Предыстория Гила и Альтиаса

[inerind]

Это предыстория Гила и Альтиаса.

Кратко о них.
Локация - Мир Снов.
Альтиас - домашнее прозвище Чай, Чаёк - Крылатый, воин и палач, Тот, Кто Видит, глава Совета Крылатых. Подробнее о нем: inerind.diary.ru/p220992943_ewe-odin-iz-soveta-...
Гил - полное имя Гиллис (то же, что Эгидиус), прежнее прозвище Озверелая Жуть - Крылатый, бывший бандит, ныне заместитель и ближайший помощник Альтиаса.
Их изображения -
inerind.diary.ru/p221025834_sketchbuk.htm и inerind.diary.ru/p221007698_parnyj-portret-i-ku...

Захотелось рассказать об их первой встрече, когда Гил еще был вне закона и назывался Озверелая Жуть. А Чай еще не подозревал, что он Чай.
Прошу прощения за "Скарборо", переводов этой песни наверняка много, но - у тех переводов авторское право.

Итак, история "Меж землей и соленой волной", глава I.


…С тех пор, как Гил Озверелая Жуть починил подвесной мост, к Игольнице никто не пытался пройти.
Местные боялись.
И правильно боялись.
Пять дней назад мост проломился на середине, сгубил бравого вояку из Оплота.
Бедолага оставил мозги на дне пропасти – а мог бы их поднапрячь и обойти Игольницу десятой дорогой.
Слухи о сгинувшем герое распространиться в Долине никак не могли, но все же…
У Гила появилось время поработать над ловушками. Игольница стала неприступной. Неплохое качество для девицы и замечательное – для пещеры, в которой таится Озверелая Жуть. Таится, скучает, варит безвкусную мучную болтушку, заедает кислыми, вяжущими ягодами там-и-тута, читает по второму заходу одну и ту же книгу, вспоминает былое, спит чутко. В ночи вздрагивает, когда от резких порывов ветра стучит и позвякивает гирлянда пустых консервных банок, натянутая между черными скрюченными кустами.
Убежище уже пять дней никто не искал.
Никто не искал среди скал – почти строка из баллады.

На ярмарку в Скарборо едешь? Постой!
(Розмарин цветет по весне)…
Увидишь того, кто был прежде со мной –
Напомни ему обо мне.

Баллады чаще всего плохо кончаются.
«Кем убит и отчего – знает сокол лишь его»…
А у Гила не то что сокола – беспородного пса отродясь не водилось. Лишняя морока.
Таскай животину с собой, корми, лечи. А помрет, еще горюй о нем.
Еще подростком в мире Вещей Гил подкармливал здоровенного Буча Харпера – так собачатину и звали, не харперовский Буч, а Буч Харпер, со всем уважением. Суровый зверь сторожил угольный склад старикашки Харпера, и еду, понятное дело, у кого попало не брал. Но в Гиле что-то родное почувствовал, вот и принимал от него свиную требуху и кости, пока хозяин это дело не пресек. Еще раз, говорит, возле моей собаки увижу – стреляю, потому как ты потомственный грабитель и мошенник, белое отребье хуже ниггера, любой суд меня оправдает. Буч еще долго помнил Гила, вилял хвостом – здоровался. Не понимал, почему Гил его больше не кормит. Гил махал рукой, не подходил ближе – гнида Харпер выстрелить не выстрелит, зато веселую жизнь устроит всей семье. Матери, мелким. Не поленится. Участок-то его. Взвинтит арендную плату, а ты вякнуть не моги… Пес и мальчик страдали молча. Так их и разлучили. Кто в четырнадцать лет по девочке мается, а кто – по здоровенному старому мастифу.

Пускай он полоску земли мне найдет
Меж землей и соленой волной.
(Лето настанет – тимьян зацветет)…
Тогда он и будет со мной.

Пора обойти сторожевые посты.
– Здравствуй, Джерри. Хэй, как ты там, Бак?
Поговаривали, что где-то в Игольнице, среди острых, источенных ветром скал и пещер, похожих на ласточкины норы, засела целая банда.
Местные еще не успели понять: сто процентов этой банды составляет Гил Озверелая Жуть. А остальное, вернее, остальные – дело техники. Чучелки, понатыканные среди скал тут и там, словно притаившиеся люди. Оружие морфо, отзывающееся на голосовые команды. Банки криковика, закопанные на каждой тропе.
– Привет, Сол, – сказал Гил скорчившемуся среди камней чучелку. Убедился, что тень «Сола» падает на тропинку, а самого Сола днем не разглядишь как следует – солнце бьет в глаза.
– Здорово, Джеб, – шутливо поприветствовал Гил другое чучелко.
Джеб не ответил. Наверняка в глубине своей глиняной души не одобрял ни Мир Снов, ни Вселенную в целом. Лицо, кое-как нарисованное углем на мешковине, получилось неожиданно угрюмым. Старый пуританин, подумал Гил, мрачный, зато несгибаемый. Еще бы, когда вместо позвоночника жердь…
Только парень, которому совершенно нечем заняться и не с кем общаться, способен дать грубо сработанному чучелу из мешковины и глины имя Джебедайя. А что, неплохой Джебедайя Уилкинс, вот и фамилия сочинилась. Ему бы еще круглые очки и старую широкополую шляпу, и дробовик в руки, и Библию в нагрудный карман.
Да хрен с ним, обойдется.
– Тва-а-арррь!!!
Гил вздрогнул.
– Ва-а-аткнул ррруки в небо!!!
Сам же зарывал в землю банки с криковиком, но, черт, он и вправду ТАК орал в банку?! Будто сам нечистый ревет с адского перепоя. А, ладно. Нечего на зеркало пенять. Такой он и есть.
По-честному, Гилу в тот день было паршиво. Как заполнил яростным криком все банки – легче стало.
Пригибаясь и прячась за валунами, побежал смотреть, кто же поймался на криковик.
На тропе никого не видно. В кусты прыгнул со страха?
Гил ждал.
Ждал.
– Стоять, обсосок! – послышался гиловский голос из-за гряды валунов, со стороны пересохшего ручья. – Стреляю!
И в ту же минуту хлопнули три выстрела: пух, пух-пух.
Гил сам научил стрелять одну из этих новеньких морфовских штуковин. Сама ищет цель, ей главное – услышать слово «стреляй» или «стреляю».
Вот и готов красавчик. Думал спрыгнуть с тропы, отбежать к ручью и по сухому руслу дойти до самой Игольницы. Знаем мы таких умных.
Надо тело прикопать, а то падальщики слетятся. Да и вообще – надо. Какой-никакой, а человек.
…Тела в русле ручья не оказалось.
Сработала еще пара ловушек, по той же схеме. И нигде никого, ни мертвых, ни живых. И следов нет. Может, птица. Ага, неуязвимая. Или какое-нибудь чудовище сюда забрело. Ну да. Чудовище без лап, бесшумное, невидимое, последовательно запускающее все придуманные Гилом ловушки.
Гил не стал бежать по кругу, от одной срабатывающей ловушки до другой. Хватит. Вместо этого кинулся к убежищу одному ему известной короткой тропой, взлетел по морфовской веревке на вторую по счету скалу Игольницы. И тут же убрал веревку. Та сама покорно свилась кольцом у его ног.
– Один шаг, парень, и ты мертвяк! – орал голос Гила внизу.
«Никогда больше не воспользуюсь криковиком», подумал Гил. «Слышать его не могу. Будто кругом уже пятеро Гилов, и у всех с головой непорядок».
Нет, конечно, внизу – реальная угроза. Не галлюцинации, не двойники, не отражения, а люди. Люди, разгадавшие его логику и обезвредившие несколько его ловушек.
Вопрос: где они?
«Я знаю, где они будут», подумал Гил. «Подвесной мост через пропасть всего один».
Было жарко. С северо-востока наползали тучи. Вечером наверняка хлынет ливень.
Гил караулил на плато, ждал. Несколько раз проверил – вдруг охотники за его головой все-таки решили не пользоваться мостом. Вдруг они подбираются с противоположной стороны, кидают штурмовые кошки…
Нет, нигде никого.
Гил не стал готовить обед, сжевал всухомятку ломоть сухой лепешки. Проверил все подступы к Игольнице. Проверил и саму Игольницу. И свое убежище – ну, мало ли. И нижние пещеры, где в глубине темных вод подземного озера водились слепые рыбы, а на берегу толкались мелкие и вечно голодные гулбоки.
Прошло три часа.
Четыре.
Пять.
Страх Гила сменился досадой. Досада уступила место веселой злости.
«Ну, это уже хамство. Придет меня кто-нибудь убивать или нет?!»
Еще и не ужинай, и не спи из-за этих паршивцев.
Гил еще раз обошел плато и, уже не надеясь кого-то увидеть, глянул вниз – наугад.
Незваный гость был там. Отдыхал на выступе скалы.
– Здравствуйте, – сказал он, не поднимая головы.
– Издеваешься?
– Здороваюсь.
Гил видел его макушку. Вернее, капюшон.
Мог бы сбросить булыжник - бац по капюшону, и нет проблемы.
– Ты здесь один?
– Разумеется.
Гил не очень-то поверил. Ну ладно.
– Как ты обезвредил ловушки с криковиком?
– Профессиональный секрет.
– И что у тебя за профессия?
– Такая же, как ваша, только с противоположным знаком. Я имею честь быть вашим противником. Если, конечно, вы – Гил Озверелая Жуть.
Откинул капюшон, поднял голову.
Гил как-то слышал быличку про маскарадников. Сдирают с людей лица заживо и на себя натягивают. Сами одинаковые, ни дать ни взять гипсовые статуи, по одной форме отлитые. А им другого хочется. Родинок хочется, веснушек, ямочек на щеках, морщинок. Жизни им хочется, заполненности, а сами себя заполнять – не умеют.
Нынешний незваный гость был вроде маскарадника наоборот.
Не пытался заполнить пустоту, не думал ее скрыть. Без страха и без ерничанья всему подлунному миру показывался: вот он я, как есть пустой.
Весь – цвета бумаги. Волосы, кожа, плащ. Страница почти чистая. С одной-единственной строчкой, и та вымарана – не прочтешь.
Бледное лицо, совсем юное, перечеркнуто черной повязкой на глазах.
– Кстати, почему Жуть? – спросил незнакомец. – В женском роде… Почему не Озверелый Ужас, например? Я не критикую, мне просто любопытно.
Гил последние три-четыре дня общался в основном с Джебедайей, ага.
Почему бы не поговорить с этим болезным?
Все равно не жилец.
– Озверелый Ужас – вяло звучит, – объяснил Гил. – Должно быть резко, хлестко, сечешь? Как удар бича.
– Бич – ваше коронное оружие?
– В моих руках любое оружие – коронное, парень. Хотя… Озверелый Бич – не годится.
– Двусмысленно.
– Ага. Был вариант – Озверелый Зверь. Но Жуть, по-моему, лучше.
– Больше жути.
– Именно. Озверелый Зверь – масло масляное.
– Переизбыток озверения.
– Ты улавливаешь суть. Но ты не представился.
– Мне и не нужно, – сказал юнец. – У меня к вам не личные счеты. Я – олицетворение закона.
– Слепая Фемида?
Юноша не обиделся.
– А что, похож?
– Похож. Правда, Фемида тоже того… Женского рода.
– Один-один, – спокойно признал юноша. – Мне вас оттуда плохо слышно, вы бы спустились.
Гилу тут же вспомнилась сказка про Колобка.
– Не люблю альпинизм, – усмехнулся он. – Ты любишь, ты и лазай.
– Как скажете.
Юноша действительно полез. Пополз по скале, полагаясь только на руки и ноги. Хоть бы страховку какую использовал… Впрочем, куда слепец может забросить штурмовую кошку? Да и забрось он ее чудом на нужное место, разве Гил не перебил бы веревку? Слабость парня в чем-то оказывалась его силой. Его точка опоры, невольно подумалось Гилу – не вовне, а в нем самом.
Наблюдать за ползущим слепцом оказалось на удивление интересно.
Гил уселся на камне поудобнее.
Все хорошо, да солнце припекает. Но Гил захочет – отдохнет в теньке, захочет – уйдет в пещеру. А тому парню, который Фемида – ему каково?
– Почему ты по мосту не пошел?
– Мост подпилен.
– Откуда знаешь?
– Простая логика. Почему вы не разрушили подвесной мост, ведущий практически к вашему порогу?
– Зачем разрушать? Я что, бука? Гостям не рад?
– Видимо, рады. Когда гость доходит до середины подвесного моста и с воплем падает в пропасть.
– А мне потом чинить мост и заново его подпиливать, – невольно пожалел себя Гил. Он еще и новые доски обмазал раствором глины, высушил и тряпкой счистил лишнюю грязь – состарил древесину. Нет, ну а что? Любое дело делай на совесть.
– Нетрудовая жизнь требует постоянного труда, и никакой пенсии.
– Ты мне еще проповедь прочитай.
– Зачем? Все, что я мог бы вам сказать, вы знаете сами. Только стараетесь об этом не думать.
– Прикуси язычок, парень. Тех, кто учит меня жить, я отстреливаю, как бешеных собак.
– Вы так и так собираетесь меня прикончить.
– Ну.
– А угрожать тогда зачем? – Тонкие сильные белые пальцы искали и находили любую неровность, хватались за каждый выступ, просовывались в каждую трещину. Юноша лез наверх медленно, но верно. – Чтобы люди вас боялись – давайте им надежду. Когда выбираешь между расстрелом и расстрелом, становится совсем не страшно.
– Хватит философствовать.
– Я ползу по отвесной скале, внизу – пропасть, наверху – головорез. Как еще время скоротать?
На «головореза» Гил немного обиделся. На самом деле он никогда в жизни не отрезал человеку голову. Но, может, пора начать. Вот с этого умника.
– Временем-то не разбрасывайся, – посоветовал Гил. – Помолись, подумай о хорошем, вспомни мамочку.
Он отошел в тенёк, попил воды из фляги. Нельзя надолго упускать юнца из виду. Слишком уж он спокойный.
– Ты думаешь, я хренов рыцарь? – крикнул Гил в сторону пропасти. – Думаешь, буду драться с тобой?
– Это разумная идея, – ответила пропасть.
– По-моему, как только твое лицо покажется над краем, имеет смысл хорошенько его пнуть. Промеж глаз, которых нет. Вот это – разумная идея.
– Почему?
– А ты летать раньше не пробовал?
– Может, и пробовал, – не смутился юнец. – А ты пробовал жульничать в игре?
– В какой игре?
– В любой игре. Допустим, жомка, она же рукоборье.
– И как там можно смухлевать?
– Если боишься проиграть – подсыпал противнику в пиво слабительного, противник сбежал в уборную, поле битвы осталось за тобой.
– Чего ты лепишь, какое поле? Это самая тупая шутка на плоскости, парень, просто рекорды бьешь.
Гил злился.
Ему пришло на ум, что сбросить парня пинком со скалы – поступок не умного и предусмотрительного человека, а труса. Трусом Гил никогда не был. Кроме... Кроме последних дней. Уклонился от поединка с тем воякой. Позволил ему рухнуть с моста.
Ёшки-гребёшки.
Если так вот рассуждать, в последние дни Гил именно тем и занят, что боится.
«Ну уж нет, червяк слепой. Может, я кого боюсь, да только не тебя».




Примечание:
Да, Альтиас не может превратиться в человека с нормальными глазами.
Большинство Крылатых легко меняют внешность и возраст.
Но лишь немногие способны изменить
а) свои источники силы
и б) свои наиболее мучительные изъяны и проклятия.