге Риэлле.
Риэлль привычно насторожился. Пожалуй, безобидный и безоружный старик-редгард попался ему на пути отнюдь не случайно.
– Я почти не знаю здешних каджитов, – нарочито небрежно ответил он с оттенком национального данмерского высокомерия.
– Не знаете… За одним рыжим исключением, как мне думается.
Риэлль не ответил.
Вот уж ни к чему обсуждать свои личные дела с незнакомцем.
Да и нечего обсуждать. Нет у него никаких личных дел. Ни с кем. Тем более – с Мьярром.
Этот юный каджит во всем – полная противоположность Риэллю. Подросток, нищий музыкант, уличный поэт, он способен без ущерба для здоровья питаться крысами и объедками, хорошо, если не древесной корой – и почти всегда счастлив. И доволен. Чем доволен – непонятно. Ведь живет, пожалуй, вдвое хуже Риэлля. За песни платят куда меньше, чем за убийства.
Однако Мьярр постоянно лезет подбадривать приятеля. Или утешать.
Хотя его не просили.
А вы попробуйте объяснить другу-каджиту понятие «бесцеремонное вмешательство в чужие дела». Каджит с вами согласится, пороется в вашей сумке, съест ваши леденцы от кашля, скажет: «Да леденцы – ерунда, я тебя сам вылечу!» и предложит поставить вам клизму – когда-когда, сейчас, нечего с этим затягивать.
Мьярр, может, и не настолько бестактный, поэт все-таки, натура тонкая. Но Риэлля уже тошнит от мьярровских фразочек вроде «что ни делается, все к лучшему» и «в самом конце с тобой все будет хорошо, поверь, я точно знаю».
Идиот малолетний. В самом конце… Конец у всех один, и нечего обольщаться.
Кстати, Мьярр не рассказывал о старом редгарде. И о своем круге друзей. Трещал о пустяках, беззлобно поддразнивая Риэлля, перескакивая с предмета на предмет, перепрыгивая трещины в мостовой, обгоняя данмера и беспечно приплясывая перед ним. Вот-вот начнет прямо на улице ловить свой хвост или солнечные зайчики. Что поделаешь, каджит. Никаких манер.
– Давно вы сами дружите с каджитами? – суховато поинтересовался темный эльф.
Редгард поглядел на него с едва заметной усмешкой.
– С такими, как Мьярр – давно. С такими, как Дро’Захар – совсем не дружу.
– Вы сказали – Дро’Захар?
– Просто к слову пришлось.
– Вы его знаете, – Риэлль умышленно «забыл» о вопросительной интонации.
– Я знаю много разных каджитов. Знаю кошечку, горячую и бархатистую – ради нее одной сбросил бы с плеч тридцать лет, если б мог. Знаю ученого книжника в Квартале Чужеземцев – вам бы стоило поговорить с ним, узнаете кое-то важное для себя. А еще знаю бандита, что снял комнату в округе Святого Олмса. Он не такой бандит, который живет и дает жить другим. Очень нехорошо обходится со своими собратьями по несчастью, с бедными эмигрантами. Когда они пытаются начать свое дело, он тут как тут. Стоит им хоть немного заработать, он выжимает из них все деньги. У бедных эмигрантов нет золота и драгоценностей, однако есть кое-какие связи. У всех в Вварденфелле есть связи. Без них не проживешь. Бедные рабочие пчелки ужалят злодея – и умрут. А вот быстрая оса может жалить и жалить... Есть такой интересный вид ос – полистэс карнифэкс по-имперски, а по-нашему, стало быть, оса-палач. Да вам, должно быть, без интереса болтовня старого редгарда…
– Отчего же, дедушка. Мне нравится слушать умных людей. К слову, а чем питается этот ваш карнифэкс?
– Ну, вряд ли голодает. Перекусит там, перехватит тут. Вот что мне вспомнилось: воины здешней Гильдии Бойцов и рады бы найти нехорошего каджита, да не знают, где он прячется. Трясут его соплеменников, а те, конечно, не дураки – сдавать своих. Даже если кто из эльсвейрской диаспоры знает его жилище – Канал Юг-Два – и не считает себя другом плохого бандита… Грубые бойцы не умеют задавать правильные вопросы. Допустим, доброволец, состоящий в Гильдии, взял бы это дело на себя. Получил бы награду по контракту. А если он умен, то мог бы заключить сделку и с Элмарионом, ростовщиком, ничего ему не рассказав ни о Гильдии, ни обо мне. Элмариона тоже беспокоит хвостатый бандит. И Элмарион все еще помнит того, кто два месяца назад вернул ему внучку.
А, ну да, внучка ростовщика Элмариона. Чернокожая десятилетка с железными нервами. Когда Риэлль спас ее от похитительницы-культистки, которая готовилась скормить ребенка своему Господину, маленькая редгардка выглядела хмурой и озабоченной, но и только. Спрыгнула с алтаря, переступила через брызги чужой крови на полу. «Пошлите», по-дедовски резко велела она взрослому дяде. Произношение ужасное, отметил Риэлль. И ответил наглому ребенку: «При детях не пошлю». Малышка не сочла нужным понять насмешку. «Да пошлите отсюда. Эта тетка чокнутая меня в туалет не пустила. А мне прям щас надо». Другой ребенок на ее месте описался бы две минуты назад, когда над ним сверкнул занесенный нож. Впрочем, кто их поймет, этих современных детей…
– Элмарион считает, что вы страшно упрямы, почтенный Рант. Но ваше упрямство его позабавило.
Риэлль позволил себе слегка удивиться.
– Ростовщик – ваш родственник?
– Мы что, похожи?
Риэлль мысленно поставил рядом сутулого толстяка Элмариона и своего статного сухощавого спутника. У обоих ушные раковины удлиненные и чуть приплюснутые, глаза – глубоко посаженные, лбы – широкие и высокие, сильные руки и длинные пальцы с короткими ногтями.
– Похожи.
– Так никто не считал с тех пор, как мы сносили детские штанишки.
– Для красноглазого данмера все редгарды – на одно лицо, – хмыкнул Риэлль. – Не друг же он вам. А личным – поделился.
– Раз вы только сейчас поняли, что мы братья, значит, он вам не рассказал обо мне. Постыдился. Похоже на него.
– Семьи, – вздохнул Риэлль. С детства он наблюдал за семьями – чужими семьями – словно изучал культуру чуждого мира. Сначала – завидовал. Теперь уже нет.
Старик объяснил:
– Я бы и пальцем не пошевелил ради моего занудного старшего брата. Но у него славная внучка. Я рад, что она вернулась домой.
Риэлль промолчал. Не рассказывать же, как ростовщик, прижимая к себе спасенную внучку, брюзгливо торговался с ним из-за каждого медяка, и как Риэлль, прикрыв глаза, считал про себя до десяти, чтобы не рявкнуть: «А я передумал ее продавать!» – и не вырвать девчонку из цепких морщинистых рук.
Боги, он еле сдержался. Только потому, что чернокудрая малышка все время теребила Элмариона за одежду: «Деда, ну пойдем, а, деда? Я домой хочу». Это был живой настоящий ребенок. В другом, более правильном мире у Риэлля была бы племянница ее лет, которая втайне строила бы коварные планы насчет превращения дяди в лошадку.
– Как она? – спросил Риэлль.
– Жива, здорова.
– От нее много шума. – Это был не вопрос.
– Шума хватает. Она вбила себе в голову, что не хочет продолжать семейное дело, а хочет бороться с преступностью. Ее бы воля, хоть сегодня пошла бы наниматься в Ординаторы.
Риэлль к Ординаторам относился скептически, но еще более скептически он относился к ростовщикам.
– Что ж, удачи ей.
– Удачи тому бедняге-Ординатору, который попытается ей отказать, – усмехнулся редгард. – Э-эй! Мьярр! Иди сюда! Мья-а-арр! Где тебя носило, чертенок ты хвостатый?
Риэлль увидел далеко впереди Мьярра. Всего на мгновение мелькнула нелепая мысль – побежать навстречу рыжему пятнышку. Конечно, он не побежал. Он нес ширму. И вообще.
А Мьярра невозможно не заметить издалека. Походка смешная – будто вот-вот подпрыгнет и взлетит. Маску даэдрота он снял из-за жары, и она болталась у него за спиной, словно нелепая зубастая шляпа на зеленой ленте. Сам янтарно-рыжий, глаза распахнутые, огромные уши ловят звуки города, вибриссы – лучики солнечные, улыбка – больше лица, на пол-Вивека улыбка. Он весь точно не из мяса и костей, а из лета. Зимой в отдельно взятой комнате устроит июль. Сияет, искрится.
(Идеальная мишень?)…
Еще раз так подумаешь, мысленно одернул себя Риэлль – перестанешь брать заказы и будешь неделю в храме полы мыть.
Мьярр увидел их и тут же побежал навстречу.
– Ри!
Он единственный в целом свете обращался к Риэллю Ранту столь фамильярно. И не потому, что Риэлль ему разрешил, нет. Просто Мьярр взял и назвал Риэлля дружеским именем Ри. А Риэлль не нашелся с ответом. Хотел пригрозить, что отрежет котенку ушки и усики, но умный боец угрожает лишь тем, что и вправду способен исполнить. Или не угрожает совсем. Вот Риэлль и промолчал. И остался – Ри. Пока он раздумывал, как это пресечь, месяца три пролетело, и слишком много накопилось всяких мелочей, которые он не успевал вовремя пресекать.
Например…
– Приве-е-ет!
Мьярр налетел на Ри и с разбегу ткнулся данмеру моськой в солнечное сплетение. В лапе юный каджит держал палочку с нанизанной на нее едой.
– А я вас везде ищу, дедушка Тэйе! А вы привели Ри! А я и не знал, что вы знаете друг друга! Ри, меня тут угостили печеными бататами! Ты попробуй, попробуй!
И не успел Риэлль опомниться, как у него во рту оказался кусок пепельного батата.
Мьярр не обратил внимания, что розовыми кончиками пальцев на мгновение коснулся сухих темно-серых губ данмера. Еще немного, и засунул бы пальцы в чужой рот.
Пока ошеломленный Риэлль самостоятельно переживал шок от столь бесцеремонного прикосновения, новым взглядом смотрел на так называемого «дедушку Тэйе» и жевал батат (чересчур соленый и слишком острый), Мьярр получил от старика дружеский подзатыльник.
– Ты почему не пришел вовремя?
– Простите, дедушка! Виноват!
– «Простите! Виноват!» Посмотрите, почтенный Рант, на эту улыбчивую морду. Хоть брани, хоть бей, все ему нипочем. Где тебя носило, рыжая шубка?
– То здесь, то там. Праздник же. Подзаработать можно, да и подкормиться. Какие столы накрыты в Округе святого Олмса! Поминальную кашу раздают всем желающим за спасибо! Я так наелся! И еще съел бы, но кожи на животе не хватило. Ри, давай сходим туда, у тебя хоть щеки появятся, а то одни ямки! – Мьярр ткнул пальцем под высокую, резко очерченную скулу данмера. – Дедушка Тэйе, вы не смотрите, что Ри такой жутко худой. Ему дают хорошие задания, я же вам говорил. Он мог бы есть от пуза. Просто откладывает деньги, хочет, чтобы у него была безопасная подушка. Ри, а чем она набита – безопасная подушка? Она дорогая? Почему на нее надо копить? Знаете, дедушка Тэйе, Ри может накопить на двадцать безопасных подушек! Всегда-всегда добивается своего. Я тоже хочу так научиться. Лишь бы только все время помнить, чего я должен добиваться и зачем. А то иду в одно место, попадаю в другое. Ри, а ты мне покажешь потом свою подушку? Я в этом году уже два раза спал на подушке! Хороший год выдался!
Иногда Мьярр, болтая о том о сем, мог ляпнуть такое, что Риэллю хотелось застонать. Или стереть весь мир в порошок и начать историю заново. И ведь глупый порыв. Сам-то Мьярр счастлив. Два раза в этом году спал на подушке.
– Ой, дедушка Тэйе, я же забыл вас познакомить…
– Мы познакомились, – хмуро отозвался Риэлль Рант, чувствуя, что его в каком-то смысле оставили в дураках. – И всю дорогу болтали о пустяках.
– Значит, для вас это были пустяки? – спросил редгард.
– Нет. Для вас – пустяки. Если вы и есть Черный Тэйе, могли бы и своими руками прибрать мусор.
Бывший ассасин и бровью не повел.
– Мог бы. Но устал.
– Предпочитаете передвигать марионетки?
– Предпочитаю рассказывать сказки о героях. Чтобы сказки жили. А иногда – повторялись. И сами искали новых героев.
– Дедушка Тэйе знает все сказки на свете! – восторженно воскликнул Мьярр. – Вы друг другу понравитесь, вот увидите! Ри тоже знает замечательные сказки, а еще – сам придумывает…
Риэлль вспомнил, как получилось, что Мьярр теперь считает его сказочником.
Каждому музыканту нужен покровитель. Мьярр тоже как-то встретил покровителя искусств, большого любителя музыки – и детей. Никем не предупрежденный о последнем обстоятельстве, юный каджит решил, наконец, узнать, какая она – сытая безбедная жизнь. И что лучше – окунать карамель в расплавленный сыр или сыр – в расплавленную карамель. Все это чуть не кончилось для мальчика очень скверно. Мьярр сидел в покоях своего патрона, наслаждался красотой, царящей кругом, жевал пирожное и мурлыкал. Кошки рождаются с уверенностью, что им все дадут за красивые глаза, а от них требуется одно – мурлыкать. Мьярр не думал о мягкой холеной руке, которая его кормит. Не подозревал, что эта рука умеет быть жесткой и смыкаться на горле. Покровитель соизволил усмехнуться – мол, в прошлый раз ты рассовал по карманам подарки, за три минуты подчистую сожрал ужин и умчался, не оставшись ночевать, и не вредно ли так резво бегать с набитым желудком? Уже не рассчитывая связать юного каджита обязательствами, покровитель решил его запереть и связать буквально. Пускай отрабатывает вложенные средства. Мьярр в ужасе заметался по комнате, словно рыжее воющее порождение демонов, перебил дорогие вазы, исцарапал слуг и удрал в окно.
Подаренная покровителем лютня осталась в соседней комнате, и забрать ее не было никакой возможности. Лютня и Мьярр, едва узнав друг друга, расстались навек. Никому не понять, что это значит для музыканта. Словом, потосковав какое-то время, Мьярр понял, что так жить нельзя. Он решился на безрассудную рискованную ночную вылазку – и воссоединился со своей лютней. С точки зрения имперских законов – украл ее. Ведь никому теперь не докажешь, что лютня была подарком…
Самолюбие покровителя было задето. Он послал своего человека, чтобы тот сломал лютню, выбил юному музыканту запястья и раздробил пальцы.
«Свой человек» отправился в Вивек. И там исчез. Ну, бывает.
А нечего подбираться к друзьям Риэлля Ранта. Не так уж много у Риэлля друзей. Тем более – друзей-музыкантов, которым легче умереть, чем лишиться пальцев.
Но лютня не пережила ночной схватки.
«Ри… Ее убили…»
«Ты сам-то цел?»
Мьярр – хвала богам, живой и здоровый – сидел на сыром полу подземелья и нянчил обломки лютни.
«Она была хорошая. Она была живая».
«Да-да, я знаю. Не оборачивайся».
Риэлль Рант – красноглазый, весь в мелких брызгах крови, воплотившийся кошмар, которым боязно пугать детей (а вдруг сбудется) – склонился над убитым, привычно прикрыл ему глаза, чтобы отпустить душу, привычно изрезал ножом лицо мертвеца, чтобы не сразу опознали, привычно обобрал труп, оттащил за ноги в сторону и зашвырнул за мусорную кучу. На корм крысам. Мьярр послушно смотрел в другую сторону. Но все слышал. Да и не мог не понимать, что именно происходит за его спиной.
«Ри… Получается, тебе пришлось убить его из-за меня. Если б я сидел тихо, а не полез тырить лютню…»
«Он пришел сюда – искалечить безоружного мальчишку. А ко встрече со мной не подготовился. Тупость наказуема».
«Моя – тоже».
Риэлль не стал возражать.
Мальчик в последний раз погладил узорчатый бок разбитой лютни.
Риэлль сидел с Мьярром всю ночь после нападения в подземельях, держал его лапы – едва не искалеченные – в своих ладонях и говорил с ним, говорил, всякую чушь плел, сказки рассказывал. Наконец, Мьярр перестал всхлипывать и дрожать. Риэлль заметил у него на ухе каплю чужой крови и, продолжая рассказывать сказку, стер кровь рукавом.
«Жил некогда крестьянин, и было у него два гуара, приученных к ярму. Один из них пропал, и крестьянин пошел его искать. Набитая горная тропинка не сохранила никаких следов. За поворотом она разделилась на две, немного погодя те две тропинки разделились на четыре, а те – на восемь. Крестьянин пошел за советом к мудрецу… Ну, тихо, тихо… Это крысы дерутся, Мьярр. Это не люди. Не так страшно, да?»…
Мьярр судорожно вздохнул – и вдруг уснул, крепко сжимая руку сказочника. Руку, привычную к стали и крови, а не к тому, чтобы на ней дремал котенок.
То, что связало их с той поры, никакими словами не называлось. Мьярр не начал ходить хвостиком за своим спасителем. Он понимал, что был бы обузой. Риэллю Ранту не нужен помощник. Данмер и не позволил бы ребенку – даже родному брату – разделить жизнь с убийцей. Зачем?.. Но после мимолетных встреч с котенком Риэлль обнаруживал у себя в карманах то помятый цветок золотого канета, то маленький подарок, заботливо завернутый в бумагу, то рисунок, то записку. Иногда в записках говорилось нечто важное. Иногда – то, что Риэлль уже знал. Но эти последние как раз и вызвали у данмера доверие к маленькому каджиту. Он знал, что за ним охотится Темное Братство, и Мьярр предупреждал его о том же. Он знал, что перешел дорогу одному телваннийскому лорду, и Мьярр написал своими полудетскими каракулями, что двое слуг из знатного дома, переодетые простыми торговцами, искали Риэлля Ранта в Квартале Чужеземцев. Похоже, Мьярр был с ним честен.
Скорее всего, юному барду понравилась новая игра – дружить с опасной личностью вроде Риэлля Ранта. Чувствовать себя героем чужой таинственной истории. Наверное, так. Потому что чувство долга для каджита – мотив слабенький. Мьярр (хвала богам!) никогда не заявлял: «Теперь я твой должник на всю жизнь».
Для Риэлля самая большая благодарность – что Мьярр забыл ту ночь. Не остался заикой. Не бросил музыку. И не начал бояться собственной тени. Наоборот, поразмыслил о случившемся и захотел учиться азам самообороны. Учился на удивление прилежно, делал успехи.
Сошлись как-то на поляне возле порта силт страйдеров – там трава мягкая, новичку падать не больно. «Ри, ты не береги мои пальцы, хватай крепче, как настоящий злодей. Ведь я сам должен их уберечь».
Как настоящий злодей…
А Риэлль, интересно, какой злодей? Придуманный, что ли?!
Попробовал применить захват, а мальчишки нет как нет. Отскочил в сторону огромным прыжком, что твой кузнечик, и смеется заливисто – знай наших!
Риэлль почему-то навсегда запомнил и его смех, и давешние слезы, и тепло маленьких лап в своих ладонях.
– Чувствуете, как пахнет крабами? М-м-м, копченые крабушки! Пахнут в сто миллионов раз лучше, чем цветы! А вы знаете байку про грязекраба-торговца? Говорят, на островах один грязекраб…
Риэлль вернулся в реальность.
Купил кусок подкопченного крабового мяса. И сунул пакет в лапы котенку.
– Ешь. И заткнись хоть на минуту.
– Напополам! – тут же решил Мьярр, откусил меньшую долю, а большую протянул другу.
Риэлль замешкался. Как-то это все… Точно из одной чаши пить…
Мьярр запихнул угощение ему в рот.
– Жуй-жуй. Расти большой.
– Я уже не рафту, – мрачно сказал Риэлль, поневоле жуя вкуснейшее мясо и не представляя себе, что о них двоих подумает Черный Тэйе, самый быстрый короткий клинок своего времени.
Впрочем, пусть думает, что хочет.