Ирландские поминки (Ри подслушивает)

[inerind]

Шивон затянула, попадая почти точно в ноты:
I've been the wild rover for manys a year
and I spent all my money on whiskey and beer.
Oh bless all moonshiners and bless all moonshine –
Oh it's breath smells as sweet as the dew on the vine…
Кловис мягко напомнил:
– По-моему, это две разных песни, Шивон. Раньше ты пела их по отдельности. Оставишь мне рыбу, Ив?
– А?.. Прости, родной. Задумался.
Шивон пьяно расхохоталась на всю кухню.
– Когда Ив мозгами работает – спасай продукты. Весь паек на неделю выжрет и не заметит. Линн, тебе чего налить?
– Мне – воздуху… если можно…
– Воздух тут не наливают, Линни! Только спирт и его производные!
– Стоп, Шивон, хватит спаивать ребенка, – возмутился Кловис.
Наверное, подумал Ри, хмельная Шивон сунула чашу - или рюмку - под самый нос бедняге Айзелинн. Что за наплевательское отношение к ученице...
– Этот ребенок ни черта в жизни не видел, кроме смерти. И больше половины смертей – ее рук дело. Думаешь, ей легче, что она еще и не пьет?!
Ри услышал звучное «хрясь». Похоже, Шивон по-дружески хлопнула соратницу по спине или по плечу.
Интересно, давно они знакомы? В смысле, у Линн еще остались целые кости?
– Можно мне постоять на балконе? – спросила Айзелинн. Судя по голосу, она уже привыкла, что из ее серого мешковатого одеяния время от времени выбивают пыль. И зла на соратницу и наставницу не держала.
Кловис, как всегда галантный, вызвался помочь:
– Накиньте плащ – дует. Я вас провожу.
– Благодарю. Я сама.
– Осторожнее, Линн: там скользко. Давайте я все-таки…
Видимо, Линн пробормотала вежливые слова отказа, и Кловис посчитал неуместным навязываться. До Ри донесся скрип дверей: сперва Линн забрала из прихожей свой плащ, потом отправилась на балкон.
Самое неуютное место в доме. Как же там холодно ночью!
На кухне тем временем застолье шло своим чередом:
– Мне налей, Ив. За тех, кто в море – так? За тех, кто в Мире Снов, ребята. Мы тут все – хрен знает какая нечисть, не живые и не мертвые. Помоги нам, Боже святый!
– Такие вот ирландские поминки.
– Ирландские – значит радостные. Надо петь и танцевать.
– Я пас.
– Третий раз его поминаем, Шивон.
– Дил тебе рассказывал, как священник изнасиловал его сестру?
– А причем тут морфо?
– Я не знал, что у него есть сестра.
– Была. Подругу попросила помочь, дать адресок…
– В чем помочь?
– Понятно, в чем. Не рожать же ей в тринадцать лет. И кто бы, по-твоему, от этого нелюдя родился? Такой же выродок? Растить его, что ли?
– Шивон…
– И нечего так смотреть, Кловис. Парням не понять. Только доктор оказался того, криворукий. Или док не при чем, а ей так на роду было написано. Дилэни что, мальчишка, пятнадцать лет, школу бросил, была у него шобла – все свои-дворовые, домой прибегал пожрать, иной раз не ночевал даже. Сестра-то рассказала ему все, как помирать стала – не раньше. Стыдно ей было. Священник тот, понятно, после такого дела на белом свете не задержался. Потонул в котловане – была у нас такая стройка заброшенная, мы с Дилом в детстве ее всю облазали. Вроде в самоубийцы его записали, на почве временного помешательства. Так и правы были. Кто нам с Дилом такое зло сделал и на край света не сбежал, тот точно псих, я считаю, и суицидник. А причем тут морфо – я тебе скажу. Дил в Мире Снов искал, к чему бы руки приложить, кому бы причинить добро. На всю жизнь такой. Как бы за сестру расплачивался. Сам понимаешь. Ни черта головой не думал. Ни про политику, ни про мирное соглашение. Встретишь человека – спаси, встретишь морфо – убей. Вот и весь сказ. А что человек спасать не просил или там морфо первым не нападал – нам плевать, мы ж герои. Я хоть пью да матерюсь, мне полегче, а Линн без него совсем одичала, все в себе копит. Брата, считай, схоронила. Дилэни хлебом не корми, дай побрататься с девчонкой и защитить ее. А Линн того и надо. Чтоб не на руки смотрели, а человека в ней видели. Так они вечерами и сидели, как дурачок и дурочка. А теперь она одна сидит, сидит, сидит… Чего высиживает? Терпишь-терпишь да как рявкнешь на нее…
– Бери сыр, Шивон.
– Не хочу.
– Рыбу тогда бери.
– Не люблю рыбу.
– Ты вообще не закусываешь.
– Плохо мне, Кловис. Совсем ху… совсем худо мне, дружок. Такой хороший. А глаза грустные. Всю-то жизнь маешься, Странник, нету тебе покоя… И ты хороший парень, Ив, только вот… глаз у тебя цыганский. Понимаешь? И ты хорошая, Линн. Э, а где Линни?
– Ушла подышать.
– Экспи... Тупое слово, а? Ты не слушай, Ив, что про нее говорят. Это все со зла.
– Ты же сама и говоришь.
– Я – другое дело. Я право имею... Лучше всех знаю, что ее мучит. Сама, не поверишь, чуть не сорвалась. Год послужила, отмечаем с народом, смотрю в зеркало – не я. Морда кирпичом, глаза свинцовые. Чуть из Воинства не ушла. Послать бы к такой-то матери дар, на травке лежать... веночки плести…
– А ты умеешь?
– Откуда? Я ж городская. Как щас помню: мать-отец на фабрике, я масло и соль во двор вынесу, пацаны картохи притаранят – живем! Пожрем, малых накормим и начинаем сказки рассказывать. Такое детство дай бог каждому. А Линн без никого росла, зато рукастая. Плетет из этого... который... плетет, в общем. И вяжет. Свитер связала мне. Страшненький такой. Но я в нем красивая. Ага. Ты не смотри, что руки у девки прокляты, зато моторная мелочь натренирована… эта… мелкая моторка…
– Мы поняли, Шивон.
– Ничего-то люди о ней не знают, ни-че-го. Хороший она человек...
– И ты уже совсем хороша, сестренка. Давай баиньки.
– Не хочу.
– Вот так, вот так… Ну, не упрямься. Ушко на подушку. Смотри, вот сюда ставлю кувшин с водой. Завтра будет сушняк… вообще, интересный день будет завтра… Кловис, милый, принеси красный плед, ну тот, клетчатый.
– Не надо мне плед, Кловис.
– Ночью похолодает.
– Зачем нам нужен этот Мир Снов… Все точно так же, как дома. А я сказку хотела, Ив. Утешение для сердца.
– Ты рай хотела.
– Зачем? В раю никого знакомых не будет. И виски не нальют.