Про моих крокозямблей

[inerind]

Это супер-дупер-быстро-скетч, нарисованный на коленке только что. Задача стояла одна: выяснить, умею ли я работать быстро, без сомнений в себе и самокопания. Следующей задачей будет "быстро и качественно", но пока об этом думать рано.
Текст тоже написан только что.
Ри - это Эрик, брат Кловиса, персона, о которой я раньше не писал. Опасался.
Лу - это достаточно странное существо. Дух дикого пляжа. Гений места. Когда это место погибло в Мире Вещей, Лу перетащил его образ в Мир Снов, воссоздал его и сам поселился там же.
Оба эти крокодила у меня живут в качестве БЖД.



– Лу… Не гаси свет, ладно?
– Мошка налетит.
Хранитель берега так и сказал – не мошкара, а мошка, с ударением на последний слог.
– Тогда не открывай форточку.
– Не гаси фонарь, не открывай форточку… Ри, ты боишься темноты?
– Не боюсь.
– Может, тебе сказку на ночь рассказать?
– Как маленькому?
– Ты не маленький. Ты Молекула.
– Не надо мне клички выдумывать.
– Молекула.
Ри осмелел и швырнул в Хранителя подушкой. Промазал.
– Ой, извини… – мальчик сообразил, что бросил на пол единственную подушку Лу.
– Ничего. У меня полы чистые. Как на флоте. – Хранитель Берега нагнулся, с кротким видом подобрал подушку и вдруг замахнулся ею на Ри. Мальчик взвизгнул, точно в руках у Лу была не подушка, а булыжник.
– Нет, – сказал Лу, – так нечестно. Надо будет сшить вторую подушку.
– Чтобы драться на равных?
– Чтобы драться на равных.
– А чем подушка набита?
– Водорослями, чем же еще. – Лу устроился на топчане рядом с гостем, отдал ему подушку. – Сегодня не будет темно, Ри. Ночь лунная, ясная. Я расскажу тебе сказку, раз уж обещал… нет, не сказку, а притчу – не помню, от кого ее слышал.
Негромкий бархатный голос Лу, чем-то похожий на шепот моря за окнами, убаюкивал усталого, набегавшегося за день мальчика.
– Один человек был правдив и не умел распознавать ложь. У него был друг, который, напротив, никогда не говорил правду. Притом его небылицы считались занимательными. Эти двое были дружны до тех пор, пока лжец втайне считал себя умнее и удачливее, и пока он мог незаметно обманывать друга в мелочах. Но однажды враги атаковали город, где они жили, и правдивый друг возглавил защитников города, и они отшвырнули вражеское войско, перебив больше половины. Правдивый друг сражался, как герой, и когда жители праздновали победу, они, конечно, прославляли его. Самая прекрасная женщина в городе выбрала его себе в мужья и возложила ему на голову венок из алых цветов, и хмельные от восторга люди наперебой восхваляли жениха и невесту, а о лжеце совсем забыли. Никто больше не слушал его историй. Самолюбие лжеца было ранено...
Лжец разыгрывал свою месть, как по нотам, и уже близился к триумфу, но вдруг Ри очнулся от полудремы:
– Лу, что ты такое рассказываешь?
– Притчу о лживом друге. Ты ее уже слышал?
– И слышал, и читал, и видел… Господи, Лу, это же почти в точности «Отелло»!
– Хмм?
Ри принялся пересказывать пьесу о венецианском мавре.
При первых же признаках сходства двух историй темные глаза Лу округлились. Он едва дождался финала.
Могущественный Хранитель Берега стал похож на изумленного ребенка, впервые собравшего сложную головоломку:
– Вот оно что! Я знал далекий отголосок этой истории, а ты помнишь в подробностях, как было на самом деле!
– Ох, Лу, это не «на самом деле». Эта история тоже – вымысел. Пьеса Шекспира.
Ри хотел сказать: «Ты что, и о Шекспире не слышал?», но прикусил язычок. Что знает и чего не знает Лу о Мире Вещей, для Ри так и оставалось загадкой.
Хранитель Берега говорил ясно и просто, без «э-э» и без «ну я не знаю, как сказать». Он всегда знал, как выразить свои мысли. Он был умен. И совершенно далек от книг. У Ри подобное противоречие просто не укладывалось в голове.
Позднее Ри узнал, что Лу не питает антипатии к печатному слову. И вовсе не равнодушен к литературе. Просто в отношениях с книгами он выбрал особую тактику: плыть по течению. Дай ему в руки хоть толковый словарь, хоть «Метаморфозы» Овидия – прочтет с интересом. А не будет под рукой книг – он не расстроится. Будет читать ветер, волны, узоры на камнях и облака.
Лу задумался:
– Я рад, что ты рассказал и такую версию. Она хорошо дополняет мою. Чем больше разных трактовок, тем интереснее. А все же хотел бы я знать, чья история ближе к истине.
– К истине?
– Да, к истокам. Где-то должны быть истоки легенд. В нашем случае – событие, с которого начались и твоя история, и моя.
– Без понятия. Может, истоков и нет, Лу. Одна фантазия.
– У любой фантазии тоже есть исток. Например, у твоей фантазии – ты. Твоя радость, твоя боль. И все, кто жил до тебя, и все, с кем ты пересекаешься. Кто учит тебя радоваться и страдать именно так, а не иначе. А еще у истоков твоей фантазии – чужие выдумки, по-другому не получается.
– А разве нельзя придумать что-нибудь с нуля? Без меня, без других, без чужих идей?
– По-моему, незачем.
– Что значит – незачем?
– Придумывать с нуля очень сложно. Если вообще возможно. Попробуй нарисовать небывалого зверя. Рога бычьи, когти львиные. Новая башенка из старых кубиков. Если попробовать создать новые кубики – кто знает, может, сойдешь с ума, может, гением прослывешь, а может, новые кубики окажутся ненужными. Никому. И выбросят их на свалку. Или в музей сдадут, как диковинку.
– Я не могу понять…
– Уходя от привычного, можно уйти и от людей. Для кого тогда сочинять истории?
– Мне такое в голову не приходило.
– А еще – ты не можешь думать без мыслей, без слов, без языка, на котором говоришь, без цветового спектра, который видишь. Без так называемой призмы своего восприятия. Все это тоже – старые кубики.
Ри немного расстроился.
Он каждый раз огорчался, когда при нем говорили, что человеческим возможностям положен предел.
И да, он боялся заплакать, когда в фильмах герои годами прозябали, не получая желаемого. Так не должно быть, так нельзя.
Мальчик стыдился признаться даже Кловису, но – он любил рекламные ролики, которые показывали перед кинофильмами. Всякую чушь про супы в банках он пропускал мимо ушей. Ему нравились красивые, энергичные, улыбающиеся актеры, которые говорили: «Все в твоих руках!»… Ри страшно хотел, чтобы так оно и было. «Мечтай и действуй!» – тоже прекрасные слова. «Все зависит от нас самих!»
Для Ри эти слова обретали иной смысл. Для Ри это значило: «Даже если у тебя нет возможности играть на сцене, и сцены нет, и играть не с кем и не для кого, и ты живешь вместе с братом и его другом в одиноком домишке на краю света, и свет этот называется – Мир Снов, а в Мире Вещей ты – призрак и никто тебя не видит, однажды, вопреки логике, твоя мечта сбудется!»
Лу заметил, что его новый друг совсем сник.
– Ты как раз хотел составить историю из новых кубиков?
– А? Нет. Нет, конечно. Только… Еще раз подумал: из себя не вырвешься. Даже если разрезать себя ножом…
– Особенно если разрезать себя ножом, – сурово поправил его Лу.
Ри замолчал. Хранитель Берега наверняка видел много самоубийц. И – можно биться об заклад – он терпеть их не может. Загрязняют пляж…
– Зачем тебе нужно вырваться из себя? – спросил Хранитель Берега уже мягче.
– А что хорошего – в себе? Чего я там не видел? Слушай, Лу, разве тебе не хочется быть кем-то другим? Или вообще – всеми сразу?
– Не знаю… Нет. – Лу оперся локтем на подушку, склонил голову на руку, сна ни в одном глазу. – А что? Тебе – хочется?
– Хочется. Сильно. Быть разными людьми. И добрыми, и злыми, и умными, и глупыми, и детьми, и молодыми, и стариками… Я недавно думал, что такое артрит – вот я старик, восемьдесят четыре года, и у меня артрит – полдня пальцы болели страшно, ложку взять не мог. Или вот – лошадь. Почему она мотает головой вот так? Зачем? О чем она думает? Актеры такие счастливые, Лу. Я каждый раз, как смотрю кино, думаю об одном: какие они счастливые. И ведь они сами об этом не знают. Наверное, им плохо, когда им дают маленькие роли. Маленькие роли – это так прекрасно! Пять минут побыть на сцене живым человеком, слугой, солдатом, нищим, сумасшедшим. И большие роли – прекрасно. И когда режиссер кричит и ругается, тоже, наверное, прекрасно. Правда?
– Не знаю. – Лу всерьез задумался над вопросами нового друга, но понятия не имел, что на них ответить. – Актерство... Зачем оно? Играй через «не хочу», играй через «не могу». А зачем? Как они живут? По чужой указке, с чужим лицом.
– Мне кажется, это другая свобода. Если говорят «прыгай», ты прыгаешь выше головы, потому что сам попросился в труппу. Сам выбрал этот путь. Ради своей мечты.
Ри улыбнулся: нелегко объяснить подобную точку зрения Хранителю Берега. Мальчик уже понял, что Лу нужна воля вольная, как в песнях – без границ. Для него жизнь по сценарию оказалась бы неприемлема, как ботинки на три размера меньше. Да он и не носит никаких ботинок, даже своего размера…
А Ри почувствовал бы себя спокойнее в рамках чужого условного характера. И в режиссере, даже в тиране, который заставляет работать на пределе сил, Ри, наверное, видел бы отца. Пусть командует, лишь бы ценил и любил хоть немножко.
Лу задумался уже о другом:
– Насчет лошади… Ты догадался, почему она мотает головой?
– Нет. Когда я представил себя конем, мне стало душно в четырех стенах и захотелось побегать. Но я почти ничего не знаю о настоящих лошадях. Только в кино видел, как у одного ковбоя конь все время головой мотал.
– Правда, интересно. Хочешь, я спрошу у Странников?
– Спроси.
– Или сам спросишь.
Ри промолчал. Он не хотел свалиться на голову Лу, когда у того сидят гости. Пусть даже и Странники.
Одно дело – быть на воображаемой сцене, за четвертой стеной, и совсем другое – пить чай с незнакомцами. Незнакомые люди. В зоне досягаемости. Могут сделать больно. Тревога, включить аварийные сигналы!
– Знаешь, насчет Странников… Может, позже. Я пока не готов.
– Но… Ты ведь придешь еще, Молекула? – спросил Хранитель Берега.
– Если сам позовешь.
Лу ответил серьезно:
– Считай, что позвал.
Прошел час, а юноша и мальчик так и не уснули. Перемыли косточки Шекспиру, всем трем Ричардам (от Львиного Сердца до горбатого Глостера), Роберту Льюису Стивенсону, библейскому царю Давиду, Микеланджело, папе Юлию II, Артемизии Джентилески, Дэшилу Хэммету, Веронике Лейк и капитану Ван дер Декену.
– Угу.
– Ты на какой вопрос угукаешь, Лу?
– М-м…
– Ты же сам спросил про «Марию Целесту», я отвечаю… а ты заснул…
– Хватит болтать. Второй час ночи.
– Хренов жаворонок.
– Хренов сов. Филин. Сыч. Неясыть.
– Нет, ясыть!
Поругались, посмеялись и, наконец, уснули. Темно-русые и кораллово-рыжие пряди перемешались на подушке. В полумраке лодочного домика уже не различить, где чьи.
Крестообразная тень оконной рамы перечеркивает загорелую руку Лу и заключает в квадрат лунного света две головы, повернутые в профиль и почти соприкоснувшиеся лбами.
Море не спит.