Флайрэ ни у кого надолго не засиживался в гостях. Дома было интереснее.
Там, конечно, ждали нудные документы, которые следовало проверять, но в четыре руки братья работали куда быстрее. И Рэн все чаще доверял брату сложные тексты. Значит, Флайрэ потихоньку учится. Растет.
А потом – вкусный ужин, приготовленный опять же в четыре руки, и дивный аромат иридэнского рагу с тушеными грибами и розмарином, и блаженные часы у лампы, когда каждый занимался своим делом, чай благоухал, а мелкий дождик шуршал за окнами.
Рэн писал обстоятельные письма родным, друзьям, и, конечно, Линнэ.
Флэ, не любитель писать, только прибавлял к письмам брата пару строк от себя, мол, скучаю, люблю, целую. Выведет эти три знака, а что еще прибавить, не знает.
– Флэ, а почему ты, собственно, любишь и целуешь мою невесту?
– А что?
– А то. Давно я кого-то через колено не кидал.
Братья улыбались друг другу.
Флайрэ худо-бедно освоил базовые приемы джавари, но пока что лучше всего он умел уворачиваться и отскакивать от противника.
Как тренировка, так младший ард Лийс и скачет, словно мячик…
В уголке Флайрэ царил творческий беспорядок:
читать дальшеиз-под подушки высовывались две-три книги, на покрывале валялись карандаши, а на голову юноше вечно падали с полки листы картона. Уголок Рэна, не в пример братнему, казался строгим и аскетичным. Образцовое рабочее место и узкое, аккуратно застеленное ложе прилежного студента. Но Флайрэ знал, в чем секрет идеального порядка: старший брат попросту запихивал все под кровать. Потом, правда, не мог найти, а жаловаться – гордость не позволяла. Часа два молча искал какой-нибудь справочник. Рылся в ящиках стола, передвигал книги на полке. «Посмотри под кроватью, не ошибешься. Под твоей кроватью, Рэнчи, скоро зародится новая цивилизация, а ты ни сном, ни духом»…
Братья всегда ночевали дома, в уютной съемной комнатушке, где попросту не было место ни для кого другого.
Люди начали понимающе коситься на них.
Рэн страдал молча. Флайрэ чувствовал незаданный вопрос и знал, что обязан ответить. Но молчал. Не получалось первым начать разговор. Слова не выговаривались. Как сказать самому близкому человеку: «Не бойся, я в тебя не влюблен» и не провалиться сразу же со стыда на первый этаж к нижним соседям?
Однажды Рэн спросил небрежно, как там у брата, не появился ли кто.
– Нет, я жду свой идеал. Еще не потерял надежду встретить парня, который не копит носки под кроватью!
Рэн усмехнулся:
– Да чего проще. Поезжай на Золотые Острова, там все ходят босиком и спят на циновках.
Флэ сразу ощутил, что атмосфера в доме стала, как раньше, и сам вздохнул свободнее.
А о том, что Флайрэ за полночь сидит, рисует, портит глаза под лампой и украдкой любуется спящим – об этом Рэну знать ни к чему. Нет в сердце Флайрэ ничего себялюбивого, жадного, никакой похоти, а только тихая, горькая нежность.
До самоотречения.
Не лукавя, писал Флайрэ добрые слова Линнэли: «скучаю, целую»... Он любил ее, потому что ее любил Рэн. А еще потому, что она была и вправду хорошая. И мудрая.
Перед отъездом братьев в университет она вдруг спросила Флайрэ: «Можно мне писать вам письма?»
Он понял: «вам» значит «Рэну».
А еще понял, почему вопрос адресован именно ему.
– Пишите каждый день! Для Рэна – что-нибудь заумное, про душу и про судьбу, он такое любит, а мне, грешному, лучше вкладывайте в письма иридэнские тянучки, плоские такие, кисленькие – обожаю их.
Она пыталась поймать его взгляд. Понять его.
Он сказал:
– Если вы не станете писать писем, я дам Рэну пинка, чтобы сам к вам приехал.
Она покачала головой, но больше ни о чем не спросила.
А Рэн – пусть меньше знает и крепче спит.
Однажды Рэнтийо спросил:
– Почему ты все время называешь Линнэли красавицей?
– Ты что, вправду ревнуешь?
– Нет. Я считаю, вообще не надо с ней говорить на эту тему. Когда ее хвалят за внешность, то это звучит как издевка. Хотя люди стараются, как лучше, и ты тоже. Но нам же очевидно, что она не красавица. И она это понимает. Наверняка. Я бы на ее месте просто озверел, если б мне каждый день напоминали, что я калека.
– Подожди, ты что, считаешь ее некрасивой?! – поразился Флайрэль. – Как же ты тогда ее любишь?!
– Разве любят внешнюю оболочку?
– Ну, в общем…
– Я люблю ее личность, Флэ. Ее искренность. Ее ум и талант. Ее смелость и доброту. Другой такой девушки, думаю, нет на свете. А в красивых женщинах на проверку слишком много от самок. Не знаю, может, их так воспитывают. Чтобы крутить хвостом перед самцами. В любом случае, смотрится это противно. И фальшиво насквозь. А на нее родители надежд не возлагали, вот и не испортили воспитанием. Никаких тебе рюшечек, пансионов, танцев, ну, ты понимаешь. Да Линнэ и сама – сильная, вряд ли поддалась бы чужому влиянию. Она необыкновенная, настолько ясно мыслит, и ей не скучно обсуждать по-настоящему важные вещи…
– Слышал я, что вы обсуждаете. Чуть не заснул, будто на уроке истории. Какие-то массы, классы, процессы… Да еще божий промысел и смысл жизни. А ножки ты, кстати, заметил?
– Какие ножки?
– Диванные, Рэн! Не глупи! Ее ножки!
– А что с ее ножками?
– Ты видел, как она обувается с тех пор, как с тобой познакомилась?
– Не говори загадками, объяснись толком!
– Какие уж там загадки! Она выписала себе сапожки из модной лавки «Тевиенн», и летние туфельки тоже. Купила «Весеннюю бабочку» и «Лапку лисицы», у нее, между прочим, хороший вкус. Это самые красивые женские модели на низком каблуке. Наш местный сапожник сделал ей такие набойки, ну, немножко разной высоты. И стало почти незаметно, что она хромает.
– А разве не проще носить специальную обувь?
– Ортопедические ботинки?!
– Ну да.
– Рэн, ты меня поражаешь. А я всю жизнь думал, что дурачок в нашей семье – именно я!
– Флайрэ, ты мне пытаешься доказать, что она…
– Что она нормальная девушка, Рэн. Весь свой гонорар за рассказы потратила на обновку. И это ни от кого не секрет! Кроме тебя, конечно.
– Какая глупость… Я бы ее любую любил… без этих, ну… ухищрений…
Рэн мучительно покраснел. Наверное, все-таки не мог спокойно обсуждать ножки своей невесты.
Рэнтийо был всего лишь человеком и, конечно, не перестал им быть, прочтя по плану уйму умных книг, обучившись джавари, закалив свое тело и укрепив волю. Вряд ли он понимал сам себя. Искусство понимать себя почему-то не входило в его личную программу самосовершенствования. Бедный Рэн, подумал Флайрэ, его в жизни ждет столько открытий.
– Зачем наряжаться ради меня? – возмущался Рэн. – Она же говорила, что презирает моду. Значит, она соврала? Нет, она никогда не врет. И причем тут я? Будто мне не все равно, во что она одета и обута!
– Ей не все равно! В этом весь смысл! Влюбленная девушка не может ходить в старых растоптанных туфлях! Так – неправильно. Она должна ступать легко-легко, парить над землей! Неужели ты сам этого не чувствуешь?!
Рэн обескураженно уставился на брата. Флайрэ вздохнул.
– И ты никогда не говоришь ей комплиментов?
– Она выше этого.
– Ты – очень умный, Рэн. Умный, смелый, весь передовой и так далее. Но… кхм… ты допускаешь мысль, что в некоторых областях жизни ты просто осёл?
– Осёл?
– Осёл, – без улыбки подтвердил Флайрэ.