Ив и Кловис перемывают косточки Ри

[inerind]

– Если бы ты хоть раз видел Эрика…
– Я видел Эрика.
– Где?
– В твоих воспоминаниях.
– А, ты об этом… Я злился на него, злился на себя. Мои воспоминания – правда, но такая… – Кловис щелкнул пальцами, ища слово.
– Вроде как репортеры освещают события, исходя из того, какая партия проплатила газете?
– Ну да, вроде. Я не очень беспристрастно все запомнил.
– Если судить по твоим воспоминаниям, Эрик в первом издании – неприятный мальчишка. Весь мир перед ним виноват, весь мир ему должен. Таких надо учить жизни – смазливым личиком об дверной косяк.
– Ив… Его именно так учили. Много раз. Чему научили – ты видел.
– Прости. Я рад, что у нашего Ри с этим эгоистом ничего общего нет.
– Забавно. Изначально ты предлагал казнить тварь и тех, кто ее подпитывал. Потом уже не казнить, а выпустить все души в Поток, пусть получат второй шанс. А потом как-то так получилось, что ты смастерил для Ри лодку и вы вдвоем ее просмолили и покрасили, да и себя самих заодно, и штаны, и волосы. А я сижу и наблюдаю эволюцию характеров…
– Притом что ты художник и по идее мог бы помочь с покраской.
– Ага. Я энергосберегающий художник. Созерцаю, как дождь висит в воздухе, слушаю, как быстро горы растут. А не вот это вот всё.
Ив приобнял Кловиса и сделал вид, будто легонько кусает его за голову. Эта странная ласка у них недавно прижилась, и решался Ив на нее лишь наедине, чтоб никто не спрашивал: «Парни, вы чего с ума сходите?»… Кловис жмурился от удовольствия и подставлял голову.
Дождь шлепал и плямкал во дворе, наполнял баки для пресной воды.
– Первое время я от него ждал подвоха. Но больше не жду. Он такой… Живой. Теплый. Звонкий. И неисправимый почемух, у меня уже язык отваливается на его вопросы отвечать. Такая каша в голове из Шекспира, индийских мифов и американских детективов… Наверное, скоро начнет писать роман. Или уже пишет, от нас тайком. С него станется. Возьмешься что-то делать по дому – сам прибегает помочь. И пока работает, трещит не умолкая. За учебники садится без напоминаний… почти. Ласковый, обнимучий. Как раз такой брат, о котором я всю сознательную жизнь мечтал. Если бы он вдруг исчез, не знаю, как бы я жил. Оба мира обошел бы, нюхая землю, ища его след… Наверное, Кловис, ты в тот день личинки перепутал.
– Я не перепутал личинки.
– Знаю. Но с одними и теми же исходными данными вырастить настолько разных людей… Хоть что-то должно было остаться от Эрика.
– Осталось почти все.
– Кловис… Надо понимать так, что подвох все-таки будет?
– Я не знаю. Не знаю, правда. Но даже если он перестанет быть таким… удобным… я от него не откажусь. Он хотел сдохнуть, Ив. Это я его уговорил вернуться. Это я ему обещал новую жизнь, лучше прежней. Я ему обещал, что его больше никто не ударит в родном доме. Понимаешь?
– Да. – Ив вздохнул. – Я помню. И тоже сдержу слово. А он точно не должен знать?..
– О чем? О том, как сильно мы стараемся?
– Допустим. И о том, как он налажал в прошлом своем рождении. Он бы разделил с нами ответственность. Как мужчина. Постарался бы не допускать прежних ошибок. По-моему, разумно.
– Да. Разумно. Он бы тоже начал стараться. Обходил бы каждую выбоину. Боялся бы, что где-то в нем дремлет порок – да как выскочит, как выпрыгнет… А еще – он ощущал бы себя подопытным. Не таким, как все. Образцом «Эрик номер нуль два».
– Он и есть образец «Эрик нуль два». Ты сам сказал: осталось почти все.
– Он мой брат, Ив. – Кловис прислонился лбом к мокрому оконному стеклу. Стекла начали намокать и изнутри, надо шпаклевать... Постояла бы хоть пару дней ясная погода... – Я ведь сам несколько лет считал себя непонятно кем. Фиктивным человеком с картины Рене Магритта. Шляпа есть, голова есть, идентичности нет. Знаешь, неуютное чувство. «Я» – такая штука, о которой лучше не задумываться, если не болит. Ри пока еще может не задумываться. И слава богу.
Ив покачал головой.
Он знал, что позиция Кловиса – не блажь, а мнение твердое и выстраданное. Потому больше не спорил.
Но остался при своем мнении: это – слабая позиция. Ее можно было резюмировать одной фразой: «работает – не трогай». А все планы на будущее свелись к другой расхожей фразе: «поживем – увидим». Любые серьезные неприятности могут пошатнуть непрочную конструкцию их семьи и привести к решению, которое предложил Ив, только теперь уже – вынужденно.
Ив решил, что стоит подготовиться к этому.
Иногда он смотрел на Ри и видел взрослого человека, неумелого, старательного, порывистого и чудаковатого, с тоненьким голоском: так смотрел на детей его, Ива, ненастоящий отец. Не признавал само существование такой вещи, как детство.
Ив любил Ри. Как старший брат и как верный пес. Ставил благополучие «обоих своих мальчишек» на первое место, без вопросов. А переживания – примерно на четвертое. Логично: если будут живы-здоровы, в тепле и в безопасности – уж как-нибудь разберутся, что у них там понамешано в головах. Они умные, они справятся. Поэтому кризис идентичности, который грозил Ри и которого боялся Кловис, нисколько не пугал Ива. Ну, помучается ребенок пару дней. Поскандирует монолог Гамлета на разные лады. Можно дать ему подушку, пусть выпотрошит, или ту странную синюю вазу подсунуть, пускай расколотит. Лишь бы убрал за собой.