(Я все пытаюсь дописать боевую операцию с превращением Ксавье в морфо, но пока времени и энергии не хватает, могу прописывать только походные будни в перерывах между боями. Это не совсем филлер, тк здесь дается пара намеков на тайны прошлого, которые всплывут позже, и обозначены кое-какие особенности Мира Снов).

– Дин…
– Что?
– Я тут подумала… – Марьяна поковыряла влажную землю носком сапога. – А че ты вообще с нами поперлась?
– А че за предъява? – передразнила соратницу Дина. – Странно ты формулируешь вопрос. Вынуждена уточнить: я служу в отряде Крушителя несколько дольше тебя.
– Да я не о том. Я не против, что ты здесь. Наоборот... – Марьяна смутилась и закончила с усмешкой: – Хоть есть об кого косяк прикурить.
– Рада, что ты нашла применение моему дару. Получается – не зря живу.
– А то. – Марьяна будто не заметила иронии. Вытащила из ножен за голенищем нож и аккуратно срезала колонию синих, подозрительных на вид грибов. – В супчик самое оно.
– Это подлосинники. От них глюки, Марьян. Брось, ради бога.
– По-немецки «глюк» значит «счастье».
Дина окинула соратницу печальным критическим взглядом: красные уши торчат, как ручки супницы, вьющиеся каштановые волосы тут и там выбились из косы, разлохматились, в них паутина и кусочек коры; карие глаза глядят слегка враскосяк, улыбка крокодилья.
– Бедное дитя. Не знала, что читать дальшеизучение немецкого так плохо влияет на неокрепшие умы.
– Научилась мне отвечать, молодец. А то молчишь, терпишь. Непорядок.
– Пирокинетику положено держать себя в руках.
– Вот оно что, – посочувствовала Марьяна. – А какой у тебя на самом деле характер?
Дина ответила не сразу.
– Ты хочешь знать, какой я была до пробуждения дара?
– Ну да. Веселая? Играть любила?
– Как сказать. Пока не пробудился дар, я была слишком... ободранная.
Марьяна фыркнула. Дина уточнила:
– Беззащитная. Без брони, без кожи. А еще боялась хулиганов.
– О, тебе точно надо было ко мне. Я хулиганов била одной левой.
– А с кем тогда дружила? – удивилась Дина. Она считала, что такое недоразумение ушастое могло дружить именно с хулиганами, и хорошо, если не с настоящими бандитами.
– Дружила? Та-а, со многими. Щас не вспомню. Со многими. В Мире Вещей народу хватало.
Рассказывая о детстве, Марьяна смеялась. Припоминала забавные случаи.
По первому впечатлению казалось: у нее в приюте с ребятами сложились добрые отношения. Но Дина не вчера родилась, умела читать между строк и слышать больше, чем сказано.
На самом деле Марьяна вела себя скверно. С ней в ответ обходились точно так же.
– …школота нарисовалась, у самого забора. Домашние, мамкина радость. Я пошла знакомиться. Ничего такие ребята. Мне даже понравились. А воспиталка сразу – орать.
– Почему?
– Будто я в них камнями пуляю.
– А ты не пуляла?
– Нет, конечно! – возмутилась Марьяна. – Тоже мне, камни. Это ж керамзит. Муху не зашибешь.
Дина вздохнула.
– Но потом – у тебя были друзья? Настоящие?
– А как же. – Голос Марьяны потеплел. – Тут, в Мире Снов. Мой первый отряд. Еще до вас, до Крушителя. Мы совсем зеленые были. Командующая Илма Добрая Сестра сделала из нас боевое братство. Вернее, сестринство.
– То есть она приказала вам подружиться?
– Ага. Здорово, да? – Марьяна, похоже, до сих пор чувствовала себя счастливой при мысли о таком простом решении своей «маленькой проблемки» с социализацией. – То ни одной подруги, а то сразу семь. Сила!
– И вы действительно подружились?
– А че ты начинаешь, я не поняла? – вскинулась Марьяна. – Мы за госпожу командующую – в огонь и в воду… Как одно целое… Были. И нечего про это болтать, если не знаешь. Не трожь святое.
Дина помолчала и тихо попросила:
– Прости.
Марьяна наступила, не глядя, в чью-то нору, споткнулась, замахала руками, чуть не врезалась лицом в дерево.
Обычно ее принуждали извиняться. И всегда было за что. Но никто и никогда не просил прощения у нее.
– А?! – переспросила она почти испуганно.
– Говорю: прости. Я скептик, Марьяна, и не верю, что к добру или счастью можно прийти строем. Но ваша Илма Добрая Сестра, возможно, и вправду сыграла роль доброй наставницы. Приютила вас, детей. Научила сражаться со злом. Дала вам веру. Дала направление в жизни.
– Ну, – согласилась Марьяна. Но тут же ее лицо омрачилось. – Толку-то с того направления. Без нее мы в разные стороны пошли. Раскол, м-мать… Жаль, она не вернется, не наваляет сукам, которые ее эмблемы сорвали.
Такое явное выражение гнева было нехарактерно для Марьяны, которая и морфо-то убивала бездумно, играючи, с шуточками-прибауточками, будто на ярмарке сбивала разноцветные кегли. Дине пришло в голову, что настоящий гнев рождается из того же источника, что и настоящая любовь. Марьяна мало кого любила и мало кого ненавидела. Любовь и ненависть занимали одну и ту же комнату в ее сознании, ждали своего часа за одной и той же дверью, которая приоткрылась на миг и вновь захлопнулась.
– А, все равно… Она сказала, мы не расстанемся. Мол, ее частицы – в каждой из нас.
– Ее частицы? Что это значит?
– Хрен знает. Любила она выразиться цветисто да заковыристо. Не то что наш Крушитель.
Марьяна тряхнула лохматой головой, словно вытряхивая ненужные мысли. Дина не смогла сдержать улыбку.
– Ты встряхиваешься, как мокрый щенок. Смешная…
– А ты зато красивая, – ни с того ни с сего ляпнула Марьяна.
Произнося эти слова, она не смягчила свой мальчишески-хрипловатый голос, не добавила в него тепла и доброты, даже не посмотрела на соратницу. Раскинула руки и побежала вперед, легко перепрыгивая, точно гимнастка, с корня на камень, с низкорастущей ветви – на ствол поваленного дерева. Она прыгала потому, что могла. Казалось, ее тело, юное и дикое, беззвучно смеялось от избытка сил, от полноты жизни.
– Эй! – возмутилась Дина. Она все это время за разговором собирала хворост и теперь держала в руках порядочную охапку сухих веток. А Марьяна ничего не собрала, кроме грибочков-подлосинников. – Эй, а ну вернись! И нечего мне зубы заговаривать! Где хворост?!
Девушка не знала, сердиться ей или смеяться. Только у Ксавье хватает твердости хоть как-то дисциплинировать эту ходячую ошибку педагогики.
Все равно что призвать к порядку ветер.
…
– Почему говорят «Мир Снов», когда на самом деле здесь не один мир, а множество?
– Да ну… Не надо мне это знать. Не моего ума дело. Зачем мне еще больше миров? Я еще этот не облазила весь.
Едва договорив, Марьяна тут же выпалила, противореча самой себе, как всегда:
– И какие они, другие Миры Снов?
– Мне не хватит слов, Марьяна. Не хватит слов, чтобы объяснить.
– Так придумай.
– Придумать слова?
– Конечно. Все слова кто-то придумал, не? – Марьяна пошевелила-поиграла пальцами. – Например, пензотина.
– Пензотина?
– Ага. Плохая дорога. Или когда паутинная зараза у тебя на хвосте, а ты пустая, отбиться нечем. Одна надежда – в укрытии отлежаться, но его еще надо найти. Короче, плохо тебе. А вот пензурятина – это когда и дорога плохая, и зараза на хвосте, но тебе интересно. И ничем тебя не остановить – прешься, потому что тебя прет.
Дина глянула на Дикобразку, будто не могла поверить, что можно с глубокомысленным видом нести такую чушь. И вдруг улыбнулась. Всего на мгновение, но искренне. На смуглой щеке обозначилась ямочка.
– Я правильно поняла, что в нашей жизни бесконечно – то пензотина, то пензурятина?
– Ну почему? Еще мы спим. – Марьяна задумалась. – И моем посуду.
Дина вспомнила вопрос, на который так и не захотела отвечать: «А че ты вообще с нами поперлась?»… Каковы ее мотивы? Справедливость? Месть? Желание доказать себе, что она – боец, а не сломленная дрожащая девчонка? Пожалуй. Но все это – не главное.
– Я прусь, потому что меня прет. Хорошая философия, Марьяна.
– Обращайся.