Ксавье и Кловис - подробнее

[inerind]

– Твой пес – на самом деле человек?
– Да.
– Где ты его откопал?
– Нигде. Его не пришлось откапывать. Он не успел умереть.
– А собирался?
– Да. «Собирался»… Не то чтобы он сам это планировал. Так сложилось.
– И ты его спас?
– Оказал первую помощь. Спасли – врачи. В Мире Вещей принято поступать именно так. Не лечить ножевые раны самостоятельно, если ты не врач.
– Кто он тебе?
– Пока не знаю.
– А он знает об этом твоем «пока»?
– Возможно.
В серо-зеленых глазах не было ни хитрости, ни злобы, ни мстительной радости, ни лукавства. Кловис не торжествовал. Не подначивал: ну-ка, поборись теперь за меня. Кловис совершенно спокойно давал понять Ксавье: у него теперь другая жизнь. Скорее всего, в будущем связанная с Ивом. А если и не с Ивом, все равно – другая.
– Сочиняешь, – сказал Ксавье. – Можно подумать, ты на самом деле хоть кому-то нужен, трус-недоучка.
Кловис прекрасно понял, почему «трус» и в чем его обвиняют.
Но не вздрогнул, не покраснел от гнева и обиды, не начал оправдываться. Только чуть прикрыл глаза. Мол, я тебя услышал.
Ксавье тут же пожалел о своих словах.
Во-первых, подлые, во-вторых, глупые. Недостойные их обоих.
А еще – Крушитель знал, что Кловис врать не умеет.
Молчать – сколько угодно. Он бы и Вторую Мировую обошел молчанием, если бы встретил сноходца, не знающего о ней. Любимая фраза Кловиса: «Ты и не спрашивал».
Еще у него пунктик – отвечать именно на тот вопрос, который ты задал. А не на тот, который ты подразумевал.
Солгать в ответ на правильно сформулированный вопрос этот парень неспособен.
Он честен до беспощадности. В том числе и до беспощадности к самому себе.
Ксавье смотрел на Странника и в который раз думал: почему он не прячет свое уродство хотя бы за личиной?
Кловис оставался собой в обоих мирах. Безнаказанно и невозбранно.
Ученик стал личностью. Разве не этого Ксавье в свое время добивался?
Добился, на свою голову.

Кловис прожил бы счастливую жизнь в Мире Вещей.
Но Мир Снов поджидал его – а Мир Снов не любит счастливцев.
Несколько лет назад Кловис, тогда еще ребенок, попал в крайне неприятное место. Там его обаяние сыграло против него. Да, он понравился. И его не собирались отпускать. Никогда.
Он узнал унижения, истязания, страх.
Ксавье встретил его случайно и спас – от нечего делать.
Но Кловис отнесся к своему спасению серьезно. В результате у Ксавье появился ученик – болтливый, надоедливый мальчишка.
Правда, работящий. И временами полезный.
Например, Ксавье обнаружил, что раны заживают быстрее, когда кто-то бережно промывает их отваром коры лебедерева и перевязывает белыми, точно седыми, волокнами светлякоря. И берет на себя часть твоих обязанностей, чтобы ты выздоравливал спокойно.
Кловис ради своего спасителя расшибался в лепешку. Ксавье это сперва не смущало. Хочет и расшибается. Никто ведь его не принуждает. Может, у парня хобби – время от времени принимать форму лепешки.
Кстати, готовил он неплохо.
А Ксавье всю жизнь катастрофически не везло с едой. В Мире Вещей он в очередной раз лежал в больнице, и этим все сказано. В те недолгие периоды, когда он жил дома, его держали на диете. А в Мире Снов Ксавье впервые попробовал собирать съедобные растения и понял, что в его руках они тут же становятся несъедобными. Долгое время Крушитель вообще не ел, восполняя запас энергии за счет убитых чудовищ. Он знал, насколько это опасно. Да и черт с ним. Жить вообще опасно.
Когда у него появился ученик, обнаружилось, что ученик этот питаться чудовищами не умеет, не хочет и не будет. Бог знает где Кловис раздобыл походный котелок и две ложки, выменял у какого-то сноходца мешочек соли, научился собирать и высушивать ароматные травы, распознавать съедобные грибы... Встречая других сноходцев, Кловис тут же интересовался, где и как они добывают еду, узнавал их секреты и взамен делился своими.
Ксавье посмеивался – «ты воин или повар-поварешка?» – но котелок подчищал до донышка. Не зря любовь к жизни называют вкусом к жизни. Благодаря Кловису Ксавье хотя бы во сне ощутил этот самый вкус. Множество разных вкусов. Запеченная в глине рыба под мятным кисловатым соусом, нежные моллюски, упругие розоватые грибы и съедобные коренья, похожие на сладкий картофель.
Еда оказалась популярной темой для бесед. На этой почве в Мире Снов можно было сойтись с кем угодно. Кроме, разве что, самого Ксавье.
Когда Кловис полчаса внимал какому-то старому сноходцу, который учил мальчика правильно варить водоросли, Ксавье чувствовал себя лишним.
С другой стороны, Кловису хорошо. Парень, кажется, занят тем, что ему по душе.
Однако со временем Крушитель начал тревожиться.
Он понял, что обзавелся бесплатным помощником – чуть ли не рабом, прости Господи – которому ничего не дает взамен.
«Если по-честному… Из меня наставник, как из дерьма пуля».
Вслух Крушитель такого не говорил, зато думал – часто.
Растолковывать непонятное Ксавье не умел и не любил. «Тканка – это просто тканка, о ней все знают. Вроде личины, только позамысловатее». «Сколько на небе лун? Зависит от смотрящего. Сколько сможешь увидеть, столько и увидишь. В смысле – сколько на самом деле? А что такое «на самом деле» в Мире Снов? Да отцепись уже от меня!» «Топорыба – ну, она рыба, но плавает, как топор. Как выживает? Тебе-то какая разница?» Бывало, так и отмахнется от вопросов любопытного мальчишки.
«Зачем мы убиваем чудовищ?»
«Затем, чтобы ты спросил!»
Но Кловис был упрямой занозой. И умел особым образом молчать. Помолчит эдак минут десять-пятнадцать, и Ксавье не выдержит:
«Ну ладно уж, объясню, а то ты ни есть, ни спать не сможешь. Слушай…»
Иногда Кловис начинал спорить с учителем. Ксавье чувствовал: мальчишка приводит вполне логичные аргументы. Но как же бесит пытливый прямой взгляд серо-зеленых глаз, как раздражает привычка докапываться до сути любого дела! Въедливый зануда – вот кто он такой, этот Кловис. Ксавье вполне хватало своей собственной точки зрения, а Кловиса интересовали чужие, причем все сразу. Он сравнивал их, обдумывал, делал выводы. Иногда – неудобные для человечества в целом и для Ксавье лично.
Мальчик хотел рассмотреть каждое явление с разных сторон. А еще – имел наглость проверять и перепроверять те сведения о Мире Снов, которые получал от Ксавье.
«Не нравится, как я учу – убирайся!».
В минуты плохого настроения, которые случались все чаще и чаще, Крушитель срывался на ученика. Гнал его прочь, отшвыривал, точно глупого настырного котенка, что лезет и лезет хозяину под руку.
Однажды оттолкнул маленького спорщика – пускай соблюдает субординацию, в конце концов, «тебе сказано: мы пойдем этой дорогой, а не той!».
Ученик споткнулся о камень, покатился по каменистому склону холма.
«Кловис!»
Ксавье в три прыжка оказался возле него.
Мальчишка был цел. Относительно. Только до крови рассадил локти и колени.
Весь вечер у костра Ксавье молча мучился виной, всего себя поедом съел, а прощения так и не попросил. Не сумел. Еле выдавил:
– Ну что? Ссадины залечил?
– Да.
Кловис поднял взгляд от амулета, который мастерил при свете огня. Золотисто-пшеничные пряди занавесили пол-лица, виден лишь один глаз. Что он выражает – печаль, холодное отчуждение или тлеющий в глубине гнев? Или просто усталость, а более ничего…
– Я привык.
Вот и поговорили.
После этого случая Ксавье впервые понял, как повезло детям, которых у него, скорее всего, не будет. Он был бы ужасным отцом.
Правда, Кловис и при таком дурном обращении сумел обучиться азам сноходчества гораздо быстрее, чем Ксавье в свое время.
Попади он в другие руки – за год-два сделался бы мастером-сноходцем.
Крушитель сознавал: сопли жевать нечего, впустую совеститься бесполезно, а меняться поздно. Если за три четверти отпущенного ему земного срока сноходец Ксавье не сумел стать ни добрым, ни мудрым – уже не станет.
К черту долг благодарности. Кловису нужно искать другого наставника.
Но тут возникла проблема номер два: Кловис не желал ничего менять. После того, что с ним сделали, мальчишка боялся доверять новым людям. Для Кловиса их с учителем ежедневные перебранки вполне сходили за колыбельные перед сном. Ни бранью, ни насмешками, ни физической болью такого человека по-настоящему не проймешь. Слишком многие пытались. Бей, колоти – не достучишься. Если бы Ксавье и вправду стал бить ученика, прямым текстом крича: «Проваливай!» – Кловис и то не подумал бы уйти.
От кого-то Ксавье слышал, что орел выбрасывает своих птенцов из гнезда, иначе ленивые пискуны так и не научатся летать. Кловис не был ленивым пискуном. Он боролся бы изо всех сил, вцепился бы в ноги орла – он бы, в конце концов, виртуозно научился ползать по скалам – все, что угодно, лишь бы не оставаться один на один с пустотой и высотой, не расправлять крылья.
И ведь, казалось бы, умный парень…
Крушитель пытался поговорить с Кловисом насчет нехороших людей, которые мучили его в Мире Вещей, держали его в неволе. Кловис утверждал вопреки очевидному, что те два месяца своей жизни совсем не помнит. Наглая ложь.
Когда Крушитель не мог уснуть, он будил Кловиса в час или в два ночи и приказывал говорить. Рассказывать истории. У малыша были интересные выдумки… А иногда нет-нет да и прорывались воспоминания о прошлом.
О доме, где «все окна, что северное, что южное, выходили на один и тот же ободранный тополь». О школе, где «уравнения и спряжения превращались в бумажные самолетики». О матери, которая «стала русалкой: нырнула и ушла в другой мир». Об отце, который «в крысином городе работал судьей и каждый раз посылал хвостатых подсудимых на гильотину». О брате Эрике, «юноше с тысячью лиц и черной слезой Пьеро».
За этими странными образами проглядывала настоящая жизнь.
Но Кловис рассказывал такие истории глубокой ночью, на сонную голову. А наутро ничего не помнил и маялся от недосыпа.
Ксавье сожалел про себя: ребенку надо спать. И злился на свое мягкосердечие: гнать пора этого детеныша, гнать в шею.
Однажды он спросил:
– Где сейчас Эрик?
– Какой Эрик?
– Твой брат.
– Но у меня нет брата. Будь у меня брат – неважно, старший или младший – я бы его не бросил здесь одного. Сейчас был бы с ним.
Похоже на правду, подумал Ксавье. У Кловиса какое-то нездоровое чувство ответственности за всех, кто попадает в его ограниченный мирок. Он не знает слов «Это твои проблемы». Ксавье не раз наблюдал: Кловису жаловались на жизнь встречные-поперечные, и каждый раз он сочувствовал, пытался дать совет, делился то едой, то лекарствами. С чужими людьми. А если бы – не чужой? Будь у него брат, даже старший, Кловис опекал бы парня, точно долбаный ангел-хранитель. На две ставки. Шел бы за ним, одолевая горы, пересекая чащи и болота. Готовил бы еду, мастерил амулеты, варил отвары из целебных трав. Как можно оставить брата в покое и пойти по жизни разными дорогами? Никак. Родной же человек.
Странное поколение выросло – дети, не знающие детства, привыкли ни на что не жаловаться, нянчить младших, оберегать старших. А их-то самих кто защитит?
Кловис любит сказки, тем и спасается.
И все же…
– Твой брат Эрик. Актер. Человек, меняющий маски. Ты рассказываешь о нем почти каждую ночь.
– Если бы вам не давали спать по ночам и заставляли сочинять истории, вы бы тоже выдумали какой-нибудь бред.
– Ничего бы я не выдумал, Кловис. Ночью, на сонную голову – ничего бы я нового не выдумал. А рассказывал бы то, что знаю. Ладно, дело твое.
Спустя еще три дня, поздно вечером, Ксавье вдруг объявил:
– Завтра идем к Хронисту.
Кловис, который чинил в это время поистершийся чехол от фляги, низко склонился над работой и ничего не ответил. Потом отложил чехол и, наконец, выдавил:
– Не надо.
– Кто выбирает маршрут?
Кловис молчал.
– Я задал простой вопрос. Кто из нас выбирает маршрут?
– Вы, мастер. Но…
– Что делаешь ты, ученик?
– Иду с вами. Или ищу себе другого наставника. Пожалуйста…
– Пожалуйста – что?
– Я не могу! Пожалуйста, не надо! Я не пойду к Хронисту! Я не могу! Не могу! Придумайте мне другое испытание, Ксавье, пожалуйста, я буду стараться, никогда вас не подведу, ведь ни разу еще не подводил, я могу меньше есть, меньше спать, от меня совсем не будет убытков, пожалуйста…
Ксавье опешил.
Его сдержанный, трудолюбивый, храбрый ученик за одну секунду превратился в трясущееся животное в загоне скотобойни. Губы прыгали, даже глаза как будто прыгали.
– Отставить истерику, – приказал Ксавье.
Но подобной силы истерику не так-то просто «отставить».
Все равно что проглотить капсулу со взрывчатым веществом, сжать зубы, зажмурить глаза и попытаться сдержать взрыв.
Ксавье выслушал еще как минимум сорок «пожалуйста», уже не надеясь вставить слово.
Кловис нес околесицу. Слезы капали на штаны, на рукава, на чехол для фляги, а мальчишка повторял: «Вы не думайте, я не плачу, и не буду никогда, ничего никогда не буду, Ксавье, только пожалуйста»… Мальчик неосознанно, ритмичными движениями, скреб щеку, точно там не старый шрам, а свежая болячка, которую можно расковырять до крови.
Крушителю вдруг захотелось обнять беднягу, сказать: «Ну тихо, тихо, я с тобой», а то и вовсе отменить поход к Хронисту.
Но он привык доводить задуманное до конца.
А еще – такому человеку, как Небесный Палач, не положено сочувствовать слабакам. Иначе получится, что он, хотя бы чисто теоретически, сам способен плакать и бояться. И какой из него тогда Крушитель…
– Не съест тебя Хронист, – резко оборвал Ксавье причитания ученика. – Только посмотрит. В тебя. Это не больно. Ты сам должен понимать… От похода к Хронисту никуда не денешься. Твое прошлое сейчас – точно разрезанное на куски лоскутное одеяло. А прошлое – это и есть ты. Что, всю жизнь будешь от себя убегать?
Кловис покачал головой.
– Прошлое – это не я. Я – будущее. Я могу стать, кем хочу.
– Не можешь. Пока в себе не разобрался.
– Ксавье, не надо. Вы, наверное, в детстве любили радиоприемники разбирать. А если лишние детали останутся, что тогда?
– Не передергивай. Я не сам к тебе в голову полезу. Я бы не рискнул. А Хронист – справится. Они, Хронисты, могут взять пуговицу и описать все места, где она побывала, вплоть до пуговичной фабрики. Точно так же и человека… Тебе даже говорить не понадобится.
– Да почему вы мне выбора не оставляете? – совсем тихо спросил Кловис. – Не любите – ваше право… Не навязываюсь... Но хоть свою-то жизнь я могу жить, как хочу!
– Ага. Зубы рвать почему-то тоже никто не хочет.
– А вы бы, если б могли, всех заставили?!
– Да я на всех уже давно болт положил. Их не исправишь. Пускай сидят в ведре с крабами и тонут в соплях. Но мой ученик должен быть сильным. Иначе в обучении никакого смысла нет. Зряшная трата моего времени.
– Получается, вы гоните меня?
– Гонишь – ты. А я объясняю. – Ксавье смотрел, как дрожит воздух над костром. – Если ты такой трус, можешь сбежать. Да хоть до старости бегай. От себя. От меня. От Мира Снов. В Мире Вещей никто и не заметит, какой огромный кусок от тебя отрезан. В Мире Вещей таких, как ты – миллионы, и ничего они со своей жизнью не делают и не сделают никогда.
Той же ночью Кловис сбежал.
Оставил Крушителю и еду, и приправы, и свой любимый котелок – словом, большую часть припасов. Сам ушел налегке. А в пыли возле костра прутиком написал: «Я не трус». Хоть и ребячество, пожалуй, но Ксавье не выдержал – затоптал лживую надпись, растер сапогом.
Прошло несколько месяцев, и до него доползли слухи: у Хрониста появился новый ученик. Приметный мальчик.
«Такой жуткий шрам, и даже тканкой не прикрыт – разве так можно, то есть ребенка жаль, но существуют приличия, вы понимаете – мы же не ходим голыми, вот у меня, например, почти прозрачная личина, я только цвет глаз меняю, ну и рисунки делаю на зрачках»…
Слушая чужую пустую болтовню, Ксавье вдруг задался вопросом: что значили слова Кловиса «Не любите – ваше право, не навязываюсь».
Скорее всего, они послышались Ксавье, а на самом деле сказано было совсем другое.
Ослышка по Фрейду.
Ладно, что бы они ни значили, эти слова, черта с два Ксавье станет искать парня, который струсил и сбежал. Грош цена таким ученикам.
Только спустя время Ксавье понял, что ученик, которому грош цена, в сущности, выполнил все его требования. Пошел он к Хронисту? Пошел. Нашел себе нового наставника? Нашел. Стал в конце концов самостоятельным? Стал...
Научился считывать историю каждой вещи, едва прикоснувшись к ней.
А вот с людьми у него до сих пор так не получается.

И все-таки ты не трус, подумал Ксавье, глядя на взрослого Кловиса. Дурень тот еще, раз до сих пор берешь на себя любую чужую беду.
Но не трус.
Вот, значит, каким ты вырос.
Храбрый, благородный, искренне любящий Мир Снов – и вот этого своего Ива.
Красивый взрослый человек. Да, именно – красивый.
И чужой.
Одно без другого не получалось, напомнил себе Ксавье. Я всегда чувствовал, что, подчиняясь мне, замкнувшись на мне, Кловис не повзрослеет. Надо было ему улететь. Крылья расправить. А я, выходит – промежуточный этап. Что толку злиться, когда самому ясно все – и не обидно даже.
Больно.
Но не обидно.