Ребята: кого бы взяли с собой на необитаемый остров?

1)Альтиас (Чаёк).
"Надёжного напарника. С которым сообща можно спастись с острова".

2) Гил.
"Парня такого, чтоб много знал о выживании. И вообще - много знал обо всём. Как энциклопедия. И чтоб мы сработались. Общий язык находили, одну цель держали в голове, а не как некоторые, из книжки. Спасаться-то с острова - надо".

(Комментарий автора: поразительное единодушие у этих двоих. Они надолго на острове не останутся. Что-нибудь вместе изобретут. И спасутся. Им надо в большой мир, дела делать. Их жизнь - среди людей).

3) Кловис.
"Никого не стану уговаривать. Возьму того, кто сам отправится за мной. А если никто не разделит со мной испытания, значит, так суждено и нужно".

4) Ив.
"Вопрос надо уточнить. Если я могу выбрать спутника, значит, отправляюсь на остров по доброй воле? А для чего? Если ради опыта, я бы взял того, кто сознательно согласится получить в жизни такой опыт. Иначе нет смысла в этой затее. (И мы с Кловисом никуда не поедем))".

5) Тэдди.
"Никого не взял бы. Разве можно так с людьми - назначить себе спутника, просто потому что он нравится, и утащить беднягу бог знает куда... а вдруг там людоеды, ой, остров же необитаемый, ну, тогда ПАУКИ-ЛЮДОЕДЫ...такие бывают? Кто в курсе?"

6) Дэн.
"Кого взял бы с собой? Туда, где нет самого элементарного медицинского обслуживания? А в случае чего - аппендицит ножиком вырезать, видимо. Да, я по образованию медик, и что? Чем дороже мне человек, тем меньше вероятность, что я захочу видеть его на необитаемом острове".

7) Кезаль.
"Не люблю такие опросы. По-моему, если на острове есть жизнь, то он обитаем, пусть даже населён дикими собаками и кроликами. Люди слишком надменны - на острове живёт куча народу, а они говорят: необитаемый. А если жизни совсем нет, значит, есть на то веская причина. Причина, по которой все вымерли. Тогда, видимо, и я там не выживу. И на хрена мне тогда спутник. Короче, глупый опрос".

8) Лоренс.
"Взял бы Кезаля. Вот так всё просто".
(Возмущенный комментарий Кезаля: "А если бы я не согласился?!" Ответ Лоренса: "Конечно, ты не согласился бы. Но глубоко внутри - тебе бы понравилось это". Кезаль: "Терпеть не могу, когда ты строишь фразы, как англичанин! Что значит - глубоко внутри?! Я тебе покажу deep inside, ты, змей недоклёванный, я тебе устрою диалог культур, и не смей решать за меня, я нарочно на соседний необитаемый остров поеду и буду тебе сигналы морзянкой передавать - "vete a tomar por culo!" - ясно?" *пытается цапнуть Лоренса зубами за палец*)

9) Алан.
"Если бы я оказался на необитаемом острове, мне бы не понадобилось выбирать спутника для одинокой жизни. Туда бы сразу понаприплывала куча людей. Независимо от меня. Я бы не успел даже пару часов насладиться одиночеством и тишиной! И через месяц там уже прошёл бы какой-нибудь фестиваль этнической музыки и йоги. Со мной всегда так. Сел на пустой диван, оп-па, и на этом диване уже десять гавриков. Хотя это не плохо. Люди - милые. Может, я неосознанно генерирую какое-то поле, к которому люди неосознанно же примагничиваются?"

10) Таэ.
"Да, Алан действительно такой. Но он преуменьшает свои заслуги. Люди к нему не просто случайно примагничиваются, они его любят. Я же вижу. И они правы".
Автор: "А ты собираешься отвечать на опрос?"
Таэ: "Я?"
*перевёл разговор на другую тему*
Комментарий автора: Таэ - крайне скрытное создание. Выпытывая у него личную информацию - что он чувствует, во что верит - свихнуться можно от его упёртости. Сожмётся в комочек и не впустит в душу. Если хотите испортить настроение Таэ, заставьте его пройти опрос или психологический тест. Если хотите с ним сильно поссориться, подсказывайте ему ответы этого теста. "Ну я же знаю, ты по темпераменту меланхолик, пиши "г", так, ты замкнутый, пиши "б", чего застыл..."

11) Лу.
"Мой Берег и я - одно целое. Застрять в любом другом месте надолго - было бы невыносимо. Не хочу думать об этом".

12) Ри.
"Лу, если бы ты пропал, я бы сразу кинулся тебя искать. Я бы тебя спас".
Автор: "А сам ты кого взял бы на остров?"
Ри: "Живого и здорового трезвого пилота вместе с самолетом в рабочем состоянии и с достаточным запасом топлива, чтоб добраться до цивилизации".
Автор: "Похоже на читерство".
Ри: "Знаю, и мне не стыдно".

13) Ксавье.
"Смотря на сколько времени я там. Если от месяца до полугода, спокойно проживу один. Если дольше - начну скучать по Гипносу".

15) Гипнос.
"Необитаемый остров? Я как-то отвык мыслить подобными категориями. Для меня изоляция - это быть слепым, глухим, без пальцев (для чтения Брайля) и с заблокированной возможностью мыслить. Если я мыслю и чувствую, то со мной на необитаемый остров в моей голове отправятся все, кого я знаю, от Шекспира и Камоэнса - до Ксавье".

@темы: Дэн, Чай, Лу, Ксавье, Ив, Гил, Лоренс, Гипнос, Кловис, Мир Снов, Тэдди, Кезаль, Вещи и Сны, Эрик-Ри

---

Про пьянки в Мире Снов))))))))))))))

Как мои ребята реагируют на алкоголь

Ри: никак. Ришечка несовершеннолетний, ему пока что старший брат экспериментировать над собой не даёт.

Лу: впадает в транс. Становится необщительным. Уходит на берег моря и часами играет на флейте. А потом, к сожалению, не помнит свои импровизации.

Таэ: ящерка ня-кавай. У него розовеют щёки и уши. Но он не хихикает. Говорит мало, медленно, задумчиво. Таэ замедляется, переходит на свой обычный темп жизни. Не смотрит в глаза, но при этом улыбается собеседнику. Считай – улыбается ковру или своим коленям. В трезвом виде Таэ вынуждает себя смотреть в глаза людей, чтоб они не принимали его за лжеца. Но людям не очень комфортно. Взгляд у Таэ медленный, как у рептилии, пронзительный, немигающий. Таэ – морфо, а они рептилии и есть. (Алан сравнил его странные переливчатые радужки с неподвижными пещерными озерцами, кои сотни лет смотрят из-под земли в небо – через пролом в потолке пещеры. Отражают синеву и золото, и кровавый перламутр, и черноту, и игольчатую белизну звёзд. Алан – кельт, и он сказал это на своём родном языке. А Таэ не знает этого языка. Он ощутил только присутствие некоего вдохновения. Но не понял, о чём речь).

Алан: ностальгия и кельтские сумерки. Выпив немного пива или вина, он вспоминает прежнюю жизнь и то и дело сбивается на родной язык, под конец попойки шпарит на каком-то умершем диалекте кельтского происхождения, и его никто не понимает. А он не понимает, что его не понимают. Таэ мучается от того, что потоки непонятной информации уходят в никуда. Может, это важные сведения. Или это стихи. Таэ даже начал изучать кельтские языки, чтобы потихоньку восстановить родной диалект Алана, давно исчезнувший. Дело продвигается сложно…

Кезаль: эзотерика и страсть. Кезаль раньше вообще не пил, теперь – пьёт совсем немного, именно чтобы поймать особое настроение. Предпочитает дома выпить чашу подогретого красного вина с пряностями, задёрнуть шторы, зажечь большие свечи и раздеться донага. И любоваться огнём. С точки зрения его близкого человека – вполне подходящий момент, чтобы тоже сбросить одежду и присоединиться к этому действу.

Лоренс: творец и вытворялец, Маг в контексте Таро и «полный привет, богема». Является демиургом, так что всё в его руках: хочет – пьянеет, хочет – сразу трезвеет. Никогда не повторяйте образ жизни Лоренса, ни в каком аспекте. Ведь ему ничто не может навредить. Ни ящик крепких напитков, ни десять суток без сна, ни месяц непрерывных вечеринок, ни прыжок из окна небоскрёба. А вам – может.

Ксавье: не пьёт. Не любит алкоголь, поскольку не получает от него удовольствия. И не понимает, почему другие – получают. Хотя Ксавье не делает из своей трезвости знамя и может что-то пригубить, если обстоятельства требуют. Воину в условиях походной жизни так же трудно быть трезвенником-без-исключений, как, например, веганом-без-исключений. Иногда приходится согреться спиртным (а больше нечем) и сожрать, что дают.

Гипнос: не пьёт. Проповедей никому не читает: «веселитесь, ребят, а я спать пойду». Живи он в Мире Вещей, он бы всегда всех развозил по домам после вечеринки. В пьяной компании ему неуютно. Ему вообще неуютно в компании. Он мягко отстраняется от бурных дружеских объятий: «заходи к нам в любое время, бери чай, продукты, можешь переночевать – диван разложить»… на невербале: «будь нашим другом, ты славный, но – не требуй внимания». Один-два человека для Гипноса – его оптимальный мир, а три – большая толпа. На необитаемом острове он был бы счастлив годами. Лишь бы Ксавье был рядом (или приходил/приплывал часто).

Чай: алкогольное мэрисью детектед. Устойчив к алкоголю, если перед попойкой успеет настроить организм соответствующим образом (нет, не аффирмациями «завтра понедельник, завтра понедельник», они обычно не помогают, у Крылатых более продвинутая техника, и Чай в бытность свою Палачом Совета освоил её в совершенстве))). Ощущает удовольствие и максимум лёгкое приятное головокружение, как от влюблённости. Однако если обстановка полностью безопасная, то Чай ослабляет самоконтроль: тогда алкоголь действует на него как седатив, он ложится и крепко засыпает. Чтобы проснуться – внимание – выспавшимся, а не полудохлым от похмелья. Можете начинать завидовать…

Гил: отношение меняется. По мере решения собственных проблем Гил перестаёт использовать алкоголь как «карт-бланш». В юности он считал, что алкоголь является символическим разрешением делать и чувствовать всё то, что хочется, но нельзя. Чувствуешь себя растерянным/напуганным в начале взрослой жизни? Нельзя таким быть. Не по-мужски. Напейся и подерись, станет легче. Грустишь? Напейся, тогда можно сказать собутыльнику, как тебе плохо. Иначе – ныть нельзя. Родился би? С девчонками – можно, а всё остальное – только если напьёшься. Поехали со знакомыми старателями искать золотишко? Ночью быстро-быстро напивайся, пока вы трое в одной палатке))) и приятелям тоже побольше наливай))) и филины над палаткой за соловьёв сойдут… Ирония ситуации в том, что у Гила крепкий организм, и он явно устойчив к алкоголю. То есть на самом деле он во всех этих случаях не был пьян до потери разума. Он продолжал соображать. Просто убеждал себя, будто не соображает. И не несёт ответственности за нарушение запретов. Сейчас Гил – достаточно сильный, чтобы это всё признать и запреты переосмыслить. И взять ответственность на себя. Алкоголь стал просто «напитком для веселья» и ничем больше.

Тэдди: зона риска. Он рвётся попробовать всё, что «нельзя» – чтобы «улететь». Тэдди мечтатель и эскапист, ему дико нравится идея эскапизма в любой форме. К тому же у него на завтрак, обед и ужин – стекло, а он ещё не взрослый, ему негде взять сил, чтобы жить и бороться за себя. Психологически Тэдди находится «в зоне риска». Ему надо избегать веществ/жидкостей, дающих возможность быстрого побега от реальности. А ещё лучше – ему нужна нормальная жизнь, чтобы реальность перестала быть такой невыносимой. Чтобы подкопить силы и ресурсы. Тогда он, возможно, сможет выстроить спокойные ровные отношения с пивом, например. Сейчас – лично я ему даже пиво не советую, от одной кружки сопьётся.

Дэн: угрюмый столбик. Дэн почти не пьёт из-за своей паранойи, боится утратить контроль над собой, но если бы вдруг напился – он бы часами сидел неподвижным столбиком и не разговаривал ни с кем. Картина «Любительница абсента» в мужском варианте. Ноль реакции даже на непосредственное обращение: «Дэн! Дэн, ты в порядке?». Возможный максимум отличий пьяного Дэна от каменной статуи – ответ «угу» и уход в другую комнату, чтоб не доставали.

Кловис: ужасно. Он практически не пьёт, но стоит ему «за компанию» понюхать пробку, и вам придётся возиться с ним весь вечер. После часа в баре за пивком умный, интеллигентный, сдержанный юноша становится неадекватным, будто выхлебал ведро абсента. «Кловис, ты как проза Джойса». «А? Янснабысож?» Если язык заплетается, это не мешает Кловису говорить ещё быстрее, глотая слова. Координация движений ухудшается, но Кловис очень активен, и промахи мимо рукавов пальто его не остановят, он пойдёт на улицу без пальто. Намерения осуществляет немедленно: прыгнуть в реку в ноябре – самое то, слегка освежить голову. (Ив еле удержал). Если радость – смеётся, будто под кайфом. Если вдохновение – сгорает в огне мучительного восторга, рисует, импровизирует стихи. Если гнев – бросается обвинениями, иногда справедливыми, но очень болезненными, а иногда бредовыми. Если самообвинение – не хочет жить, и это реально опасно: что подумал – то сразу попытался сделать, без рефлексии. Держите его трое. Держи хотя бы Ив… Если любовь – может страстно поцеловать любимого хоть при толпе народа (тогда как обычно он тихий, и его нельзя раскрутить на публичное проявление нежных чувств). Как понял Ив, единственное хорошее, что можно сделать с Кловисом и алкоголем – выпить вдвоём совсем чуть-чуть, раскрепощения ради. Раскрепощённый Кловис много чего интересного хочет и может. И даже способен сам об этом попросить. Но сейчас спаивать парня больше нет необходимости. Кловис в этом плане уже испорчен ивовским влиянием и вполне способен хотеть – без страха. И вслух называть свои желания – на трезвую голову.

Ив: почти нормально, если не считать «тень». Он пьёт нечасто, но именно крепкие напитки. Умеет пить. С полбутылки коньяка не шатается. Никаких хрестоматийных «ик!». Манера речи не меняется. Хотя машину он всё равно в таком состоянии водить избегает, поскольку становится более азартным водителем. Азарт и агрессия – единственное, что в Иве может высвободить алкоголь. Хорошо, если и то, и другое преобразится в страсть/секс. Но если – нет, то вполне может высвободиться «тень». Обычно пёсель-Ив – штатный миротворец, разниматель драк. Но у него, как и у каждого, есть «тень». У Ива она чёрная. И устала сидеть взаперти. «Тень» ручного ласкового пса – рычащий пёс. «Тень» говорит: хватит ля-ля, давай решать проблемы проще и быстрее. Зачем говорить «пожалуйста, отойди»? Проще отодвинуть в сторону. Зачем просить «подожди»? Схвати за шкирку и удержи силой. Зачем объяснять, убеждать – почему не заставить? И зачем чужие рядом? Рррргав! Не смей приближаться к моему человеку – порву! Ив это в себе давно заметил и старается гасить гнев юмором. Подшучивая над своей «псовостью». «Пора выключить псовость и включить совесть». Кловис тоже привык. Больше не пугается гневного Ива, как раньше. Они с Ивом довольно трудно учились – и в итоге научились слышать друг друга и верить друг другу.

@темы: Дэн, Чай, Лу, Ксавье, Ив, творчество мое, Гил, Лоренс, Гипнос, Кловис, Мир Снов, Тэдди, Кезаль, Эрик-Ри, гилочай

---

Что делают мои ребята из Мира Снов, когда от них что-то скрывают?

Что делают мои ребята из Мира Снов, когда от них что-то скрывают?

Кловис: травматик с улыбкой ангела.
Обычно скрывает он, а не от него.
Если он узнает, что от него что-то скрывали, он скажет – внешне спокойно, не глядя в глаза собеседнику: «Возможно, у тебя были на то веские причины».
Кстати, Кловис редко смотрит в глаза. Только если человек сумел его удивить, поразить. Особенно в хорошем смысле.
Взгляд в глаза со стороны Кловиса чаще всего означает смятение и немые вопросы: «Что?! Ты искренен? Хочешь помочь? А что взамен? Совсем ничего? И я правда могу тебе довериться?». Судя по тому, что Кловиса проявления безусловной симпатии/дружбы/любви поражают до глубины души, и он в них далеко не сразу верит – он их в жизни видел не так уж часто.
Обычно его недоверие к миру скрыто под маской учтивости и радушия. За мягкой деликатной улыбкой. Как у мраморного ангела на кладбище, ага.
Кстати, если Кловис не всегда вам улыбается, а ещё лучше – с вами спорит, то поздравляю – он уже слегка доверяет вам, может наедине с вами выпасать «табуированные» чувства. Ну, недовольство, например.
Что интересно, когда Кловис страстно влюбился в Ива (читай – впервые в жизни, и негативному любовному опыту взяться неоткуда), страсть проявилась прежде всего в спорах, колкостях «а-ля Беатриче и Бенедикт», в странных выходках (забраться на карниз здания и повязать шарф на шею скульптуры, украшающей фронтон), а иногда и в попытках спрятаться, закрыться. Юноша постоянно показывал «я живой, непредсказуемый, и я могу поцарапать». Бессознательно тестировал Ива: в какой момент Ив на него выбесится, пригрозит уходом – мол, кому ты нужен кроме меня, уродец – ну или найдёт объект помягче-поприятнее.
Ни в какой момент.
Сейчас Кловис снова стал тихим, но уже по-другому. Это не тихий юноша, который запрещает себе звучать, а тихий юноша, который не обязан ничего доказывать. По крайней мере, Иву. Ну, и друзьям – тоже.
Неизвестно, сердится Кловис или нет, если от него что-то скрывают.
Обычно – нет.
Но если и да, то он в итоге сумеет пойти навстречу, поговорить, вникнуть, понять и простить.
Он ведь и сам не кристалльно-прозрачен в смысле честности. У него всегда были кое-какие тайны. Например, его притворная амнезия. Или то, что он скрывал от брата (Ри).
На самом деле несколько лет подряд выживание Кловиса зависело то от молчания, то от лжи.

Лу: он отшельник, он далёк от всего этого.
Жизнь Лу выстроена так, что у людей нет причин что-то скрывать от него. Как и у него нет причин что-то скрывать от людей.
Если такое всё же случится, он поведёт себя примерно как Кловис: попытается поговорить, понять мотивы. Но на самом деле ему будет больнее, чем Кловису. Ведь он ничего ни от кого не скрывает (по крайней мере, сознательно).

Ксавье: «если это военная хитрость, то врать можно».
Ксавье, как солдату, несколько лет было свойственно чёткое деление на своих и чужих.
Своих надо беречь, а чужих – нет.
(В Мире Снов чужие – чаще всего не люди, а значит, нелюди. Морфо, чудовища).
Чужим можно лгать (например, обещать, что ты их отпустишь живыми, если они выдадут информацию), и это не считается ложью. И пытать чужих, чтобы узнать их тайны – не преступление. И убийство чужого – просто зачистка.
Потом Ксавье в Мире Вещей посмотрел на фашизм, понял, что подошёл близко к этому, и принял решение пересмотреть свои взгляды. Ему очень трудно далась эта перемена. Не сразу, но он справился.

Таэ: абсолютно скрытный.
И да, Таэ скрывает, как он относится к тому, что от него что-то скрывают!
Искренность (как и доброта) Таэ проявляется только в поступках. Он может говорить вам неправду на словах, но не предавать вас на деле.
Он из тех, кто молча укутает вас пледом, если вы дрожите, но отведёт взгляд, не ответит на вашу улыбку и заговорит о другом, как будто этого проявления заботы вообще не было. Думайте сами, друг он вам или нет.
Он избегает прямого зрительного контакта, практически как Кловис. И даже сильнее. Опускает голову, занавешивается волосами.
Зато если решается поглядеть в глаза, то буквально сверлит собеседника немигающим взглядом, вот-вот проглядит дырку.
Глаза Таэ не отражают его настроение, а транслируют что-то вовне, как передатчик. Допустим, они говорят: «Возьми «с потолка» информацию, которую я сам не вправе тебе дать». Кошмар.
«Глаза о многом говорили, но был бы тоньше тот роман, где ключевые персонажи словами могут через рот»…

Кезаль: правдоруб и фанатик честности.
Если вы хотите только похвал, не показывайте свою работу Кезалю. Он реально выскажет своё мнение, и не со зла, а из принципа – всегда говорить правду. В лучшем случае работа ему понравится, и он так и скажет.
Кезаль, такой сурово-булочный, с таким очаровательно-серьёзным личиком, может люто шокировать любого поклонника этого самого личика. «Вы зря тратите время. Я не буду с вами спариваться». Поклонник в шоке исчезает с горизонта. Кловис, на ухо другу: «Кезаль, отказ отказом, но зачем грубить человеку?» Кезаль удивляется: «Я ему не грубил, сэкономил его время и силы. А что не так?». Кловис: «Ох, Кезаль»…
Эти юноши очень разные, в том числе и в плане отношения к правде и лжи, но, что интересно, у них реально крепкая дружба – такая, которая сопровождается чаепитиями на полночи, регулярными спасениями жизни и ощущением «бро». Кезаль даже начал рисовать под влиянием друга. Академический рисунок не освоил, чаще всего расписывает камни и керамику, но у него есть свой стиль. «Магический реализм в декоративно-прикладном искусстве».
В Мире Вещей Кезалечке лгал единственный близкий родственник – родной отец. И ложь была настолько чудовищной, что разрушила всю кезалькину жизнь. Кезаль сбежал от невыносимой реальности в Мир Снов, а в Мире Вещей он находится в психушке и считается шизофреником((( годы идут, ему становится хуже, и он не представляет, как решить эту проблему((( Судите сами, как он относится к тайнам, секретам, лжи во спасение и не во спасение…

Гипнос: тайный информационный анархист и местами фрик.
Если от него или от другого человека скрывают информацию, Гипнос немедленно начнёт искать другие источники, откуда её можно получить.
И найдёт.
Идеалы Гипноса: «Никто не должен управлять другими людьми, манипулируя информацией и возможностью доступа к ней. Никто не должен создавать неравенство, лишая большинство людей информации, которая есть у избранного меньшинства. И, естественно, никакой цензуры и никаких наказаний за распространение информации. Инфа для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным».
С этими постулатами можно поспорить, но Гипнос никогда ни с кем не спорит. Не впускает по-настоящему в свою душу других людей (кроме любимого, но с любимым они годами в разлуке).
Он всегда остаётся один и при своём.
Не рассказывает людям о своих взглядах. Люди видят его социально-приемлемую маску милого доброго мальчика, якобы очень книжного и якобы неспособного на поступок.
Живи он в нашей реальности, он бы попытался взломать базы данных сразу всех важных шишек, слить инфу в сеть (не подыгрывая определенной стране, а сразу на весь мир) и посмотреть, станет ли мир свободнее. То, что начнётся хаос и звездец, его не пугает: изначально сама Жизнь возникла из хаоса. И звездеца.
А самого себя ему, как всегда, не жалко.
Если вы спросите, сидел ли он когда-либо в тюрьме – естественно, сидел. И не раз. Никогда – за воровство/убийство, всегда за убеждения. За то, что не вписался в очередную эпоху.
Не считает это героизмом. Он просто не мог отречься, для него такого варианта нет.
(А с виду – мальчик-птиченька, запястья тонкие, на ушках крылушки… ну, Флаттершай да и только… никогда не подумаешь, что в этой пушистой голове TNT вместо мозга).
Не любит лгать, но – смотря ради кого.
Ради себя не станет, но ради любви (ради спасения любимого человека) – да.
Любовь у него одна и на всю жизнь, на много жизней.
Причём Гипнос как-то забыл ПРИЗНАТЬСЯ этому человеку. Донести до него свои чувства. А что, Гипносу норм. Тот человек всю юность мучился от равнодушия Гипноса, потом отчаялся и забил. Но ощущение "когда-то самый важный для меня человек не любил меня" живёт с ним и отравляет его душу до сих пор. А Гипнос ничего этого не заметил и не понял.
Он такие мелочи не всегда фиксирует.
Гипнос в двух фразах:
– Гипнос, блять, почему ты ничего не сказал?!
– Я сформулировал – мысленно, семь лет назад.
И ему плюс-минус пофиг на "незначительные детали" – например, что они с этим парнем в ссоре. Уже давно. И ссора довольно сложная и развесистая. Гипнос не извиняется за свою часть вины, но не из упрямства и не из цинизма, упаси Боже. Просто он не особо переживает. Не может. Не получается переживать. Он и от любимого не ждёт и не требует извинений за то, в чём виноват любимый. И то плохое, что сделал ему любимый человек, не нанесло Гипносу неизлечимых душевных ран, чтоб вот прям не забыть и не простить.
Притом что любимый тяжело ранил его физически, в бою. Гипнос: ну упс, досадно, но бывает, главное – не помер.
Ссоры для Гипноса не имеют значения. А всякие "давай поговорим о нас" не имеют смысла.
"Я тебя люблю" - по-гипносовски - это вообще НЕ отношения, в их традиционном понимании. Это нечто монолитное и нерушимое. Единожды осознанный факт. Не зависящий от обстоятельств. В общем-то, человек мог бы жить жизнь с кем-то другим, и годами не видеться с Гипносом, да Гипнос и не ломился бы к нему, не рвался бы увидеть, поговорить... в нашем понимании это значило бы "они не вместе, они расстались", но для Гипноса - точнее, в сознании Гипноса - ничего не изменилось бы. Место любимого занимал бы все тот же человек. Если бы, конечно, Гипнос сам его не разлюбил бы.
У нормального человека может возникнуть чувство, что любви там вообще нет. Но она есть.
Гипнос ради благополучия любимого человека пойдёт на многое. Рискнёт жизнью, свободой, карьерой. Хоть весь изоврётся, хоть подписи/печати подделает, хоть наказание в итоге понесёт – и никогда не расскажет любимому.
Будет изображать невинного рассеянного гика. И ему поверят.
В этом плане мотивы и поведение Гипноса чем-то похожи на мотивы и поведение ибсеновской Норы.


Лоренс: он маг, ему пофиг.
Лоренс достаточно долго живёт и достаточно могуществен.
Его не волнует, кто и что от него скрывает. Пускай скрывают, так интереснее жить.
Лоренс считает, что маленькие игры в приватность придают жизни очарование.
Однако он видит в сокрытии тайн именно игры в песочнице, когда ребёнок закрывает руками свой куличик. Можно подыграть ему и не трогать его куличик. Сделать вид, будто ребёнок и вправду защитил свою тайну от Лоренса, а Лоренс перед ним отступил.
В компании обычных сноходцев притвориться равным, наивным и доверчивым – это забавно.
А ещё это позволяет верить, что дружба с людьми в принципе возможна. Что люди для тебя не просто шахматные фигурки. Верить в это очень хочется.
(Помните, как Гэндальф не выдавливал из Бильбо правду о Кольце, а сделал вид, будто поверил в наивную ложь? Мог бы просто влезть в голову и силой вытащить воспоминания, только вот иллюзия равенства мага и не-мага пропала бы, и дружба вместе с ней).
Но если Лоренс реально захочет получить информацию, для дико важного дела, то он её получит. И опять же неважно, если нужная информация окажется чужой и засекреченной. Он всё равно её добудет. Не из вас, так из других источников. Надо будет – и дружбой/отношениями рискнёт, прекрасно зная, что вы будете злиться на его «расследование». Когда доходит до серьёзных проблем, связанных со многими судьбами, не время беречь чужие куличики из песка.

Ив: чужая ложь/скрытность – его болевая.
Ему реально больно, особенно если его обманывают близкие.
А кровь у него романская, горячая, пошёл в неизвестного отца))))
В юности он мог взорваться, наорать на человека, который что-то от него скрывает.
Трясти близкого, будто тряпичную куклу, пока тот не расколется и не выложит всё.
Если оппонент (мужчина) вел себя совсем нахально («а ты вообще кто, чтоб с меня требовать отчёт»), Ив мог его и побить. (Женщин Ив никогда не бил и не бьёт, и если бы он был «по бабам», то встретил бы коллапс: если дама врёт, а бить её нельзя, то что с ней делать? Наверное, Ив пошёл бы бить вместо неё какого-нибудь мужчину, ну, желательно причастного к делу, хотя можно и просто в баре нарваться на драку и пар выпустить).
Со временем он вырос, многое повидал в жизни и успокоился.
Сейчас он может вникнуть в ситуацию и понять, если у человека не было другого выхода – только скрывать правду. Хотя ему всё равно больно. «Ты всегда можешь на меня положиться. Почему ты мне не доверился?»
Но всё-таки странно, правда, что сперва он влюбился в лжеца Марселя, а позже его парой по жизни стал тихий, скрытный, оберегающий свои сокровенные мысли и чувства Кловис))))) полностью открытые, простоватые честняги его никогда не привлекали настолько, чтоб влюбиться))))

Алан: солнышко.
Ему нечего скрывать. А когда другие что-то скрывают от него, он об этом не догадывается.
Но зато он вполне способен прийти в гости к друзьям на вечеринку, устать от толпы, задуматься о своём, чисто машинально приоткрыть книжный шкаф… и на голову ему выпадут фотки голых жоп, стринги и фаллоимитаторы.
С ним вечно происходит что-то в таком роде. В плане нечаянных открытий Алан очень опасен! Как ребёнок или кот.
Он такой наивный, что нет никакого удовольствия его обманывать.
Алан из тех редких людей, которым воры могут вернуть украденную вещь. Вытащит некто кошелёк у Алана в электричке, а потом они посидят рядом, поговорят, и Алан вору так понравится, что вор положит кошелёк обратно. Алан ничего не заметит…
Притом наивность Алана – не тупость и не инфантильность; часто она оборачивается интуитивной мудростью и помогает людям.
Например, если обиженная жизнью романтичная дева начнёт наливаться виски и утверждать, что она решила обходиться без сантиментов, только пользоваться мужиками на одну ночь и сразу убегать, и друзья будут с ней спорить, и спор будет подогревать её упрямство – Алан может посмотреть своими ясными глазами и простодушно заметить: «Не слушай других, иди за мечтой. Так говорят в телевизоре. Жить без любви – твоя мечта. Иди за ней, и всё будет хорошо!» – что интересно, после слов Алана дева реально начнёт задумываться, стоит ли ей упорно ставить перед собой цель, прямо противоположную той, о которой она по-настоящему мечтает.


Ри: он был бы в шоке.
Если бы Ри узнал всю информацию, которую от него скрывают, в частности:
1)что он по сути воскрешённый мертвец
2)что он наполовину чудовище и до сих пор опасен для людей
3)что несколько лет он жил в теле чудовища и питался сноходцами (брррр)
4)что в прошлом его убил родной брат (Кловис), а потом сам же и воскресил
5) что Ри на самом деле старший брат Кловиса, а не младший, просто теперь Ришка – заново мелкий, какбэ получил шанс начать с нуля
6) что в Мире Вещей он был порочным, клейма ставить негде
Если бы сегодняшний Ри узнал всё это, он был бы В ШОКЕ.
В своей первой жизни брат Кловиса был красивым и талантливым, но донельзя испорченным юнцом. Его выгоняли из разных приличных школ так часто, что ни в одной школе он не проучился дольше года. Вместо того, чтобы стыдиться, он этому радовался. Ведь в каждой новой школе можно придумать нового себя. (Правда, это не помогло ему придумать нового себя как честного приличного ученика, каждый новый Ри всё равно на проверку был шельмой). Врал как дышал. Например, его знакомые верили, что родной отец его избивает, и даже Кловису, живущему в том же доме, он сумел это внушить и рассорить брата с отцом… на самом деле отец периодически давал старшему сыну пощёчины за ложь и разврат. Пощёчины, но не более того. Синяки и порезы у юноши действительно были, но, видимо, их наносил кто-то другой. Сверстников-то он часто доводил до ручки. А может, сам себя калечил – и да, он мог. Лишь бы сконструировать свой вариант реальности, где у него есть моральное право ненавидеть отца и винить его в гибели матери. Это фрейдистские чувства в чистом виде, ага.
Слово «целомудрие» этот крокодил знал исключительно по словарю. Он тактильный по жизни, без прикосновений с ума сходил от депривации, точно в одиночной камере. Плюс не умел быть наедине с собой ни секунды, начинал паниковать: у него возникало чувство, что его нет. «Если из комнаты вышли все, кроме меня, то в комнате стало пусто». Ему не приходило в голову, что «в комнате остался я», и он впервые услышал эту мысль от маленького Кловиса. «В доме весь день никого не было». «Это как? В доме же был ты!»… «А, ну да». Плюс он каждый день жаждал уверений, что он хороший, любимый, как бы – что он имеет право жить… я не уверен, что ему был нужен секс, скорее «дополнительные плюшки». Те же ласковые слова и прикосновения. Но и того и другого было вечно МАЛО. Маломаломало.
Ри (Эрик) старался прижаться к любому, кто его не отталкивал. Но таких становилось всё меньше. Прежних друзей он задолбал, им никогда не было спокойно и безопасно с ним, и они от него отвернулись. Из чувства самосохранения. Их всё чаще «не было дома», а их родители сурово смотрели на Эрика, типа: «Что тебе надо от моей дочери/моего сына? Тебе мало, что его/её чуть не выгнали из школы из-за тебя? По-твоему, он/она до сих пор хочет тебя видеть?!» «Пусть сам/а это скажет». «Нет. Он/а к тебе не выйдет. А то ты снова запудришь ему/ей мозги». Он решил: «Все меня предали, кроме брата». Сбежал из дома вместе с Кловисом, в общем-то из лучших побуждений (не расставаться с братиком, быть свободными как ветер). Думать в сторону «я не знаю, где мне жить и что мне есть, и я не прокормлю ребёнка» он (по молодости) не умел. Позже ему пришлось научиться об этом думать – как одеть и прокормить мелкого Кловиса… иногда за это приходилось платить собой.
Ну, а потом разыгралась драма, в результате которой Кловис ненамеренно убил брата. Умирающий успел перенести свою душу в Мир Снов. И эта душа заходилась от боли и обиды: как так, я всю жизнь был за него, унижался, чтоб его прокормить, ни словом его не попрекнул – а он меня убил. Когда Ри стал чудовищем, он начал искать Кловиса. Чтобы отомстить. А Кловис в это время искал его. Чтобы спасти.
Сегодняшний Ри этого не помнит.
Он не лжец, хотя воображух – может кучу всего нафантазировать и сам поверит. Активный, но не всё время. То скачет заводной белочкой, то впадает в лиричную задумчивость или даже меланхолию (впрочем, его легко утешить: отвлечь на что-то интересное). Любит актёрствовать (способен прочесть – со вживанием в роль отыграть – целый монолог из взрослой пьесы). Любит красоваться и быть первым (но может и уступить «приз» другому, если тому нужнее). Говорит со взрослыми почти на равных… и немножко тоскует, что вокруг одни взрослые и почти нет детей, но в целом счастлив… его обычный мод – брэдбериевско-крапивинский шпендик с разбитыми коленками. Он хочет кавайных обнимашек (которые обычно получает, это вполне долюбленный детёныш) и «братик-расскажи-историю-про-сноходцев» (для него это замена манги, аниме и дорам))))).
Брата Ришка любит тихой бережной любовью, заботится о нём, сам готовит ему еду по мере сил, хотя бы овсянку и бутерброды (тк Кловис очень рассеянный и, пока пишет картину, может забыть поесть). А вот Ивом Ри гордится и обожат-обожат (вы помните фильм «Последний киногерой»? примерно такие отношения). Боюсь, что Ри идеализирует Ива. Ив никак не может его спустить с небес на землю. «Ну да, да, ты живой, у тебя куча недостатков, я верю, но ты всё равно ИВ, ты ЧЁРНЫЙ ПЁС, правда?!» Ну чо делать, нужен Ри герой для подражания! А ещё Ив всегда поможет, выслушает и, если надо, защитит…рядом с таким, как Ив, не страшно ехать на «взрослом» велосипеде впервые в жизни, он идёт рядом и крепко придерживает велосипед…
Узнай Ри правду о себе, он отрицал бы её. Не верил бы, что его суть – тот самый мерзкий порочный лжец и многоликое голодное чудовище из прошлого.
Ри стало бы очень тяжело.
(Потому Кловис ему и не рассказывает)…
А ещё до кучи Ри может узнать, что Ив и Кловис, которые сейчас его растят, отнюдь не friends only. Ива и Кловиса он очень любит, желает им только счастья, но застукать своих взрослых родственников в недвусмысленной позе – всегда нелёгкое переживание для подростка.

@темы: Лу, Ксавье, Ив, Лоренс, Гипнос, Кловис, Мир Снов, Кезаль, Эрик-Ри

---

Я пишу этот цикл рассказов о Ри и Лу уже 10 дней и постоянно теряю текст. Не спрашивайте, как он теряется и почему, а то я начну объяснять и ещё больше разозлюсь.

Ри и Лу - вот эти товарищи: inerind.diary.ru/p220932729.htm?&commentId=7530...
Я хотел показать вам, что ещё с ними произошло за это время.

Но мне постоянно что-то препятствует.
Неприятности с телефоном и компом.
Это основное.
Неприятности с тушкой. Усталость, которая без жутко-дегтярного чая переходит в сон. А в худшем случае в тревоженьку.
Ещё мучает желание людей до меня докопаться срочно, ибо. (Знакомым уже месяц не отвечаю, потом что-то придумаю и продолжу общение, друзьям искренне пишу "прости", люблю их, но помочь не могу, а по работе..."обозначьте сроки", ага, первое желание - написать "отъебитесь", восприятие времени нарушено, что 10 минут, что час - едино, три дня или десять дней - путаю, возраст забываю даже самых близких, ну и свой тоже. Ок. умножаю книги на дни и делю на яблоки, вроде получается видимость нормальных расчетов и переговоров, я молодец, справился. отрываю часть ресурса, бросаю: жрите, только отвалите. отвалили. На 15 дней. Но за это время книгу перевести надо. Детскую книгу про идиотского кролика, который не ел тыкву, а ждал, пока созреет - ненавижу зефирный эксперимент, такая лажа, да вдруг через 5 минут ядерная война и конец света, какой дебил будет ждать отложенное вознаграждение 15 минут?!?!? трясет, надо глубоко подышать и залиться чаем. опять мое творчество простаивает).
Чувство, будто иду одновременно сквозь плотный снег, грязь под ним, живые переплетённые корни под ней и норки мелких животных под корнями. Сметаю с пути неживое, давлю живое - само виновато, нечего меня задерживать... Пру напролом, схожу с ума от препятствий и от чувства, будто вокруг звенят чьи-то испуганные протестующие крики. Опыт преодоления у меня небольшой: обычно лавирую, приспосабливаюсь, хочу быть в гармонии с другими, не делаю больно. Когда нет нормального опыта гнева, человек весь охвачен гневом. Когда нет нормального опыта преодоления преград, человек в безумии берсерка ломает всё кругом и себя. Наверное, может сломать и то, ради чего он борется.
Сижу на работе, подходит некто, смотрю на него взглядом чокнутого убийцы и не спрашиваю, чем я могу ему помочь. Человек, уйди, ради бога, меня сам факт твоего существования бесит.
Больше не могу! Мне плохо, плохо, плохо!
Ещё у людей бывает опасная привычка - вместо того, чтобы инстинктивно отползать подальше от "ходячей катастрофы", наоборот, подходить близко и тыкать палочкой. А потом возмущаться, за что им руку откусили. Экстремальный спорт - читать мораль молчаливому неадеквату, который честно пытается никого не разорвать: "почему ты отворачиваешься, я же говорю с тобой, почему не отвечаешь, это невежливо, и почему так мрачно смотришь на меня, я не заслужил такого отношения"...надеюсь, в этот раз хоть без этого обойдется.
За любые попытки заговорить на бытовые темы могу наорать или молча хлопнуть дверью. А если человек не поймет, что со мной творится, и не ответит на ор по сути вопроса - "успокойся, эта полоса препятствий закончится, ты это преодолеешь" - вытолкаю его из помещения.




Море внутри меня

– Э-эй! Молекула! – окликнул Лу.
– Бе-бе-бе.
– Все равно Молекула!
Ри, в застиранной синей майке и в шортах, босой, коричневый от загара и тощий, быстро спрятал в задний карман кривой гвоздь, которым выскребал белые комочки из щели в стене.
Лу прищурился:
– Откуда гвоздь?
– Какой гвоздь? – приподнял брови Ри.
– Обыкновенный гвоздь! Холодное железо. Хватит стену ковырять!
– Ну чего... Интересно же...
– Интересно ему! Только вчера щели законопатил, а он стоит, выколупывает! Тоже мне, КОЛУПАНТ!
Ри отскочил.
Ему нравилось пугаться: как-никак, могущественный Хранитель Берега, повелевающий ветрами и водами, гневаться изволит...
Обычно Лу шипел на гостя, точно кот, и грозился дать мальчику по шее.
"Когда терпение иссякнет".
Ри любил странную, пеструю речь Хранителя, в которой придуманные словечки, вроде «колупант» или «завозюка», и старинные, например, «иссякнуть», «похудать», «доколе» и «тем паче», сплетались, точно нити гобеленов, над которыми каждый миг свободного времени трудился Лу.
На самом деле Хранитель давал своему юному гостю что угодно, только не затрещины.
Ракушки, глиняные бусины, нитяные браслеты, причудливые коряги, цветные стёклышки, похожие на тающие льдинки, осколки старинной посуды, обкатанные морскими волнами, пробки с непонятными надписями, "куриных богов".
Да ещё сардины из банки – вкуснющие, крупные, икряные, истекающие маслом. Погибель для чистых маек и штанов.
– А что это за замазка? – Ри смущённо протянул другу белые комки. – В ней фосфор, да?
– Это особый состав. Не только от ветра, ещё – от незваных гостей. Чтобы в щели не просачивались.
– Злые духи?
– Не злые... Просто шумные.
Лу редко прогонял нечисть и нежить со своего берега.
"Я Хранитель", говорил он, "а не злая собака".
Много лет назад он и сам прошел через смерть, забыл свою земную жизнь и слился окончательно со своим любимым берегом. На самом деле никакой он не мертвец, у него теплые руки и сердце бьётся, и ест он самую обычную еду, и чувствует холод зимой. От обычного сноходца он отличается тем, что силу ему даёт только Берег. Оторвавшись от места, с которым связан, Лу утратил бы больше половины своего могущества. Его игра на флейте стала бы обычной музыкой, лишенной власти над ветрами и приливами, песком и камнями, рыбами и гадами морскими. Сотканные им полотна перестали бы защищать людей и дом.
Только совсем пустячные вещицы – нитяные браслеты – как ни удивительно, сохраняли часть вложенной в них силы даже вдали от Берега.
Если бы у Лу было много друзей, он бы сплел браслет для каждого – хоть сотню, хоть две, никого бы не обделил.
Хотя, может быть, к лучшему, что друзей у него пять... Ведь в браслетах – сам Лу, такой, как он есть. Раздай себя сотне людей по крупице – и кто тогда будет оберегать Берег от зла?
Впрочем, Лу ещё ни разу не видел настоящего зла. Ну, странных людей встречал: они носили оружие и кричали про врагов, ненависть и месть. Но их надо было выслушать и успокоить, а не убивать. Ну, мертвые ломились в дом, так это они от отчаяния... Им надо было указать путь. Разные мелкие создания приходили подебоширить – так им же одиноко, вот и тянутся к жилью...
Разве не странно, как легко люди навешивают ярлыки: злой дух, коварный призрак, нечистая сила?
Лу никогда не пытался проверить, насколько чисты лапы у его родной местной "нечистой силы". Если призраки умерших и духи ветров и вод вели себя мирно, Лу не обращал на них внимания. Пускай живут под кроватью или свисают с потолка.
Он мог иногда развлечь их игрой на флейте.
Ему не нравились только те, что поднимают шум.
Распевайки, например.
– Эти малыши сперва набьются в дом, в тепло, а когда отогреются, начинают петь и вопить.
– Ух ты! Весело, наверное...
– Им – весело.
– А что поют?
– Разную чепуху. Верещат ни в склад, ни в лад. Каждый на свой мотив. И стараются перекричать друг друга. Полночь на дворе, а они: "зуеки-зуяки, друпеки-друпяки"... Приходится играть на флейте колыбельную, они успокаиваются. Остановишься на секунду – снова пищат.
– Ой...
– Я как-то запустил в дом шесть штук.
– Нечаянно?
– Да, в общем... нечаянно... Буря, сам понимаешь, ливень.
Лу смущённо кашлянул. Ри не мог понять, как у Хранителя обстоят дела с авторитетом. Слушаются ли его обитатели Берега, боятся ли? Ну, хоть немного? Однажды Лу на его глазах усмирял шторм, и вид у юноши был, как у самого настоящего воителя. Темные брови грозно сдвинуты, карие глаза смотрят так, что оторопь берет. Видели бы его в ту минуту мелкие бесполезные духи, которые чуть не садятся ему на голову!
– Ну и хаос они устроили... Подрались из-за того, какая песня красивее: "йайк-йайк" или "цнуирри-цнуирри". Требовали от меня, чтобы я их рассудил. Я не хотел хвалить их пение, а они старались все больше и больше, орали все громче и громче. Кидались клубками шерсти, запутывали нити, бусины передвинули.
Лу дёрнул плечом. Он терпеть не мог, когда посторонние прикасались к его рабочему инструменту – рамке с бусинами. Даже Ри ни разу и пальцем не прикасался к рамке. Чувствовал, что шутить с узором нитей и двигать бусины – верный способ поссориться с лучшим другом.
– А я знаю, из чего замазка! Там панцири невидимых рачков! Ты сказал, они невидимые, а я вижу! Значит, я способный, да? Раз я вижу такое? Вот если ты меня обучишь... А куда они деваются? Сбросят панцири и уползают куда-то… Лу, ты панцири в кофемолке молол?
– Ришесть.
– Ну, что?
– Вспомни, о чем мы с тобой говорили. Я обещал твоему брату…
– А из тебя знаешь какой наставник получился бы!
– …никакого обучения. Через пару лет, и, скорее всего, не у меня…
Ри жалобно застонал, закатил глаза и вывалил язык.
– И можешь не строить рожи, все равно твое обаяние меня не проймет.
– У меня есть обаяние, правда?
– Ага. Когда шевелишь ушами и сводишь глаза к носу, будто смотришь сам себе в мозг – ты неотразим.
– Просто море обаяния, – согласился Ри. – Океан у твоего порога и море внутри меня…


Летний и зимний

– Ри, слазай на крышу, глянь, как там водоросли.
– Есть, капитан!
Ри, тонконогий и тощий, взлетел по деревянной приставной деревянной лестнице на плоскую крышу дома. Там под белыми марлями, придавленные большими камнями, сушились собранные вчера утром водоросли.
Лу вздохнул.
Не судьба ему в этом году запасти водоросли на зиму.
Ри честно помогает Хранителю собирать водоросли. Набрал позавчера полное ведро с верхом.
Зато съесть он может и два ведра, и больше.
Досохнуть не успеют, он уже половину растаскает. Йода ему, что ли, не хватает...или соли...
Мальчишка вечно голодный.
Вроде бы Ив и Кловис хорошо о нем заботятся.
Лу иногда мысленно называет этих двоих "отцы", хотя Кловис мелкому – старший брат, а Ив вообще не родственник.
Парни очень ответственно относятся к выращиванию Ри.
Кловис, отправляя младшего брата в гости, на всякий случай даёт ему огромный пакет бутербродов и соленого печенья – ну, мало ли.
Ри и Лу тут же сметают содержимое пакета, потом отправляют вдогонку бутербродам пиалу-другую горячего бульона, спустя два-три часа уничтожают банку сардин или полкотелка дымящейся каши... Ри так заразительно подчищает миски, что и Лу забывает о своем умении поститься сутками.
С тех пор, как на берегу появился Ри, Лу отвык ничего не есть.
Отвык молчать, погружаться в свои мысли.
Отвык быть нормальным отшельником. Ну, там, аскезе предаваться, стоять на одной ноге. Хотя нет, на одной ноге они с Молекулой стояли. Конечно, каждый на своей. На спор. Ри спокойно стоять не умеет, ему скучно. Он и пересказывал все кинофильмы, которые видел в последние месяцы. Рассказчик он – лучшего и не надо, в нем актер пропадает. А какой был тарарам, когда у Ри все-таки затекли ноги и он упал, размахивая руками, и опрокинул таз с постирушками! Лу сказал: «Море разливанное!», и Ри тут же влюбился в это выражение и повторял его на все лады. Спор он проиграл, но не расстроился. Даже то, что им пришлось перестирывать белье и мыть полы, ничуть не испортило ришкиного радостного настроения. Казалось, он бы тут же все повторил, если бы не чувствовал, что хорошего должно быть в меру.
Странное какое-то лето...
И оно уже подходит к концу.
Солнце все ещё играет золотыми искрами на волнах, но к вечеру от моря тянет бесприютностью.
– Лу, ты слышишь, Лу? – Ри ссыпался с лестницы, даже руками за нее не держась – ещё в начале лета научился лазать, как заправский юнга. – А когда будем лодку смолить?
– Я просмолил уже.
– Ну ладно. А вместе тогда в другой раз!
Ри сказал это так, будто не себя, а друга утешал. Лу давно заметил: если мальчику чего-то не достается, он тут же кидается утешать того, кто не смог с ним поделиться: не волнуйся, мол, все хорошо, в другой раз поделишься.
– Лу, смотри, совсем сухонькая, аж скрипит. Водыросысль! Слышишь? Это водыросысль!
– Молекула!
– Ну что "Молекула"? Вкусно же!
Ри посмотрел на юношу снизу вверх и стал кормить его с руки.
Как лошадку.
Кончиками пальцев запихивал в недовольный рот зелёные водоросли с крупинками морской соли.
Лу не выдержал. Улыбнулся.
– Ну вот, видишь! – обрадовался мальчик. – Тебе нравится! А я жутко люблю водорослиный супчик, особенно с моллюсками... Давай все сейчас доедим!
– А на зиму?
– А на зиму я тебе продуктов принесу.
Лу покачал головой.
– Не принесешь. Зимой тебе лучше сюда не ходить. Ты не узнаешь это место. И расстроишься.
Ри удивлённо уставился на друга.
– Почему я не узнаю место?..
– Здесь не будет всего, что ты любишь.
– А ты?
– Что – я?
Налетел ветер, уже по-осеннему прохладный, растрепал волосы Лу, а тот и не противился. Он редко противится таким мелочам. Научился жить в согласии с природой.
Даже когда она – недобрая.
Природа ему ничего не должна.
– Ты будешь – здесь?
– Я Хранитель, Ри. Я всегда на том же месте. Как дерево. Пока живу.
– Значит, приду.
– Зимой море меняется. И берег тоже.
– Становится злым?
– Нет. Просто другим.
– Тогда я не боюсь, – отрезал Ри. – Буду каждый день приходить. Принесу тебе кучу еды, лекарств, и интересные книги, и спиртовку, и абордажный крюк, и ледокол... Ледолом? И рукавицы, точно, большие рукавицы! И сапоги. И шарф. И теплые штаны, и...
– У меня все есть.
– А вдруг ты простынешь, у тебя дрова закончатся, пресная вода в колодце замерзнет...
– Не замерзнет.
– Я думал – полезу в колодец с абордажным крюком на армированном тросе…
– И с ледоколом, ага.
– А если норд-ост?!?
– Ри, я живу тут каждую зиму.
– А если, я не знаю, ну… Без меня случится всемирный трындец, солнце на западе взойдет, утопленники на Берег полезут?
– Я укажу мертвым путь. Это часть моей работы. А здешнее солнце вольно всходить, где хочет. Просто я попросил его тебя не пугать. Пока ты гостишь у меня.
– И тебе что, совсем не бывает одиноко?
– Нет. Зимой Берег и должен быть одиноким. Мне зимой никто не нужен.
С приближением осени Лу все сильнее ощущал себя другим.
Губы разучались улыбаться и привыкали складываться в прямую линию. Длинные, кораллового цвета волосы тускнели, а глаза, наоборот, обретали яркий сухой блеск, будто одним взглядом Лу мог любого незваного гостя проколоть насквозь.
Летний Лу и зимний Лу – будто два разных Хранителя.
Раньше он никого не боялся этим отпугнуть.
Если кто-то уйдет осенью и исчезнет на всю зиму, разве не все равно?
Весной этот кто-то может вернуться. А может и не вернуться. Его выбор.
– Лу!
– Что, Молекула?
– Ты же не навсегда… ты скажешь, когда можно прийти?
Ри понятия не имел, сколько времени длится зима на Берегу.
Лу и сам не мог это предсказать. Он не управлял Берегом.
– У вас водятся чайки?
– Нет.
– Когда над вашим домом закричит чайка, знай, что она прилетела отсюда.
– Это и будет сигнал?
– Да.
– И я сразу навострю лыжи к тебе.
– У меня снег бывает дважды или трижды в год, и то – мелкая крупа.
– А я водные лыжи навострю.

Сон о чудовище

- Ри, где масло от ожогов?
- Не будите Ри, я сам найду.
- Ри, подвинься, тут люди пришли...
- Люди сядут на полу, на подушках. Нечего дергать ребенка.
- Может, свет выключим?
- Мне не мешает...
- Ему свет не мешает!
- Да ладно, при свечах уютнее. Ри, а где свечи?
- Да отстанете вы от Ри или нет?! Детям нужен здоровый сон, а не как вам, охламонам, пьянки до четырех утра!
- Это называется "встречи мастеров-сноходцев для обмена культурным опытом".
- Эй! Кто забыл оружие в туалете?
- Н-ну... В общем...
- Держи! Следи за вещами!
- Стой! Это не мое!
- Радуйся, что хоть какой-то меч нашелся, и неплохой, кстати.
- Издеваешься? У кого-то меч из камня, а у меня - меч из туалета?! Чей это? И где тогда мой? Ему же без меня будет плохо!
- Кстати, а где мой чемодан? С дырочками...
- Там артефакты? Самосветы?
- Там прежде всего ядовитая змея, народ, выводы делаем сами!
- Где змея? А как ее зовут? Она хорошенькая?
- Вот помню, варили мы змею...
- Где мой кофе? Эй, отдай! Это считается за непрямой поцелуй, ты в курсе?
- Где мой свитер?
- Ребята, а где мой наставник?
- Если не найдется, будешь обучаться у меня. Мне не жалко.
- Он на балконе стоит, курит!
- Ну, если не вернётся живым, мое предложение в силе!
- ...пускай испытывает новые цепи, только не на мне...
- Цепи и наручники?
- Хуже. Цепи причинно-следственных связей.
- На нем тайные знаки проступают!
- На мече из туалета?
- Тебе смешно, а мне с этим жить!
- ...осознали, что страшилки местное население рассказывает конкретно о нас...
- Я на что-то живое наступила... Охх...
- Надеюсь, мне удалось смягчить падение прелестной фройляйн?
- Парень, ты нарочно расселся? Чтоб тебе на колени чужие невесты падали?!
- Это кто здесь невеста, я? Впервые слышу!
- Ты чего, ну, чего ты, я думал, все понятно!
- Что мне должно быть понятно?!
- Ну, это... Нам будет вместе лучше. У нас общего много, все такое. Сто лет знакомы. Ты ж мне не откажешь, правильно?
- Придурок!!! Вот возьму и откажу!!!
- Стойте, это моя кружка!
- За что ж ты с ним так, девонька? Ну, не плакай, не плакай...
- Любовь любовью, но причем тут я? Чай-то мой зачем выплескивать?
- Господа, имейте совесть, Ришка спит!
- Может, он того? В летаргии? Йон, прекрати! И вообще, символ вечного сна рисуется не так! Дай бумажку... Господа чайные алкоголики, где бумага?
- Он действительно крепко спит в этом бедламе. Поразительно адаптированный ребенок.

Гости Ива и Кловиса постепенно перетекают в гостиную.
Ри спит...
Его мучает тяжёлый сон.

Ломаются ветви. Чудовище трётся о дерево спиной.
Многоликий.
Один раз увидишь - не забудешь.
Уйй-пак, тъик, ду-ду-яааа...кыррть! Кырттть...
Чудовище двумя десятками ртов щерится, из стороны в сторону головами поводит, ныщщ, хаа... Вдох-выыыдох...
Одна голова вчера вечером сошла с ума, все жалуется, что дышать тяжело, и просит, чтобы ей нос разбили. Говорит, раньше, при жизни, когда старшие сестры затаскивали ее, пятилетнюю, в чулан, там щипали, руки выкручивали, били, били, били и разбивали нос, и легче на душе становилось. Будто с болью и кровью выходило все лишнее.
Но нет, эту Золушку надо держать в узде. А то одна голова попросит ее побить, другая - порезать... Я им ясно сказал: наше тело разрушать запрещено.
Я? Кто я?
Да просто я, остальные - не я.
Остальные? Наросты на теле, вечно жалуются, дёргаются в припадке безумия, визжат, хотят то спать, то рычать и кусать друг друга, то истязать животных и людей, то хвастаться этими "подвигами", то плакать.
А потом они доходят до состояния скотов. И умирают. Я один сохраняю ясный ум.
И живу.
И знаете что?
Я тут рассчитал... Я бессмертен.
Серьезно.
Надо только состав менять. Менять состав меня. Поглощать новых и новых. Видели бы вы их, вам же тоже было бы их не жалко. Я-то знаю.
А вы уверены, что вы чем-то лучше?
Дурочка, мечтающая, чтобы ей разбили нос, наверняка не жилец. Ее надо заменить.
Дуакк! Уу-дьяйк! Черт, их мысли просачиваются в мои! Надо успокоиться.
Нужна замена одной голове, нужна новая жертва. Иначе нас будет слишком мало. Как же трудно соблюдать баланс. Когда нас мало, наше тело ослаблено, а когда много, мы...
Ох, только не это... Не смей! Поздно, глупая девчонка выколола себе глаз острой веткой.
Придется остановиться на привал.
Принюхиваюсь. Страшнее меня здесь нет никого. Отлично, отдыхаем. Укладываю тело на траву. Остальные жадно пожирают слабого сородича, я же взял от нее совсем немного энергии, не хочу питаться безумцами. Мне и так тяжело.
Нам нужны здоровые люди, свежие силы. Конечно, здоровые, умные сноходцы - угроза моей власти, но вряд ли они окажутся так же сообразительны, как я.
Мало кому приходит в голову захватывать контроль над чудовищем, которое только что тебя съело.
А я завладел Многоликим.
Смешно, у меня никогда в жизни не было власти.
Ну, может, в школе. Выбрали старшим в классе, потому что красивый, ага. Так у них мозги работают. Я-то понимал, кого надо было выбрать по уму. Ну, решил: раз они такое стадо, лучшего не заслуживают. Буду их мучить. Строил и красил этих, с позволения сказать, аксолотлей. Терпели. Хоть бы кто пожаловался. (Вылетел я из школы потом и за другое совсем, да неважно, все равно мне там надоело). А тогда ещё прибрал к рукам драматический кружок. Руководитель, литературная мамзель, издерганная старая дева, была только рада. Серьезный начитанный мальчик с прекрасной дикцией, ага. А ещё ей мои волосы нравились, уж я-то знаю. Именно такие училки, неопрятные, очкастые, с лица лошадь лошадью, либо на учеников западают, либо на коллег, особенно молодых девиц - стихи Сафо им читают, дуры. Только не помогают стишки, никто не даёт. Бедная старая кошелка. Нам вещала, мол, в сонетах Шекспира воспета возвышенная мужская дружба. А я возвышенно крутил ею, как хотел, репертуар подобрал под себя, практически сам поставил сцену из "Гамлета", мечтал осилить "Ричарда III", с сокращениями, конечно, и... Какая школа? Какой Гамлет? Бред. Мое нынешнее тело с трудом поместилось бы в классе... С хрустом передавив в кровавую кашицу моих тупиц-однокашников. Однокашников - в кашу, ха-ха-ха-ха...
Ийп! Йейп! Нрр-яхх!
Подпрыгиваю над высокой травой, задеваю макушки деревьев. Мои напуганные идиоты поднимают крик: они наелись, а я пляшу. Хочу и пляшу. Обратил внимание: от возмущения они только поскуливают и ропщут, против меня никто вякнуть не смеет. Ещё бы, я их каждую неделю по два-три раза кормлю свежатиной. А когда приговариваю одного больного беднягу на убой, остальные готовы рехнуться от благодарности. Что приговорили не их. При жизни я думал, будто власть - это сложно. Смотря над кем. Надо мной - пожалуй. Даже если придавить меня сапогом - пока дышу, буду пытаться укусить. А они... Не знал при жизни, что в мире столько дураков, забитых, покорных, ненавидящих себя мазохистов.
Век живи, век учись.
"Ненавижу...себя... Братик"...
Что это? Рыдания? Мой собственный голос?
Глупая память.
Кто-то из западноевропейских философов сказал, что прошлое - иллюзия, и пытаться вспомнить его - значит создать его заново. Явно в маразме был старичок. Да вот только... Сейчас, минуту, я должен вспомнить! У меня первоклассная память, я должен! Гхаррх! Чёртово имя. К чертям философа, он не современный и для нас уже не годится, сдох давным-давно. Философ по имени герр Сдох. А что, звучит. Немчура.

Я ищу добычу, и я нахожу ее, золотую добычу, идущую по тропинке через поля золотых колосьев.
Радость моя. Сладость. Гадость.
Мой брат.
Мой Авель с пшеничными волосами, убивший, вопреки логике, своего Каина.
Малыш просто подтолкнул историю вперёд. По-своему. Я-то его убить не смог бы.
Тогда - не смог бы.
Да, я злился.
Когда-то он говорил: "Эрик, так делать нельзя", и это значило: "Ты мне не нужен".
Эрик.
Вот как меня звали.
Эрик не нужен.
Эрик не любим.
"Нам надо все вернуть в магазин".
Я впервые дал тебе пощечину, малыш. Я не хотел. Не знал, как тебя отговорить, чтобы ты не ходил в магазин извиняться за меня и возвращать украденную еду.
Так было бы только хуже. Взрослым нельзя верить.
Когда признаешься и просишь помощи, они обещают помочь. Ну да, ну да. Им это нравится. Доносить директору, чтобы тебя пропесочили. Доносить отцу, что тебе нужен психиатр. Они же прекрасно понимают, какая у отца психотерапия: "Встал нормально, выпрямился, нечего задыхаться, ты не истеричная баба, и хватит дергать щекой, у тебя это актерство одно. Все твои болезни лечатся без таблеток, двумя лекарствами. Во-первых, не верить, во-вторых, не поощрять". Бить не бил, только руки выше локтя стискивал, точно клещами. Если синяки, то под одеждой. Но чужие взрослые видят сквозь одежду. Им нравится. Я знаю. Им нравится смотреть на наши тела сквозь одежду. Им нравится жалеть нас, и как нас зовут, и почему мы грустим, и откуда "синячок" на плече, а потом они одеваются и требуют никому ничего не говорить. Ты не знаешь, как взрослые любят и жалеют детей. И не знай. Не надо. Но отец с его запретами больше до нас не доберется. И на мужчин мне плевать. И я заставил тебя есть ворованную еду. Было же вкусно, согласись.
Воровал я самое нужное.
Еду. Теплый шарф.
Один раз взял чужой кошелек. У мужчины. Я знал, он не расскажет никому. Не посмеет. Ещё бы.
Мне было очень страшно.
Если бы меня поймали и донесли в полицию, мой братик остался бы в чужом городе один.
Я бы молился перед каждым походом в магазин. Чтобы Господь помог. Но Господь - такой же, как все взрослые. Он не добрый. Умирай с голоду, дай умереть братику, только не воруй. Так, наверное, сказал бы мне маленький строгий Бог, такой же золотоволосый. На руках у Матери. Которая умерла и нас бросила. Я кормил брата ворованными продуктами. Говорил, что фрукты не ем. Ему не хватало витаминов, а он рос...
Надо хорошо кормить хорошего братика. Один брат - хороший, другой - плохой. Один берет себе всю грязь, чтобы другой остался святым.
Так повелось.
Зато теперь я не злюсь, я спокоен, и я возлюблю его в полную силу.
Пусть он меня убил, ничего.
Я уже не помню... кажется, я когда-то думал, будто нельзя предавать и убивать близких.
Можно, все можно.
И сегодня я - убиваю.
Сегодня я дарю свою любовь.
Любовь чудовища.
Мой братик, мой тоненький золотоволосый ангел, пахнущий домом, самым ужасным и самым родным домом, мой, мой, мой, я напрягся так, что заболело все внутри, не бойся, это я, вот-вот я буду рядом, родной мой, придавлю тебя лапой к этому большому серому камню, похожему на алтарь, и медленно, постепенно входя во вкус, буду тебя терзать. Я пожертвую тебя Миру Снов и себе. Я раздавлю твои ребра, сломаю твои руки, а может, и оторву, потому что помню, как этими прекрасными руками ты показывал мне тени птиц на стене, и в мире не было никого, кроме нас... Спасибо тебе... Я вырву твою гортань, радость моя, расколю твою золотую голову, чтобы она нежно хрустнула и я задрожал от любви, чтобы потом я катался по раздавленному телу, размазывая кровь по своей шкуре, весь пронизанный любовью, только любовью и только к тебе.
Даже в этом мучительном экстазе я сознавал, что возлюбить брата моим способом можно только один раз.
На два раза его не хватит.
Хлипкие они, эти люди.
То ли дело - мы.
Сколько раз меня убивали, малыш, угадаешь? А все же ты у меня был первый. Ты меня застрелил. Как раз в ту секунду, когда я сказал, что ты неспособен причинить мне зло.
Я крадусь среди спелых колосьев - я, громадный, следую за маленьким человечком неслышно.
Адская тень его добела отмытой души.
Твоя Тень, родной.
Зеркало твоей красы.
Иероним Босх оторвал бы меня с руками, лапами, жвалами...
Мои уроды вопят у меня в голове:
"Хотим! Хотим!"
Это не жратва для вас, тупоголовые.
Это - мне одному.
Арщщщщщ! Ловушка! Черная тварь почти с меня! Прыгнула, сшибла наземь - бью задними ногами, лишь бы когтями порвать ей брюхо - а она хитра, до брюха не допустила. Он. Не допустил. Отскакивает и кусает, отскакивает и кусает. Чую кровь, причем свою. Олух ты, Эрик. Выпустил слюни до земли, а тебя, как щенка... Этот, черный, если кому интересно, пёс. Не только в переносном смысле - пёс смердящий - но и в самом прямом.
Мой брат взвился в воздух, точно белая звёздочка фейерверка из нашего детства.
И прыгнул на спину черной твари.
Защищать меня вздумал?
Ну конечно, нет.
Раскинул руки, затрепетал, будто яичный белок в кипятке, и пожалуйста - брат исчез, а за спиной у кабыздоха белые крылья.
Какая пошлость.
Да и какие, к дьяволу, белые крылья у зверя черной масти?
Ладно, полетаем.
Бросаюсь на пса, в брюхе моем распахивается огромный рот, хватаю тварь за бок...
И тварь взмывает в небо без меня, а я плююсь черной шерстью.
"Эрик".
Голос брата в моей голове.
"Эрик, я на твоей стороне! Очнись. Часть твоей души ещё жива! Прости меня, Эрик! Вспомни, кто ты есть! Эрик! ПРОСНИСЬ!"

- А?..
Ри трясет взлохмаченной со сна головой.
- Проснись, Ришонок.
- Братик...
- Тебе кошмар снился?
Кловис в полумраке светится отраженным светом, точно маленький домашний золотистый месяц, самый родной на небе и на земле.
- Почему кошмар?
- Ты с кровати упал. Грохот на весь дом.
Кловис уже два года как не спит в комнате Ри, оберегая его сон.
Спит у себя - его комната вплотную примыкает к комнате Ива.
Иногда Кловис закрывается на ключ. И ставит туманную глухую завесу - ни изнутри, ни снаружи ничего не слышно. Непонятно, зачем такие предосторожности. Часами до брата не достучишься.
И до Ива тоже.
Ри как-то спросил, почему, и брат засмеялся: "В этом доме вечно гости, народ среди ночи ищет кто сигареты, кто - чистые носки, кто - свой меч и перевязь с метательными ножами, кто - книгу Канта, чтобы цитату уточнить, как будто "Критика чистого разума" до утра не подождет... ставлю завесу себе и Иву, только так и можно выспаться!"
Ри этого не понять.
Его переворачивают в поисках книг, мечей и носков. А он спит.
Его просят рассказать, где средство от лихорадки, тряпочный заяц (готовый сменить хозяина), карта Оплота, вино, портновский метр, молоток, мишень для ножей, оружие в виде ленты Мёбиуса (это как?), "обратные карандаши" (это что?), "поищи, где-то под тобой свитер моего напарника, он не колется и попу прикрывает, ты только никому не говори, что я его брал, а то он меня испепелит" (Ри никому не скажет, ибо сам понятия не имеет, кто прикрывает попу, кого брали, каким образом - и кто за это испепелит).
И главное - "Ри, где грибы, которые мы тут забыли в прошлый раз, когда курили другие грибы?"..
Ри никому не отказывает в помощи. Всем отвечает. Не просыпаясь.
Его трясут за плечо, чтобы подсказал, где в этом доме можно потренироваться пироманту.
А он бормочет: "Идите, тренируйтесь в банке из-под магнитного варенья". И дальше спит, как убитый.
Оставляя несчастного пироманта в раздумьях, что такое магнитное варенье.
И как оно влияет на контакт со стихией огня и пробуждение пламенного духа.
Может, если магнитного варенья нет, его надо придумать...
Может, с этого начнется новое философское учение?
Кловис говорит, что спящий Ри, даже когда его не будят, во сне разговаривает, хихикает, вскрикивает, пинается.
Только в доме Лу, под шорох волн, мальчик засыпает тихо и спокойно. Обняв подушку, набитую водорослями. Но нельзя же все время надоедать Лу...
- Что тебе снилось, Ришесть?
- Бредятина. Не помню уже.
И вправду, милосердная память отложила странный сон...
Надолго.
Чтобы напомнить о нем, когда Ри будет меньше всего ожидать этого.

@темы: Лу, творчество мое, Мир Снов, Эрик-Ри

---

Живём, ребят выгуливаем...

1) Про Лу и Ри.
Помните таких крокозямблей? inerind.diary.ru/p220932729.htm?&commentId=7530...
Лу, Хранитель Берега, и Ри, брат Кловиса. Полосатый - Ри.
Между ними что-то настолько светлое, чистое и хрупкое, что даже Кловис, гиперответственный старший брат, не боится отпускать Ри на берег, хранимый Лу, хоть на двое-трое суток. По сути с Лу мальчик в большей безопасности, чем с кем бы то ни было. Я имею в виду безопасность и физическую, и моральную.
На самом деле Кловис первое время грыз ногти, зная, что ребенок днями и ночами на диком пляже с парнем постарше валяет дурака, чуть не нагишом. Лу понимал его тревогу по-своему и отвечал что-то типа "да я слежу, он не утонет". Лу не могло прийти в голову, о чем на самом деле думал Кловис. Зачем делать с человеком что-то против его воли? Для Лу это полный абсурд, безумие, ну как сесть за стол и выколоть себе глаз вилкой, примерно из той же области глупого и невероятного.
Лу смутно помнит свою земную жизнь. Он был очень болезненным, вечно лежал и хворал, обложившись книгами, грезил о рыцарях и пиратах, о первопроходцах, об исследователях Арктики, а его с младенческих лет держали под присмотром. Если вывозили на море, то только для здоровья, мучили разными процедурами, гоняли по тёплому лягушатнику и
на глубину лезть не разрешали. Однажды, в семнадцать лет, он сбежал из дому и поехал к морю. Молясь только о том, чтобы родные не поймали. Лежал ночью на диком пляже и подумал, что счастлив. Потом плавал, чуть не утонул, выполз на берег и лег на камни, ноги все ещё в воде - силы кончились. Лу засмеялся, он весь дрожал, потом перестал дрожать, не мог шевелиться. Руки и ноги не слушались. Но ему было не очень страшно. Когда холод почти перестал ощущаться, он закрыл глаза и уснул. Проснулся духом этого пляжа. Тот единственный, кто любил этот неприметный пляж больше собственной жизни, не мог стать никем другим.
Духом пляжа он был много лет. Когда эти места стали застраивать, он перетащил весь пляж в Мир Снов. В реальности, в Мире Вещей, там все цивильно теперь. А пляж не умер. Он живёт в Мире Снов.
Лу любит пляж и любит Ри, только это два разных чувства, и нельзя выбрать между тем и другим. Да Ри такой выбор и не нужен. Он принимает Лу сразу в комплекте с его землёй и его морем.



2) Про питомцев и ответственность.
Я терпеть не могу комнатные растения. Сперва любил и давал им имена, потом разочаровался.
Потому что если ты забываешь полить-обработать растения, да ещё ставишь их в неправильное место, где темно и/или сыро, то они не ведут тебя на кухню, не объявляют "нам надо серьезно поговорить", не разбирают твои косяки и не договариваются, как вам дальше жить...
Они сразу умирают.
Я считаю, так нечестно.
Вот кошки со мной скандалят каждый день, иначе я не вспомню, что надо их кормить и поить.
И правильно делают, что скандалят. А то померли бы тоже.
Шарманка становится посреди кухни и резко меня отчитывает, целыми фразами. Постепенно набирая децибеллы. В итоге она на меня орет. Распекает. Пока я не накормлю всю банду.
Шарманка - суровый котриарх.
Лиза молча смотрит в глаза, укоризненно, в духе "посмотри, какая необыкновенная красавица вынуждена просить жалкую миску корма, по идее это ты должен был умолять меня его принять, а я бы сказала, что ещё подумаю".
Арсан умоляет жалистно, поет как сирота на вокзале, у него нежный и совсем девичий голосок. А его огромные глаза заглядывают в самую душу. Как у всех несчастных героев Достоевского сразу. Вот правда, с ним только ходить за милостыней. Он бы набрал сразу несколько сотенок "на корм бедному котику".

@темы: Лу, БЖД, Мир Снов, Эрик-Ри

---

Про моих крокозямблей

Это супер-дупер-быстро-скетч, нарисованный на коленке только что. Задача стояла одна: выяснить, умею ли я работать быстро, без сомнений в себе и самокопания. Следующей задачей будет "быстро и качественно", но пока об этом думать рано.
Текст тоже написан только что.
Ри - это Эрик, брат Кловиса, персона, о которой я раньше не писал. Опасался.
Лу - это достаточно странное существо. Дух дикого пляжа. Гений места. Когда это место погибло в Мире Вещей, Лу перетащил его образ в Мир Снов, воссоздал его и сам поселился там же.
Оба эти крокодила у меня живут в качестве БЖД.



– Лу… Не гаси свет, ладно?
– Мошка налетит.
Хранитель берега так и сказал – не мошкара, а мошка, с ударением на последний слог.
– Тогда не открывай форточку.
– Не гаси фонарь, не открывай форточку… Ри, ты боишься темноты?
– Не боюсь.
– Может, тебе сказку на ночь рассказать?
– Как маленькому?
– Ты не маленький. Ты Молекула.
– Не надо мне клички выдумывать.
– Молекула.
Ри осмелел и швырнул в Хранителя подушкой. Промазал.
– Ой, извини… – мальчик сообразил, что бросил на пол единственную подушку Лу.
– Ничего. У меня полы чистые. Как на флоте. – Хранитель Берега нагнулся, с кротким видом подобрал подушку и вдруг замахнулся ею на Ри. Мальчик взвизгнул, точно в руках у Лу была не подушка, а булыжник.
– Нет, – сказал Лу, – так нечестно. Надо будет сшить вторую подушку.
– Чтобы драться на равных?
– Чтобы драться на равных.
– А чем подушка набита?
– Водорослями, чем же еще. – Лу устроился на топчане рядом с гостем, отдал ему подушку. – Сегодня не будет темно, Ри. Ночь лунная, ясная. Я расскажу тебе сказку, раз уж обещал… нет, не сказку, а притчу – не помню, от кого ее слышал.
Негромкий бархатный голос Лу, чем-то похожий на шепот моря за окнами, убаюкивал усталого, набегавшегося за день мальчика.
– Один человек был правдив и не умел распознавать ложь. У него был друг, который, напротив, никогда не говорил правду. Притом его небылицы считались занимательными. Эти двое были дружны до тех пор, пока лжец втайне считал себя умнее и удачливее, и пока он мог незаметно обманывать друга в мелочах. Но однажды враги атаковали город, где они жили, и правдивый друг возглавил защитников города, и они отшвырнули вражеское войско, перебив больше половины. Правдивый друг сражался, как герой, и когда жители праздновали победу, они, конечно, прославляли его. Самая прекрасная женщина в городе выбрала его себе в мужья и возложила ему на голову венок из алых цветов, и хмельные от восторга люди наперебой восхваляли жениха и невесту, а о лжеце совсем забыли. Никто больше не слушал его историй. Самолюбие лжеца было ранено...
Лжец разыгрывал свою месть, как по нотам, и уже близился к триумфу, но вдруг Ри очнулся от полудремы:
– Лу, что ты такое рассказываешь?
– Притчу о лживом друге. Ты ее уже слышал?
– И слышал, и читал, и видел… Господи, Лу, это же почти в точности «Отелло»!
– Хмм?
Ри принялся пересказывать пьесу о венецианском мавре.
При первых же признаках сходства двух историй темные глаза Лу округлились. Он едва дождался финала.
Могущественный Хранитель Берега стал похож на изумленного ребенка, впервые собравшего сложную головоломку:
– Вот оно что! Я знал далекий отголосок этой истории, а ты помнишь в подробностях, как было на самом деле!
– Ох, Лу, это не «на самом деле». Эта история тоже – вымысел. Пьеса Шекспира.
Ри хотел сказать: «Ты что, и о Шекспире не слышал?», но прикусил язычок. Что знает и чего не знает Лу о Мире Вещей, для Ри так и оставалось загадкой.
Хранитель Берега говорил ясно и просто, без «э-э» и без «ну я не знаю, как сказать». Он всегда знал, как выразить свои мысли. Он был умен. И совершенно далек от книг. У Ри подобное противоречие просто не укладывалось в голове.
Позднее Ри узнал, что Лу не питает антипатии к печатному слову. И вовсе не равнодушен к литературе. Просто в отношениях с книгами он выбрал особую тактику: плыть по течению. Дай ему в руки хоть толковый словарь, хоть «Метаморфозы» Овидия – прочтет с интересом. А не будет под рукой книг – он не расстроится. Будет читать ветер, волны, узоры на камнях и облака.
Лу задумался:
– Я рад, что ты рассказал и такую версию. Она хорошо дополняет мою. Чем больше разных трактовок, тем интереснее. А все же хотел бы я знать, чья история ближе к истине.
– К истине?
– Да, к истокам. Где-то должны быть истоки легенд. В нашем случае – событие, с которого начались и твоя история, и моя.
– Без понятия. Может, истоков и нет, Лу. Одна фантазия.
– У любой фантазии тоже есть исток. Например, у твоей фантазии – ты. Твоя радость, твоя боль. И все, кто жил до тебя, и все, с кем ты пересекаешься. Кто учит тебя радоваться и страдать именно так, а не иначе. А еще у истоков твоей фантазии – чужие выдумки, по-другому не получается.
– А разве нельзя придумать что-нибудь с нуля? Без меня, без других, без чужих идей?
– По-моему, незачем.
– Что значит – незачем?
– Придумывать с нуля очень сложно. Если вообще возможно. Попробуй нарисовать небывалого зверя. Рога бычьи, когти львиные. Новая башенка из старых кубиков. Если попробовать создать новые кубики – кто знает, может, сойдешь с ума, может, гением прослывешь, а может, новые кубики окажутся ненужными. Никому. И выбросят их на свалку. Или в музей сдадут, как диковинку.
– Я не могу понять…
– Уходя от привычного, можно уйти и от людей. Для кого тогда сочинять истории?
– Мне такое в голову не приходило.
– А еще – ты не можешь думать без мыслей, без слов, без языка, на котором говоришь, без цветового спектра, который видишь. Без так называемой призмы своего восприятия. Все это тоже – старые кубики.
Ри немного расстроился.
Он каждый раз огорчался, когда при нем говорили, что человеческим возможностям положен предел.
И да, он боялся заплакать, когда в фильмах герои годами прозябали, не получая желаемого. Так не должно быть, так нельзя.
Мальчик стыдился признаться даже Кловису, но – он любил рекламные ролики, которые показывали перед кинофильмами. Всякую чушь про супы в банках он пропускал мимо ушей. Ему нравились красивые, энергичные, улыбающиеся актеры, которые говорили: «Все в твоих руках!»… Ри страшно хотел, чтобы так оно и было. «Мечтай и действуй!» – тоже прекрасные слова. «Все зависит от нас самих!»
Для Ри эти слова обретали иной смысл. Для Ри это значило: «Даже если у тебя нет возможности играть на сцене, и сцены нет, и играть не с кем и не для кого, и ты живешь вместе с братом и его другом в одиноком домишке на краю света, и свет этот называется – Мир Снов, а в Мире Вещей ты – призрак и никто тебя не видит, однажды, вопреки логике, твоя мечта сбудется!»
Лу заметил, что его новый друг совсем сник.
– Ты как раз хотел составить историю из новых кубиков?
– А? Нет. Нет, конечно. Только… Еще раз подумал: из себя не вырвешься. Даже если разрезать себя ножом…
– Особенно если разрезать себя ножом, – сурово поправил его Лу.
Ри замолчал. Хранитель Берега наверняка видел много самоубийц. И – можно биться об заклад – он терпеть их не может. Загрязняют пляж…
– Зачем тебе нужно вырваться из себя? – спросил Хранитель Берега уже мягче.
– А что хорошего – в себе? Чего я там не видел? Слушай, Лу, разве тебе не хочется быть кем-то другим? Или вообще – всеми сразу?
– Не знаю… Нет. – Лу оперся локтем на подушку, склонил голову на руку, сна ни в одном глазу. – А что? Тебе – хочется?
– Хочется. Сильно. Быть разными людьми. И добрыми, и злыми, и умными, и глупыми, и детьми, и молодыми, и стариками… Я недавно думал, что такое артрит – вот я старик, восемьдесят четыре года, и у меня артрит – полдня пальцы болели страшно, ложку взять не мог. Или вот – лошадь. Почему она мотает головой вот так? Зачем? О чем она думает? Актеры такие счастливые, Лу. Я каждый раз, как смотрю кино, думаю об одном: какие они счастливые. И ведь они сами об этом не знают. Наверное, им плохо, когда им дают маленькие роли. Маленькие роли – это так прекрасно! Пять минут побыть на сцене живым человеком, слугой, солдатом, нищим, сумасшедшим. И большие роли – прекрасно. И когда режиссер кричит и ругается, тоже, наверное, прекрасно. Правда?
– Не знаю. – Лу всерьез задумался над вопросами нового друга, но понятия не имел, что на них ответить. – Актерство... Зачем оно? Играй через «не хочу», играй через «не могу». А зачем? Как они живут? По чужой указке, с чужим лицом.
– Мне кажется, это другая свобода. Если говорят «прыгай», ты прыгаешь выше головы, потому что сам попросился в труппу. Сам выбрал этот путь. Ради своей мечты.
Ри улыбнулся: нелегко объяснить подобную точку зрения Хранителю Берега. Мальчик уже понял, что Лу нужна воля вольная, как в песнях – без границ. Для него жизнь по сценарию оказалась бы неприемлема, как ботинки на три размера меньше. Да он и не носит никаких ботинок, даже своего размера…
А Ри почувствовал бы себя спокойнее в рамках чужого условного характера. И в режиссере, даже в тиране, который заставляет работать на пределе сил, Ри, наверное, видел бы отца. Пусть командует, лишь бы ценил и любил хоть немножко.
Лу задумался уже о другом:
– Насчет лошади… Ты догадался, почему она мотает головой?
– Нет. Когда я представил себя конем, мне стало душно в четырех стенах и захотелось побегать. Но я почти ничего не знаю о настоящих лошадях. Только в кино видел, как у одного ковбоя конь все время головой мотал.
– Правда, интересно. Хочешь, я спрошу у Странников?
– Спроси.
– Или сам спросишь.
Ри промолчал. Он не хотел свалиться на голову Лу, когда у того сидят гости. Пусть даже и Странники.
Одно дело – быть на воображаемой сцене, за четвертой стеной, и совсем другое – пить чай с незнакомцами. Незнакомые люди. В зоне досягаемости. Могут сделать больно. Тревога, включить аварийные сигналы!
– Знаешь, насчет Странников… Может, позже. Я пока не готов.
– Но… Ты ведь придешь еще, Молекула? – спросил Хранитель Берега.
– Если сам позовешь.
Лу ответил серьезно:
– Считай, что позвал.
Прошел час, а юноша и мальчик так и не уснули. Перемыли косточки Шекспиру, всем трем Ричардам (от Львиного Сердца до горбатого Глостера), Роберту Льюису Стивенсону, библейскому царю Давиду, Микеланджело, папе Юлию II, Артемизии Джентилески, Дэшилу Хэммету, Веронике Лейк и капитану Ван дер Декену.
– Угу.
– Ты на какой вопрос угукаешь, Лу?
– М-м…
– Ты же сам спросил про «Марию Целесту», я отвечаю… а ты заснул…
– Хватит болтать. Второй час ночи.
– Хренов жаворонок.
– Хренов сов. Филин. Сыч. Неясыть.
– Нет, ясыть!
Поругались, посмеялись и, наконец, уснули. Темно-русые и кораллово-рыжие пряди перемешались на подушке. В полумраке лодочного домика уже не различить, где чьи.
Крестообразная тень оконной рамы перечеркивает загорелую руку Лу и заключает в квадрат лунного света две головы, повернутые в профиль и почти соприкоснувшиеся лбами.
Море не спит.

@темы: Лу, творчество мое, Мир Снов, Вещи и Сны, Эрик-Ри