Немного про Ива

[inerind]

Заметка, помогающая понять Ива.

Это который Чёрный Пёс.

Какие предупреждения ставить, не знаю. Триггерные темы, наверное. Триггеры не мои, но мало ли.

Про весёленькое детство.
Его «отец», точнее, муж его изменницы-матери, переживал факт измены очень тяжело.
Он прессовал Ива. Как живой результат измены.
Сам «отец» был хилый болезненный очкарик и в нём ничто не напоминало классический образ «свирепого самца». Зато он любил говорить о мужественности. Понимание мужественности у него было странное. Он искренне верил, что быть мужественным – значит быть агрессивным. И уметь «прижать к ногтю» кого-то «менее мужественного». Ему нравилось читать криминальную хронику. Он считал убийц очень мужественными. Даже если факты конкретного дела полностью противоречили этому убеждению, «отец» эти факты в упор не видел. При этом он сам, разумеется, не соответствовал своему идеалу мужественности. Ведь он не мог решиться даже курице голову отрубить. Себя изменить не мог, идеал менять не хотел. Только зря мучил себя годами. Дома он никак не мог приструнить жену. Зато на службе был маленьким злобненьким диктатором. Перед ним ходили на цырлах, но по сути его не уважали, скорее – пытались изобразить притворное почтение, чтоб он опять не развонялся.
Вот такой вот «отец» по любому поводу наказывал и унижал маленького Ива, или, как называли ребёнка соседи, «ублюдышного цЫгана» (в их бретонской глубинке говорили, естественно, не как в Париже). Слово «сын» в его устах было как плевок, как что-то непристойное: ссын. А Ив платил ему тем, что называл его просто «он» или «отец», и никогда – «папа».
Масла в огонь подливала и мать, красивая, величественная, безбашенная. Она демонстративно баловала Ива и нарочно разрешала ему всё, что муж запретил. Правда, она тоже запрещала Иву многие вещи, например, «быть обыкновенным/пошлым», «любить скучных людей», «заискивать перед индюками» (видимо, имеются в виду преподаватели и другие авторитеты? она не объяснила) или даже «предать созвездие Ориона» (как хотите, так и понимайте). Ив был годами очарован матерью. Она была необыкновенная. Привила ему любовь к литературе и сделала его тем, кто он есть. Но тут имелась одна закавыка. Ивонн (сына она назвала в честь самого любимого человека – себя) со всей решительностью отстаивала свои права в семье, включая и те права, которых ей не полагалось, например, право изменять мужу. Если муж в слепом гневе поднимал на неё руку, она отбивалась практически на равных. Если он грозил ей убийством, она весело отвечала: «Передавай привет своему будущему «муженьку» в тюрьме». Но, когда Ив получал очередных лещей от «отца», Ивонн вела себя невозмутимо, будто рефери. «Ты моё всё. Но не следует мальчику просить защиты у женщин. Когда мужчин оскорбляют, мужчины поступают, как мужчины. Мужчины разбираются сами». А разобраться самому – с отцом – это каким образом? По-эдиповски? У меня как у автора ощущение, что мать подсознательно подталкивала Ива к этому. Типа, «мой сын вырастет настоящим мужчиной и освободит меня». Возможность развода она не рассматривала. Ведь развод предполагает, что муж ещё будет жить дальше и может быть счастлив. Ивонн считала, что «дальше» имеет право жить только она. И счастлива будет тоже именно она, никто другой. То, что её обожаемому Иву пришлось бы сесть в тюрьму, а то и отправиться на гильотину, см. тогдашнее законодательство – ей просто не приходило в голову. Ей не было всё равно, она по-своему очень любила Ива. Но Ив – цыганское дитя свободы – был рождён, чтобы дать ЕЙ свободу.
Скандалы в семье усугублялись наличием двух старших девочек, которые – «гадины, лгуньи, я их такому не учила!» – задыхались рядом с матерью и норовили удрать хотя бы на танцы, урвать глоток собственной жизни.
Ив, естественно, не убил отца. Ив живой, а не набор скриптов – у него свой ум есть. Но он сбежал из дома, будто чувствовал, что спокойно уехать из дома по окончании школы ему не дадут, он же типа должен выполнить своё «назначение».
Года через три-четыре после побега Ива его мать, Ивонн, сошла с ума. И с тех пор находится в лечебнице. Такого исхода никто не ждал. Она всегда казалась самой витальной в семье, сильной, непотопляемой. Казалось, скорее её муж и дети все сойдут с ума рядом с ней, а она одна останется на плаву. Ив до сих пор винит себя в сумасшествии матери, и его не спасают резонные возражения друзей: «но ведь тебя уже несколько лет как дома не было». Ив думает про себя: «в том-то и дело». Он уехал, и выстроенная матерью система посыпалась. Хотя он понимает, что из этой ситуации нельзя было выйти совсем без стекла, а его выбор далеко не из худших. Хотя бы все живы остались, чо.

Про наследие весёленького детства. Проблема в том, что Иву потом было очень трудно вырастить в себе мужественность, не основанную на агрессии. Не основанную на бесконечных газетах отца, на статьях про отморозков и психопатов. Не имеющую ничего общего с ожиданиями матери – «мужчины разбираются сами», то есть «убей отца».
А ещё Иву было трудно проявлять любовь. Тк «отец» не любил его совсем, а любовь матери выражалась в полном контроле, причём очень взбалмошном и собственническом.
Что делать, если ты любишь кого-то, Ив понимал очень плохо.
Вероятно, обнять и никогда не отпускать? А если орёт и сопротивляется – отпускать? Или не надо?
Маньяческая тема.

Про маньяка. Впоследствии Ив увидел вживую «осуществившегося» в обоих Мирах маньяка – девочку Мадо, под неофициальным прозвищем «Багряная/кровавая шапочка», благодаря дружбе с невидимым волком. Он не то чтобы жалел эту несчастную и безумную девицу, но и не желал ей утратить душу, развоплотиться в обоих Мирах. «Я против того, чтобы истребить её душу и лишить её последнего шанса. Она чудовище, но – человек. Я знаю, как зовёт тьма. И какую свободу сулит. Сделай с другими то, чего боишься сам, и станешь хозяином страха... Юному человеку трудно не поверить в это – трудно удаляться от зова, пока шёпот тьмы не сольётся с белым шумом». Ив, правда, оказался ровно один на позиции милосердия – даже добрый Кловис, измученный потерей слишком дорогих людей, в ту минуту считал, что «поставить зло на колени и зверски убить», в общем, здравая идея.

Про милосердие. Ив вообще странный человек в плане милосердия.
Он, судя по мыслям и словам, нередко бывает гневным и/или жестоким. Он умеет глубоко и долго чувствовать гнев/ярость. Казалось бы, с такими качествами характера он должен быть мстительным. И не прощать даже нечаянный плевок на землю рядом с его сапогом.
Но, судя по действиям, он один из самых милосердных людей. Из тех, кого я знаю.
Если должен кого-то убить – в Мире Снов - убивает быстро, а если имеет право пощадить – щадит.
И никогда не тащит вину раскаявшегося человека дальше, чтобы при удобном случае напоминать ему о ней. Ив предпочитает "закрывать дела" - поговорили и ладно, подрались и хватит. Пожалуй, NN был виноват, но он так тяжело ранен, что считай - уже наказан, и хватит ему мозги полоскать.
Иногда более мягкие и нежные люди на его глазах от душевной боли теряли контроль и орали «пусти меня, я этого гада на ленточки порежу!!!», и именно Ив – не пускал. Иногда более добрые люди годами говорили: «я никогда не прощу такого-то, никогда не сниму с него моё проклятие, пусть вечно помнит меня и страдает». И именно Ив отвечал на это отрезвляющей цитатой: «какая страшная вечность – наша короткая жизнь».
Чтобы примерно представить себе милосердие Ива, вспомните действия Джулса в «Криминальном чтиве», когда Джулс отпускает живыми двух грабителей в кафе. Может, грабители и не заслужили доброты, но их можно пожалеть/отпустить. Потому что у этого решения, скорее всего, не будет страшных последствий. Тогда пусть живут.

Про иллюзии юности и коммунизм в личной жизни. В любви Ив всю жизнь искал равных отношений, без стандартных ролевых моделей и без угнетения. Но не находил. Точнее, не мог их выстроить. И от пола партнёров это не зависело и зависеть не могло.
В юности Ив всерьёз верил, что без баб всё будет ок – по определению)))) он по молодости-наивности считал, что «женщины не понимают нормальных людей» и что, следовательно, без них нормальные люди друг друга всегда поймут)))) ему пришлось почти сразу хрястнуться об реальность. Что наличие тараканов никак не зависит от пола/гендера и что у него самого в башке тараканья ферма ещё та.
Иву мешало ещё и то, что он почему-то не мог встроиться в менталитет родного народа. Каково жить, когда большинство взрослых людей вокруг относятся к своей личной жизни, как нормальные французы, а ты так относиться не можешь и не хочешь? Допустим, одним из первых романов Ива был короткий роман с преподавателем на курсах литературного мастерства. Ив исчез резко, и с курсов в том числе. Преподаватель еле нашёл его и еле добился разговора. "Я узнал, что у вас жена и ребёнок. Будет правильнее, если исчезну я". "Зачем?" "Что зачем?" "Зачем тебе исчезать?" Далее - ступор у обоих. Бездна непонимания становится глубже, глубже, глубже. Ив развернулся и ушёл в шоке (и в гневе). Что бывают такие люди с такими принципами. Преподаватель, вероятно, тоже был озадачен. Что бывают такие люди с такими принципами...

Про Марселя. Сознательно Ив мечтал – защитить Марселя, а бессознательно – быть необходимым и небросаемым. Мечта Ива - стать чьим-то псом. И чтобы не выкинули на улицу. «Если ты – единственная опора и защита, то человек тебя не оттолкнёт, каким бы ты ни был». Ив пытался в это верить. Но это опасная формулировка. И лживая. Марсель оттолкнул Ива, свою единственную опору и защиту. И полетел в никуда. Ив искал его, хотел вернуть Марселя домой. Любого. Уже понятно, что неверного, лишь бы живого. А Марсель… Он, кстати, не хотел того разврата, в который его затянуло. Марсель просто хотел жить один, но было не с кем. Такой вот парадокс. Наркотики он начал принимать потому, что при одной мысли о взрослой жизни Марселю становилось страшно. Он не хотел ничего из спектра имеющихся возможностей, от «покупать хлеб» до «стареть». Он хотел того, что невозможно. Расцветать фиолетовым цветком в небесах, например. И наркотики сперва дали ему это. А потом отобрали всё. Ива он любил, как умел, но быстро обнаружил, что Ив не сможет починить его мозг, Ив сам поломанный. Марсель разрушил себя наркотиками и погиб, потому что не умел жить ради себя, более кратко – не умел жить.

Про контроль и принятие, а также про Кловиса. Зёрна того самого угнетения, которое Ив ненавидел, он же и носил в себе самом. Только спустя годы до него дошло, что эти зёрна, собственно, мешают ему остаться рядом с Кловисом. Их можно выкинуть. И станет легче.
Выкинул он их как раз вовремя. А то с Кловисом уже тёрки начинались.
Кловис после тех тёрок сперва настороженно закрывался от Ива.
Потом почувствовал в нём нечто новое, непривычное, поэтому снова доверился и принял его.
А принимает Кловис очень тактильно – подходит к сидящему на стуле человеку и мягко-мягко, бережно-бережно обнимает его голову обеими руками.