"Зельеварение" - моя любимая карточная игра.
А эта зарисовка родилась уже давно. И досочинилась сегодня.
Хронология: время, когда Гила ещё нет в банде. Если говорить об основном составе банды, и не считать бойцов, которых зовут участвовать в разовых акциях "в порядке флэшмоба", то Гил появился последним.

Предупреждение: то, что Улыбашка и Неулыба говорят о Боге, человечестве, счастье и конце света, имеет отношение к их душевным метаниям и ни к чему больше. Оба относятся к виду "крокодил-самоед", только Неулыба мучается сам и молча, а Улыбашка предпочитает мучить кого-то ещё. И надеется, что ему от этого легче станет.


Однажды Пенни сломала ребро Дэну Неулыбе.
Была у неё такая привычка: проверять реакцию своих бойцов. Говорит-говорит с тобой мирно и вдруг как врежет…
Неулыбу как раз окликнул Улыбашка, и шпион пропустил удар.
– Оба виноваты, – заявила Пенни. – Не друг на друга смотреть, а по сторонам – полезный вам обоим урок.
Возможно, она решила их поссорить. И посмотреть, как цапается тандем – две одинаковые крысы со связанными хвостами.
Или ей показалось, что тандем предан друг другу и потому недостаточно предан боссу…
Ну так ей не показалось.
И хорошо, что за этот, по её мнению, непростительный грех она пока ломает рёбра, а не шеи.
Добрая девочка.
Неулыба не ругался и не жаловался.
Зато Улыбашка шипел сквозь зубы от ярости: он почувствовал боль отражения. И бросал на босса такие взгляды, что Тэдди страшно становилось. Конечно, смотрел он тайком, исподтишка.
А Неулыба, закусив губу, искал в своей походной сумке лекарства. Одно, помогающее костям быстрее срастаться, он нашел, зато куда-то делось другое, снимающее боль.
На его боку наливался синевой овальный кровоподтек.
– Забинтуй грудину потуже, – посоветовал Руфус.
– Непременно. Когда мне жить надоест. Жёсткая фиксация – прямой путь к застойной пневмонии.
– На латынь ума хватает, а удар пропустил, – немного обиделся Руфус.
– Не латынь, а греческий. Пневмония – это по-гречески.
Тэдди – грек, не знающий родного языка – при этих словах ощутил себя земляком пневмонии. Причем именно застойной.
В общем, заразой себя ощутил.
Нехорошо крутиться рядом и смотреть во все глаза, когда читать дальшечеловеку плохо.
Но Тэд впервые в жизни увидел Дэна Неулыбу таким.
Без рубашки – и как будто без защитной брони.
– Проклятье… Что ты сделал с моим лекарством, Улыбашка?
– Добавлял в вино. – На лице Улыбашки читалось раскаяние. – Я раздобуду тебе другое.
– Где? Купишь у деревенской знахарки? Лучше ингредиенты раздобудь – сам смешаю... – Неулыба представил себе щёголя-Улыбашку в образе бедной Офелии, с куцым букетиком в руке и болотной грязью на черных замшевых сапожках. – Лебедерево здесь не растет, тычевушка болотная ещё не зацвела. Хоть подлезку найди. Ползучую. Или – убирайся с глаз, мне и то легче станет.
Раскаяние тут же исчезло, в темных глазах Улыбашки вспыхнули обида и злость:
– Босс была права. И она ещё мало тебе врезала.
Когда Улыбашка ушел «раздобывать» лекарство, а Руфус куда-то удалился по приказанию босса, Неулыба тихо сказал Тэду:
– Не надо на меня пялиться.
Чертово ребро болело при каждом вдохе.
Нормальный парень и так понял бы, что нечего глазеть на чужое унижение.
Но Тэдди никто нормальным не считает.
Хорошо быть малахольным – можно не уходить, когда тебя прямым текстом гонят прочь.
А у самого на скуле – синяк. Точнее – уже зеленяк. Быстро заживает.
Дэн стерпел удар от босса, но ему хотя бы за службу платят. У него своя доля в дележе. А у Тэда – нет. Хоть малявка живи, хоть умри, расклад в банде не поменяется. У него нет своей доли. И вряд ли будет.
Образцовый неудачник. Терпит побои и ничего не получает взамен.
Очнувшись от злых мыслей, Дэн увидел, что образцовый неудачник протягивает ему завернутый в тряпочку предмет.
– Вот… – тихо сказал Тэдди.
– Это что?
– Ну… Это надо жевать. Чтобы боль приглушить.
– Я не спрашивал совета, что мне с этим делать. Я спросил, знаешь ли ты, что это такое.
– Корень… ну, вроде корень. Чей-то. Я его вымыл, но лучше ещё раз помыть…
Дэн рассмотрел подношение, понюхал, потер пальцами.
– Это не «вроде корень чей-то». Это побег подлезки ползучей.
– Лекарство от ран?
– Легкий наркотик.
– Ой.
– Обезболивающие средства из подлезки тоже делают. Вскипяти воду.
Тэдом командовала вся банда. Он того заслуживал, раз навыками бойца не владел. Мальчик привык безропотно выполнять приказы, не ожидая ни «пожалуйста», ни «спасибо».
Но сейчас, когда ставил на огонь кастрюльку с водой, он вовсе не казался услужливым. Только сосредоточенным. Прямая спина, уверенные движения.
Можно подумать, он помогает готовить лекарство не по приказу, а по доброй воле.
Можно подумать, он и вправду хочет помочь.
– Нарежь подлезку. Мелко-мелко накроши. Сумеешь? Или – дай я, мне не нужны в отваре мелко нарезанные пальцы.
– Я умею… – неожиданно заспорил Тэдди. Посмотрел, как быстро мелькает нож в руке Неулыбы – тук-тук-тук по доске. – Умею, но не так хорошо.
– Натренировался на людях, – отчеканил Неулыба. Его шутки всегда были несмешными, и он знал это. Он бы удивился и, пожалуй, расстроился, если бы люди смеялись. – А с чего ты вдруг решил меня облагодетельствовать?
Тэд подумал и ответил:
– Тебе больно.
– Нам обоим.
– Тебе – больше. Да Улыбашка и не возьмет...
– И правильно сделает. Мы доверяем только друг другу.
Тэдди озадаченно промолчал. Неулыба передал ему доску с накрошенной подлезкой, и мальчик ножом аккуратно столкнул влажное от сока пахучее крошево в кипящую воду. Запах подлезки напоминал сочетание имбиря и герани, но отдавал и легкой горчинкой.
– Хорошо вместе готовить, – сказал Тэдди.
– Это не готовка. И мы не вместе.
– Разве ты далеко?
– В метафорическом смысле – да.
– Ну, дело твоё.
Мальчишка должен был переспросить, что значит «метафорический». Да ещё перековеркать это слово. Оттого, что разговор шел не по плану, Неулыба ощутил странную смесь досады и интереса.
– А по-твоему, мы одного поля ягоды?
– Не, ты на меня совсем не похож. Все время злишься, и свистеть не умеешь.
Неулыба удивился:
– А ты, значит, сам себя добрым считаешь. И гениально свистишь.
Мальчик спокойно посмотрел на него.
– Свищу. Только не в доме. А то денег не будет.
– Разумеется. Нельзя допускать, чтобы ты просвистел все свое состояние, Сан-Теодор.
– Почему – Сан-Теодор?
– Надо же как-то называть бедолагу, который не нашел у себя ни одного таланта и, чтобы выделиться, строит из себя добренького. Святого. Если не мученика. Среди бандитов. Или тебя назвать – Оливер Твист?
– Я не Оливер Твист, – немного подумав, ответил Тэдди. – У него не было сестры.
– Счастливый, да?
Тэдди на провокацию не ответил. Сказал:
– Вы бы не признали ее боссом, если бы она была добрая.
– По-твоему, она притворяется?
Тэдди пожал плечами.
– Кто знает. Сначала – притворялась. В Мире Снов выживать нелегко.
Последняя мысль явно принадлежала самой Пенни. Мальчишка редко пел с её голоса. Но когда требовалось оправдать её поступки, он почти дословно повторял её слова. Свой синяк, например, он спокойно объяснил фразой: «Мне надо научиться себя не жалеть». Сам он вряд ли так считает. Повторить чужие слова проще, чем думать самому. Он ведь не любит думать о грустном.
– А разве ты притворился бы таким, как Пенни? Чтобы тебя признали?
– Не, я бы не смог.
– Неудивительно. А я бы не смог притвориться добрым.
– Не надо, если не хочешь. У тебя неплохо выходит – притворяться злым.
Мир Снов любит оксюмороны: Неулыба улыбнулся.
И, что интересно, это была совсем не издевательская улыбка.
Скорее мучительная, неловкая.
С непривычки.
– Сан-Теодор.
– Что?
– Надо же, отзывается. – Неулыба перестал растягивать губы, но отсвет непривычной улыбки остался в чуть прищуренных темных глазах. – Отвар готов. Как ты собираешься его остудить?
– Подуть, конечно… Или можно на улицу вынести…
Чувствуя себя великим фокусником, Неулыба капнул себе на язык одну каплю настойки зимнелистника. Ощущение, будто в трескучий мороз лизнул столб, длилось всего миг – и за этот миг Неулыба успел дунуть на отвар, и дыхание бледно-голубыми струйками заклубилось в воздухе, точно льдистое пламя в морозных искорках.
– Ухтышка… – выдохнул Тэдди.
Трюкачество, конечно, но на детей и наивных девиц именно фокусы производят впечатление. Им не объяснишь, что чем меньше у снадобья или зелья впечатляющих эффектов, тем оно дороже ценится. Хорошее снотворное не должно валить людей в обморок посреди улицы, а хороший яд не должен вызывать кровавую рвоту и ненужные вопросы. Показная сила сбивает человека с ног. Настоящая сила – та, что медленно двигает горы, и её почти никто не ощущает.
Неулыба сделал глоток отвара, прикрыл глаза.
– На вкус – неплохо. Для лекарства. Ты тоже глотни.
– Я же здоровый.
– А синяк?
– Да у меня их полно. Только не видно под одеждой.
– То есть один синяк – это проблема, а множество синяков – уже норма?
– Ну да.
– Логично, Сан-Теодор. Если меня когда-нибудь притащат на суд, я скажу: знаете, я убил столько народу, что меня и преступником не назовешь – смотрите, я вполне себе лапочка… Ну, пей, а то совсем остынет.
Когда Тэд поднес к губам чашку, Неулыбе вдруг вспомнилось, как он в последний раз поил Тэдди отваром собственного изготовления.
Только Тэд этого уже не помнит.
Потому что хороший тогда получился отвар. Память отшиб начисто.
– Вкусно… Почти как вино.
– Ты пробовал вино?
– Нет, – Тэдди сразу замкнулся в себе. Логично предположить, что за попытки тайком пробовать вино он бывал бит, а может, и не единожды. Как же бесит эта манера Пенни вымещать злость на своих. На самых близких. А ведь с чужими она сдержанна и учтива. Чем ближе к ней человек, тем больше дерьма ему достаётся.
– Тебе лучше, Сан-Теодор?
Мальчик вздрогнул. Покосился удивленно. Вряд ли в банде народ часто интересуется его самочувствием.
– Да. Спасибо. И вправду лучше. Даже не грустно совсем.
– Тебе обычно грустно?
Ещё один удивленный взгляд. Настроением Тэда не интересовался никто и никогда.
– Ну… Если всегда грустно, привыкаешь. А потом вдруг раз, и отпустило. Странно.
– Я уже говорил: подлезка – по сути легкий наркотик. Не советую злоупотреблять.
– А мне нравится.
– Значит, тебе нравится самообман, Сан-Теодор. Мои ребра всё ещё сломаны. Твои синяки всё ещё синие. Или зелёные. Или серые. А завтрашний день принесет новые травмы.
– Мы сварим такой отвар, который на самом деле поможет, – оптимистично ответил Тэд.
– Яд, что ли?
– Нет. Универсальный исцелитель. Чтобы он разбудил наши резервные силы, и мы бы сами себя вылечили!
Мысль только на первый взгляд казалась бредовой. На второй… Ускорить процессы регенерации, чтобы организм латал и штопал себя сам – мечта любого целителя.
У мальчика есть мечты. Пускай недостижимые для него, но – есть. И вовсе не глупые по сути.
А Неулыба уже почти год не мечтает ни о чем. Старается не думать о будущем. Слишком уж оно очевидно.
– Кто тебя учил разбираться в растениях?
– Никто. Я сам.
– Это заметно. А кто подопытные?..
– Ты что, какие подопытные?!
– Это была попытка пошутить. – Дэн изобразил пальцами кавычки.
– Шуточки у тебя… Я на себе пробую. Ну, по чуть-чуть. Когда больно. И чтобы травмы быстрее заживали.
– То есть у тебя и так организм ослаблен, а ты его пичкаешь незнакомыми растениями?
– Мне не страшно, – заверил его Тэдди.
– Это и плохо. – Улыбка Неулыбы пропала совсем. – Если опять выкопаешь «чей-то» корень, приноси мне.
– Ты будешь меня учить? – с надеждой спросил Тэдди.
– Нет, зачем? Ты же у нас юный гений. Интуитивный травовед. Кто я такой, чтобы подрезать крылья талантливой молодежи… Думаю, я просто сведу к минимуму потенциальный ущерб. От гения. Прослежу, чтобы ты не трогал поцелуйник. Не ходил на поляны, где растет багряная умшанка. И не напоил нас всех чайком из темночницы бархатистой.
– Это что?
– Здешние эндемики. Поцелуйник – растение-кровосос. Оставляет волдыри на месте укусов. Ядовит. Багряная умшанка – псевдомох-людоед. Приляжешь на мягкий мох и не проснешься. Питается полусгнившей плотью. Ядовита. Темночницу в народе зовут «плакса» – черно-фиолетовые лепестки всегда в прозрачных каплях сладкого сока, точно в росе.
– Ядовита? – уточнил Тэд.
– Да так, немножко. Галлюцинации, приступы паники, судороги, полная потеря воли, непроизвольное опорожнение кишечника и мочевого пузыря…
– Фу-у!
– Вкусный, между прочим, чаёк получается. Я сам не пробовал, но мне говорили.
Неулыба вдруг насторожился. Улыбашка приближается.
– Иди, Сан-Теодор. Принеси мне из подвала…
– Холодную консерву, да? Чтобы к боку приложить?
– Да. Именно. «Консерву».
Мальчишка исчез. Привык исполнять поручения.
Пен повторяет: «Чтобы научиться командовать – учись подчиняться». Ой, можно подумать, она когда-нибудь с братом поделится властью.
Себе и другим Железная Пенни может врать что угодно. И никто ей не возразит. Но Тэд не растёт воином или целителем вовсе не потому, что он тупой. А потому, что иначе его сестре придется искать другого мальчика для битья.
Улыбашка ввалился в тесную кухню усталый и злой, что-то почуял уже с порога:
– А где малахольный?
– Ушёл.
– Ты что, в наставника играл?
– Нет.
Улыбашка протянул своему отражению маленький фрагмент засохшего, покрытого пылью и комками земли растения.
– Подлезка твоя...
– Спасибо.
– Тебе, я чувствую, и без меня помогли. – Голос Улыбашки начинал сочиться ядом.
– Все равно – спасибо за труд. Твоя подлезка тоже пригодится. Когда-нибудь.
– Моя – когда-нибудь. Зато чужая – сейчас. – Улыбашка прошелся по кухне туда-сюда. – Тебе полезно ломать ребра. Сразу счастливый, довольный…
– Иди спать, – Неулыба поморщился. – Я не люблю детишек вообще и этот экземпляр в частности. Мне просто понравилось отдыхать от тебя.
– Вот как. Мы уже наглеем… – Улыбашка вскинул бровь: – Слушай, а серьёзно – хочешь подружиться с Тэдди? С полной откровенностью – как у добрых друзей – хочешь?
Улыбашка улыбнулся мягкой, нежной улыбкой, которую обычно приберегал для людей, умирающих от его руки.
– Могу рассказать ему о тебе, Дэнни. И о том, сколько ты сделал для него. Больше, чем родная мать, которая выродила его тупым недоноском. Он же тебе всем обязан, Дэнни. То-то обрадуется, когда узнает... И о тортике вспомнит – а не вспомнит, так я напомню. Жаль, Тэдди сам так и не попробовал ни кусочка… Хотя это легко исправить – рецепт я знаю не хуже тебя. Не считай, что ты один у нас умник. Когда дело касается жмуриков, я тебе фору дам.
Темные глаза Улыбашки цепко удерживали взгляд точно таких же темных глаз Неулыбы.
– Так тебе нужна моя подлезка?
– Нужна.
– Очень нужна?
– Очень.
– Не слышу, Дэнни. Тебе нужна моя помощь?
– Мне... Иди к дьяволу, Улыбашка! Ты придумал новую пытку? Ага, пытку бессодержательными диалогами. Но я-то помню, кто из нас чья шизофрения. Тень, знай своё место!
– С-сволочь…
Улыбашка больше не ёрничал и не угрожал. В его глазах, притягательных, но лишенных тепла и глубины, точно гагаты, Неулыба увидел совсем другое.
Проблеск безумия.
В следующее мгновение Улыбашка склонился над сидящим Неулыбой, пальцами открыл ему рот и стал пропихивать туда покрытый пылью и землёй побег подлезки ползучей.
Неулыба от неожиданности закашлялся, ему и в голову не пришло сопротивляться. Улыбашка впервые сделал то, чего Неулыба не предвидел. Это было страшно – как если бы острозубые щипцы для колки орехов запрыгали по столу, кинулись на Неулыбу и впились ему в лицо, разрывая губы и щёки.
– Вы что? Зачем?!
Тэдди, понял Неулыба. Этого мальчишку никогда не сделают ключевым персонажем пьесы. Мастер выбегать на сцену некстати и с дурацкой репликой…
– Пусти его! – ломающийся мальчишеский голос сорвался на писк. Тэдди отлично знал, что такое Улыбашка. Но шагнул вперед, прожигая взглядом взрослого тренированного бойца, смешливого убийцу. В тощих детских руках – горшок жутких консервированных грибов, коим наверняка сто лет. А что, грозное оружие.
Неулыба выплюнул подлезку.
– Тьфу… Кх-ха, кха… Ты откуда вылез, пискля?
– Я…
– Мы заняты, не видишь? Брысь отсюда.
Тэдди вздрогнул, точно от удара, едва не уронил "консерву", повернулся, исчез.
Улыбашка даже не швырнул ничего ему вслед.
Неулыба встал, прошёл через кухню, прополоскал рот над раковиной. Хотелось выполоскать не только грязь, но и злые слова. А, плевать. Мальчишкой помыкают каждый день. Наверное, ему всё равно – унижением больше, унижением меньше. А если не всё равно, значит, он разозлится и перестанет совать нос в неулыбины дела. Эх, Сан-Теодор… Нельзя привязывать его к себе. Пускай живёт. Быть Дэном Неулыбой и иметь друзей – значит сочетать несочетаемое.
Улыбашка понуро молчал.
– Я… не хотел. – выдавил он наконец. – Не этого хотел. Что за дурость…
Едва Неулыба присел на стул, Улыбашка тут же пристроился у его ног и облокотился локтями на его колени.
– Тяф, тяф…
– Не паясничай.
Улыбашка поймал руку Неулыбы, прижал к своей – точно такой же. Две изящные ладони – зеркальное отражение друг друга.
– Прости, Дэнни.
– А у меня есть выбор? Я могу от тебя уйти?
– Гос-споди… – с досадой начал Улыбашка.
Неулыба тут же перебил:
– Таким, как мы, поминать Бога – уже богохульство.
– А где ата-та? Не вижу молнии. Если б Он не был этим… – Улыбашка звонко щёлкнул пальцами. – Общим психозом…
– Коллективной фантазией? – вздохнул Неулыба. Умственные способности у них с Улыбашкой были на одном уровне, но порывистый, нетерпеливый Улыбашка в последнее время разлюбил книги, и это плохо влияло на его словарный запас. Впрочем, никто к нему не придирался. Ребята, с которыми общался Улыбашка, знали гораздо меньше цензурных слов, чем он. Зато любой философский термин лихо заменяли нецензурщиной.
– Представь – всемогущий дядька, никаких судей над ним, никаких правил… – Улыбашка трещал скороговоркой, заглядывая Неулыбе в глаза и надеясь развлечь его, чтобы перестал обижаться и снова полюбил своё отражение хоть немножечко. – Он бы по щелчку сделал всех счастливыми.
– Зачем?
– А зачем – счастье? Затем. Если б у меня были дети, я бы их любил. Я бы им всё дал и всё позволил. Пускай обжираются, мучают животных, воруют, кидают петарды в чужие окна. Бьют неудачников. Жгут леса, осушают моря. Интересно, остановит ли их кто-нибудь, если самый главный – я, а я разрешил им всё…
– Да они сами себя остановят. Сдохнут они, Улыбашка.
– Ну, сдохнут. Обожрутся и полопаются: памс, памс, памс. А честно, что плохого?.. Ты бы согласился на конец света, если бы тебе перед смертью дали день полного счастья? Совсем-совсем без границ? Прыгай в океан, взлетай в небо, свети, как солнце…
– Мне – банальные грёзы опиомана, а миру – гибель, так, что ли?
– Ты не о том думаешь. Ну хорошо, пускай всему миру – такое же счастье. Один день полного довольства.
– И каждому волку – по ягненку?
– По куче ягнят.
– Ага, ягнят-суицидников. Которые мечтают быть загрызенными и съеденными. И считают это, ну, пожалуй, героизмом… Во имя и во благо… Ведь, по твоей теории, они тоже должны быть счастливы.
– Ну да, – простодушно согласился Улыбашка. Поднялся, ласково положил руку на плечо отражения. – Тебе чай заварить?
– Из темночницы, что ли?
Улыбашка расхохотался от души, запрокинув свою красивую голову, ярко блестя белыми зубами.
Он один в целом мире смеялся висельным шуткам Неулыбы.
Ведь, если подумать, эти двое были буквально созданы друг для друга.

Совсем маленькая заметка.

Творцами мест в Мире Снов называются те, кто способен создать полноценное живое место (от участка плоскости до целой плоскости или группы плоскостей).
Творцом мест считается только тот, чье творение способно существовать самостоятельно.
По этой причине Лу, Хранитель Берега, не может официально считаться Творцом Берега.
Без него Берег начинает приходить в упадок, поскольку здешняя гармония держится только на Лу и его любви к этому месту. Даже самому Лу очевидно, что, если он погибнет, его Берег исчезнет или превратится во что-то иное.
Одни вселенные можно разрабатывать и дополнять дальше после смерти автора, другие - нет.

Хранителями мест в Мире Снов называются любые живые разумные существа, которые каким-то образом вызвали доверие у некоего определенного места и связали с ним жизнь.
Доверие - ключевое слово.
Творец может быть и Хранителем.
А может и не быть, если он не хочет нести ответственность за созданное им место. Или если между ним и созданным им местом внезапно не возникло доверия. (Аналогия: родители в теории могут быть друзьями своих детей, но на практике не все умеют или хотят).
Слово "Хранитель" редко употребляется отдельно от названия места. Например, Лу - Хранитель Берега, а не просто Хранитель. Он не сможет хранить никакое другое место.
Пускать или не пускать людей на/через свою территорию - в конечном счете личный выбор Хранителя. Рекомендуется пускать, это считается хорошим тоном. А ещё - так интереснее жить! Ведь Хранитель редко покидает своё место, а впечатлений хочется.
У доброго Хранителя всегда кто-нибудь да гостит, от одной до 50 рож за раз))))) за рюмочкой чая звучат песни и рассказы о дальних плоскостях, встречаются старые друзья, знакомятся новые, ученики находят себе наставников, обсуждаются и разруливаются прежние ссоры...
Но если Хранитель не любит посиделок и гонит путников поганой метлой, он в своём праве. Умные люди не будут с ним ругаться или - тем паче - драться, а поищут другого пристанища.
Закрыть свою территорию от посторонних - законом не запрещено.
Хотя Крылатые легко проходят сквозь поставленные Хранителями ограждения и глушат их тревожные сигналы, если им для дела так нужно. Перед законом все равны. А авторы и исполнители законов, естественно, равнее других.

Карусельники - отдельная тема.
Так неофициально (но повсеместно) называются те, кто сумел создать и/или подчинить себе некое живое место с дурными намерениями/противозаконными целями.
Официальное (но менее популярное) их название звучит довольно смешно: "дурные Хранители".
Также в сленг Мира Снов вошло словечко "люденсы", искаж. лат. ludens (играющий).
Самое популярное название данных типов - "карусельники" - закрепилось за ними благодаря первому официально обнаруженному Крылатыми дурному Хранителю по имени Сигисбер Размалёванный. Этот маньяк создал гигантскую карусель, привлекающую внимание детишек - и устроил себе логово внутри. Число его жертв до сих пор точно не установлено, официально их 27, по числу найденных у Сигисбера игрушек-талисманов. Сигисбер был захвачен, подвергнут допросу, подписал признание в 187 убийствах (но не раскаялся), был осужден Судом Крылатых и казнен Последней Карой (полное уничтожение личности). Однако вскоре выяснилось, что жажда посмертной славы заставила этого комедианта взять на себя 94 чужих преступления, совершенных его многочисленными коллегами*. Именно тогда вместо прозвища Карусельника в единственном числе появилось понятие "карусельники" во множественном.
Хотя другие дурные Хранители могли не иметь никакого отношения ни к каруселям, ни к убийствам. (Например, они могли удерживать на своей плоскости пленников/пленниц, ставить на них опыты или загонять случайных путников в бесконечные лабиринты - это тоже противозаконно).
*Ещё 16 пропавших детей из так называемого "списка Сигисбера" впоследствии, в разное время, объявились на разных плоскостях живыми и здоровыми; на плоскости с каруселью они никогда не бывали. Однако остается 77 исчезнувших, из которых 27 определенно погибли от руки Размалёванного, а о 50 до сих пор не известно ничего.
Карусельником может стать:
Творец, который создал место, но не сумел добиться его доверия и подчинил его силой,
Хранитель, который в результате личных конфликтов и потрясений gone bad,
Хранитель, которого подчинило себе место (и такое возможно - сильное слияние с местом либо дарит тебе дополнительные способности, либо доводит до безумия, либо сперва способности, потом расплата),
убийца, который прикончил Хранителя и оказался достаточно силён и умён, чтобы поглотить его силы и захватить его место.

Ещё одна зарисовка.
Бессмысленная и беспощадная.
Хронология: непосредственно ПЕРЕД основными событиями. Тэд ещё не призрак, вполне себе жив. Но Аннушка уже разлила масло оружие ребята уже украли.
Предупреждение: стекло в наличии.
Пояснение: люди, не пейте незнакомые напитки, особенно найденные рядом с морфовским оружием!
Ну и как всегда - я записываю этот гон, потому что вы его читаете... значит, он вам нужен... спасибо.


Ветер нес над степью запах меда.
Гиллис по прозвищу Озверелая Жуть, высокий, светловолосый, покрытый шрамами, правил ездовухами и напевал:
– Билли-бой, скорей труби отбой, Билли-бой, тебе не надо в строй…
Хриплый голос парня первое время заставлял вздрагивать обеих ездовух.
Усталые Апатия и Делирия крутили шишковатыми лобастыми башками, издавали недовольное «ннёйхх!».
Потом привыкли.
– О, Билли-бой, тебе пора домой…
– Гилли-бой с пустою головой! – замогильным басом дополнил встрепанный мальчишка, высовываясь из фургона.
Гил сделал вид, будто бьет мальчика в ухо. Поднес к бедовой голове кулак, коснулся костяшками виска.
– Б-дыщь, – сказал Гил. – Ты обнаглел, малец.
– Ага! – уже своим обычным голосом согласился мальчик. – Малец обнаглел вконец. Но! Этот малец придумал Великий План! И – та-дам – теперь у нас есть фурррр-гон орррр-ужия!
Ездовухи поматывали шишковатыми головами. Им хотелось грибов. Ездовухам всегда хочется грибов.

– Оу-оу-оу паровооозная тооопка душааа моя, – вывел Тэдди третьим, высоким, чистым и будто ломким голоском. – Подбрось уголь, Господь, не остааааавь меня-ааааа…
Этой песне его выучил Гил, а Гила выучил Черный Эб, хороший парень, упокой-Господь-его-душу, такой же хороший, как и все грабители, налётчики, угонщики скота и прочие милейшие ребята, которых знал Гиллис Даль в обоих мирах.
За долгий день степь превратилась в раскаленную сковородку.

Тэду было тринадцать лет «и три четверти». Он предпочитал округлять до четырнадцати. А среди незнакомых людей объявлял, что ему «технически шестнадцать». Тэдди предпочитал гибкий подход к реальным фактам.
Он умел говорить разными голосами.
Умел сочинять песни, которые сам тут же забывал.
Он читал всё, что только можно прочесть. Когда под рукой не было хороших книг, он читал плохие. Не было плохих – читал то, что есть. Инструкции. Рецепты. Вывески. Объявления. Он мог с такой интонацией зачитывать объявления в розыск, что вы бы прослезились.
Его очки пережили столько катастроф, что у них треснуло одно стекло и отлетела дужка. Тэд носил их в кармане и вынимал, только чтобы, по его выражению, «прицельно» разглядеть конкретную деталь туманного расплывчатого мира.
Мира Снов.
Не раз и не два за время их знакомства Гил разжимал пальцы спящего Тэдди и вынимал многострадальные очки, которые мальчик и во сне выпускать из рук не желал.
«Надо иметь под рукой очки, чтобы сны четкие снились».
«Да тебе же очки в Мире Снов – что костыли, один черт. Захоти – у тебя здесь будет зрение нормальное».
«Очкам тогда будет без меня одиноко».
«Ну и чудак».
«Есть такое дело, Гилли».
Даже в Мире Снов мальчик был безнадежно близорук. Без Гила он бы далеко не ушел.
Гил первое время недоумевал: читать дальше«Где ж ты так глаза посадил?»
«А если б я их в пять лет не посадил, они бы что, до сих пор летали?»
Карие глаза Тэдди напоминали глаза дворняжки. Всегда грустные и всегда веселые. Одновременно.
В них было трудно смотреть, в эти нелогичные глаза. Хотя они не имели ничего общего с бездной, которая глядится в тебя.

– Гилли, дай мне порулить.
– Найди руль, воткни в землю и рули.
– Рулить всей землей? Я не смогу… Ну ладно, Гил, дай мне повожжить. А?
Гил неохотно передал другу бразды правления ездовухами.
– Ах-ха, – блаженно вздохнул мальчик. И принялся подгонять ездовух. – У нас есть фургон, и он не пустой, о, мы угнали фургон – и вперед за мечтой!
«Ньяхх!» – вякнула Апатия.
«Бдух!» – отозвалось что-то в фургоне.
– Да не гони под уклон, ты, на дорогу смотри!
Гил Озверелая Жуть перехватил у друга вожжи.
– Ты поэт, Гилли. Мы зашибем миллион, а может, и три, но не гони под уклон и на дорогу смотри! Ю-ху! Чтоб меня разорвало! Никогда в жизни не возил столько оружия, черт, мне надо это осознавать по частям. Сперва осознаю триста грамм взрывчатки, потом полкило, потом… – Тэд зажмурился. – А вдруг потом-совсем-потом я осознаю Вселенную?!
– Ты лучше осознай, что с оружием надо по-умному… Морфовское оружие не прощает ошибок.
– Обижается?
– Взрывается.
– А-а.
– Направишь на отряд Воинства, дашь голосовую команду, и все, отряда нет.
– Совсем нет?
– Совсем.
– А почему морфо не превратили всех людей в горки пепла?
– Без понятия. Они же между собой все время воюют. А мы – между собой. Морфо никогда не сговорятся.
– Мы тоже не сговоримся.
– Тебе почем знать?
– Гилли, ты поладил бы с Крылатыми?
– Я похож на того, кто ладит с Крылатыми?
– А с бойцами Воинства? Чтобы все вместе – против морфо?
– Сперва в салат покрошил бы, потом да, поладил бы. Они убили Джоба и Майка, чтоб ты знал.
– А-а, помню… Джоб и Майк. Ты про них в письме писал.
– Четкие ребята. Были. Мы с ними в прошлом году щипали народ на Крошинке.
– Разбоем, в смысле, занимались?
– А то.
– И напоролись на отряд Воинства.
– Ну.
– Получается, бойцы Воинства убили твоих друзей. Потому что приняли их за злодеев.
– Так и есть.
– А они не были злодеями. Они только поступали, как злодеи. Правильно?
Гил промолчал. Иногда логика Тэдди выбивала его из колеи.
Тэдди хлопнул себя по шее.
– Кровососы… Летучие тарантулы какие-то. Тебя не кусают?
– Кусают.
– У тебя кожа дубленая.
– Иди в жопу, мелкий. Я силу воли тренирую. Поэтому не чешусь.
Какое-то время ехали молча.
– Твою мать!!! – не выдержал Гил и принялся шумно скрести шею, руки, щеку...
– А сила воли?
– Никуда не денется моя сила воли. Щас буду снова тренировать.
– Это неправильное воздержание, Гилли.
– Я вообще не слышал про воздержание от почесунчика. Ладно – от выпивки…
– Кстати, попить нету?
– Терпи. Ты все выпил. Я тебе сказал – выдуешь воду, выхлестаешь пиво, придет сушнячок.
– Ты сказал, сушняк придет на другое утро.
– По-твоему, сушняк на часы смотрит? В смысле, у него часы на цепке? У сушняка? И жилет, и в нем карман, чтоб носить долбаные часы?
– А ты тоже пил, Гилли, – напомнил другу Тэд. – Ты выпил больше меня, и такой – нам нужен хоть один трезвый возница, и я такой – да, нам НУЖЕН трезвый возница…
– Я умею пить. Я сто лет пью. А ты малой.
– Надо же когда-то начинать. Ты сам говорил, что с тринадцати лет уже…
– А ты не слушай, что я говорю! И не делай, как я, понятно? Ты видишь, кем я стал?
Тэд посмотрел. Славное загорелое лицо: серо-голубые глаза – теплые, будто речка в летний день; ко лбу прилипли выгоревшие на солнце светлые пряди. То ли взрослый мужчина, бандит с двумя шрамами на щеке, то ли ровесник, веселый, хвастливый, немного безответственный, очень солнечный и по-настоящему добрый.
– Кем стал… Моим лучшим другом Гилом.
– Во-о-от! – Гил поднял указательный палец. – А ты не должен становиться своим лучшим другом Гилом! А то знаешь, что будет?
– Что?
– Два Гила. И ни одного Тэда. Лично я свихнусь.
– А можно, я из реки попью?
– Там рыбки трахаются.
– Фу-у!
– И чудовища водятся. Высасывают мозги через жопу.
– Все-то ты знаешь, Гилли… Чтоб меня разорвало! И-и-яу! – Тэд едва не перевернулся вместе с сиденьем. – Смотри!
Гил, который в последнюю секунду ухватил мальчишку за куртку, увидел, как в его руке точно сама собой возникла бутылка.
– Под сиденьем нашлась.
– Это что?
– Пахнет вкусно.
– Тебе и керосин – пахнет вкусно. Носовой извращенец. Дай, понюхаю.
– Не-не-не, это мое! Отдай, именем змеи!
– Похоже на растирку от суставов. Моя бабка-покойница такой натиралась. В смысле, пока не стала покойницей.
– Тут трава плавает и зернышки. Обычная травяная настойка.
– А ты типа знаешь, для чего она, да? Может, ею надо от долбаных комаров обмазываться? Лапы убери! Отвечаю, Тэдди, это от комаров!
Мальчик хихикнул.
– Бандит без чести и совести… Отбираешь у ребенка последнюю выпивку.
– Да хорош. Эта дрянь и жажду-то не утолит. И траванешься, сто пудов. Щас приедем, там у меня колодец, выдуй хоть весь – не жалко. А еще я кофе сварю. По-ковбойски. Ты такого не пробовал. Зубы в трубочку свернутся, – со знанием дела добавил Гил, в лице которого рекламная индустрия Мира Вещей явно многое потеряла.
Круглые глазищи Тэда еще сильнее округлились – от ужаса. В них уместились и небо, и звезды.
– Г-Гилли… Ты смотри, там, там… МАМА!
Гил резко обернулся, татуировка на руке засветилась, превращаясь в настоящую плеть…
Бутылку он выронил, но звона разбитого стекла не услышал.
Потому что зараза-Тэдди подхватил бутыль и тут же к ней припал: гулп-гулп-гулп.
– Паразит! Я думал, за нами погоня!
Тэдди вытер губы:
– А представь, что за нами скачут чудовища. Огромными бесшумными прыжками. В холодном свете звезд. Хотят высосать наши мозги через задний проход.
– Ненормальный. Я тебе никогда в жизни больше страшилки рассказывать не буду. Ты их используешь против меня же. И я, главное, верю.
Тэд с бутылкой откинулся назад, опасно зависнув над щелью тента. Он мог бы упасть на спящее в фургоне оружие. Он не знал, что будет тогда.
– Бах, – прошептал мальчик, обращаясь ко ли к небу, то ли к себе самому. – Бах. Бах.
Ему казалось, что небо вот-вот бабахнет в ответ.
– Ты давай без Баха, парень. Возьмешь эту хрень в руку, скажешь «Бах», и никакой Моцарт не поможет.
– Ух ты… Гилли-бой мнооооого знает…
– Мне не нравится, как ты нажираешься.
– А мне нравится… Надоело киснуть. Дома просыпаюсь несчастный, засыпаю несчастный, в Мире Снов – плохо, плохо, плохо… Сколько можно? Я бы спятил...
– Ты спятишь, если будешь гнать гон в том же духе. Мы уже на свободе, парень. Мы свободны. Доходит? Свободны, как долбаные кондоры в долине Колорадо. Если тебе что-то не нравится, посылай это что-то в жопу, а не пей. Ясно?
– Проповедь трезвости, чтоб меня разорвало… – Тэдди захихикал. – А ты приедешь за мной?
– Ты чё? Я уже здесь, парень.
– Не-е, в Мире Вещей… Давай я тебе скажу свой адрес, ты за мной приедешь через океан на настоящем белом пароходе из настоящей Америки, и я сбегу из дома, и мы отправимся в Новый Свет, к индейцам и ковбоям… И будем по правде бандитами… Свободными, как долбаные бакланы…
– Это плохой план, Тэдди.
– Это хороший план.
– Нет. Очень плохой план. Теперь в Мире Вещей всё ненастоящее. Ковбои – нищеброды и алкаши, а индейцы так вообще… хотя вы, пожалуй, споётесь… – Гил вздохнул, представив себе Тэда в накидке индейцев-уичоль и с пейотлем в зубах. – И зачем – бандитом? Познакомишься с миссис Тюрягой, нахлебаешься баланды, будешь дрыстать – тебе оно надо? Да ты не фырчи, ты слушай. У меня брательник был. Младший. В сто раз умнее меня. Ему никуда не упало – на железной дороге гробиться, как отец. Он сел и подсчитал, сколько ему надо денег для счастья. Всё продумал. Сперва мелкие лавчонки, тошниловки. Потом магазины. Потом банки. В шестнадцать лет – своя банда. Красавчик-Джейми. Робин Гуд, в жопе прут. Везло ему сильно… первое время. Только я с ним за одним столом есть не мог, веришь? И пить – тоже. Как драпали через границу, Джейми пацана раненого бросил подыхать. Говорит – вам надо, вы и тащите, а мне падаль ни к чему. Мы подобрали и тащили, а осадочек, знаешь, остался. Об девку свою ноги вытирал. Матери ни разу не написал. Она и не знает... И пускай не знает. Его ведь уже и в живых нет. Застрелили. Не свои. Легавые. Хотя свои тоже могли бы. Он у собственной банды вот где сидел… А я помню, как мы на речку бегали, и кислицу жрали, и нас отец взял смотреть на паровозы, и мы взяли себе по куску угля на память. Я без него не могу, понимаешь? Без того… Который раньше был… Раскатала его жизнь, Тэдди…
Гил впервые в жизни выложил перед другом самое сокровенное, то, что его мучило годами. И чего он не рассказывал ни матери в письмах, ни священнику на исповеди, ни собутыльникам в Мире Вещей, ни соратникам в Мире Снов.
Он чуть не признался, что и к Тэдди так сильно привязался из-за тоски по славному, умному и пока ещё доброму братику Джейми. По мальчишке, от которого фотографий не осталось – когда у брата завелись деньги, чтоб сделать свою карточку, он уже не был ни славным, ни добрым.
Гил не знал, какие найти слова, чтобы Тэд не повторил его судьбу.
Тэдди, впрочем, и не слушал.
Смотрел, как темнеет небо, как вспыхивают на небе звезды, и что-то бормотал себе под нос. Совсем окосел.
– Макароны… А я знал, я знал: звезды – макароны. Самые длинные макаронины во времени. Чика-бу! Ты тоже их видишь?
– Нет. Не вижу я твоих макаронов.
– Макаронинов.
– Тэд, у тебя, нах, мозги текут. Я тебе никогда в жизни больше пить не дам. Тем более – незнакомое пойло.
– А у тебя ушки. На макушке. Мохнатые. Дрыгаются. Гилли, ты волченька… – Тэд попытался нащупать у друга на голове волчьи уши.
– Сиди тихо! Продадим чертов товар и забудем эту волчью жизнь, как страшный сон. Поменяем себе лица и заныкаемся на такой плоскости, где тепло и мухи не кусают.
– Ага-а...
– И от девчонок в пальмовых юбках я не откажусь.
– Пальмы большие и тяжелые, – рассудительно покачал головой Тэдди. – Чтобы сделать юбки, их через трансформатор надо включать…
– Ладно, ты на своей волне, Тэдди. Я с тобой потом поговорю. Как проспишься.
Дом Гил увидел издалека, и немудрено – в степи. Темное пятно – простая глинобитная хижина с навесом для ездовух, пятно поменьше – колодец, темные линии – ограда. Как признавался про себя Гил, жильё чуть побольше сортира. Зато своё. Вода – в колодце, топливо – кизяк, свет – лучина, и никаких налогов. Хорошо бы в Мире Вещей так жить.
– Вот… Это мой дом.
Они уже въехали во двор.
– Какой кривой домик! – обрадовался Тэдди. – Ты его сам строил?
– Нет.
Гилу тут же вспомнился анекдот: «Эйб Линкольн родился в хижине, которую выстроил своими руками».
– Подожди, – сказал он другу.
Узкие окна Гил в свое время сам забрал деревянными решетками – от зверья. Да и ставни были закрыты. Но самое верхнее окошко, над дверью, было без ставен. И сквозь него в полумраке дома Гилу померещилась движущаяся тень.
Нет.
Не померещилась.
– В доме кто-то есть, – сказал Гил. – Сиди, я разберусь. Стереги товар, понял?
– Понял.
Гил не особо надеялся на пьяного друга в качестве сторожа. Ну да ладно.
Хоть сам не полезет махаться, целее будет.
Гил позвякал ключом – не Мири, обычным неживым ключом – да повозился с замком, чтобы те, в доме, слышали.
Снял плащ, резко распахнул дверь и швырнул плащ внутрь. Из-за тяжелых пряжек и содержимого карманов кожаный плащ бахнул о деревянный пол, почти как человеческое тело. Послышался крысиный писк, больше ничего.
Никто не атаковал плащ, пока тот летел. «Нервы у ребят стальные», подумал Гил.
Татуировка на его руке засветилась, зазмеилась, становясь объемной, настоящей, одушевленной плетью – грозным оружием морфо…
«Если там Пен, убью её. Тэд переживет».
Он ворвался в собственный дом, словно смерч. В кольцах плети вместо вихревого потока.
Попадала со стола посуда – кружки из консервных банок с проволочными ручками, оловянные тарелки, ножи. Рухнула полка – разбились глиняные горшки, и в ужасе кинулся удирать здоровенный жирный амбарный пасюк.
Больше в доме никого не было.
Оказалось, тяжелый гиловский плащ пришиб ещё одну крысу – тьфу, погань…
Дом был полон крыс.
Гилу не приходило в голову, что в Мире Снов могут водиться крысы. Ни разу он их прежде не встречал. Может, кто-то занес их именно на эту плоскость, они и расплодились… Хотя откуда – занес? Не из Мира же Вещей?!
Кошки свободно путешествуют между мирами. Но представить себе, чтобы кот принес с собой недобитую крысу… двух недобитых крыс… разнополых… бредятина получается.
Но откуда бы эта бредятина ни взялась на самом деле, сейчас она вовсю размножалась.
На полу, на столе, на полках – черные катышки крысиного дерьма. Забытый Гилом в прошлый раз на столе хлеб исчез, до круп голохвостые сволочи тоже добрались. Правда, молотый кофе из плотно закрытой жестяной банки достать не сумели. А то ведь они и кофе жрут будь здоров.
– Отбой тревоги, Тэд, – крикнул Гил, выходя во двор. – Я нам сейчас кофе…
Ездовухи, свободные от упряжи, топтались у самой двери.
Вот придурок мелкий, животных пожалел… А если бы понадобилось когти рвать?
– Ты зачем распряг… – начал Гил.
Из-за фургона показался Тэд.
Он двигался, точно в трансе. Под луной блеснули перекошенные очки и огромные завороженные карие глаза. В тощей полудетской руке – нечто серебристо-красное, изящное, покрытое завитками и узорами, обрубленный побег смертоносного дерева, искусственная металлическая ветвь, усеянная круглыми каплями рубиновой смолы…
– Ты глянь, какие пимпочки, чтоб меня разорвало!
Гил даже успел открыть рот, чтобы крикнуть.
Крика не было.
Мальчишка взорвался сразу, весь, брызнул во все стороны, точно бутыль с томатным соусом – от прямого попадания разрывной пули.
Гил, падая на землю, увидел темные узловатые трехпалые лапы и оскаленные морды: перепуганные ездовухи ломанулись через ограду и удрали в степь. Одна зашибла Гила, но не сильно. Или он просто боли пока не чувствовал.
Привстал – мокрые волосы на лицо налипли, ладонь скользнула по влажной земле, по чужой крови.
– Тэд, блять, господи, господи, Тэдди, ну зачем, господи, НЕТ!
Мирный, ласковый лунный свет скользил по его спутанным волосам и трясущимся плечам. Гил издавал не крик, не стон – из него лезло и лезло в темноту низкое, лишенное всякого выражения: «ааааааааааааааааааааа»…
И ночь была, и «аааа» было, а Тэдди не было.
Гил замотал головой, будто мокрая собака.
Но даже не попытался оттереть с лица и одежды влажное, теплое.
Скоро брызги стали холодными. Гил чувствовал, что сидит на земле весь мокрый. В крови. В чужой крови.
Нет, не в чужой.
Про Тэда нельзя думать, что он чужой.
Он свой. Он друг.
Все как-то устаканится. Как-нибудь устаканится.
Надо только встать, ну вот, так, молодец, встать и дойти до колодца, и зачерпнуть ведро воды, и облиться, и зачерпнуть снова, и пить, пить.
Умываясь, почувствовал под пальцами странное. Осторожно вытащил из щеки маленький осколок стекла. Почему – стекло? Наверное, очки. Очки без одной дужки.
Надо вымыть двор. И фургон. Найти ездовух. Вымыть ездовух. Делирию и Апатию.
Надо вымыть все.
А потом сварить две порции кофе.
Одну.
Почему одну?
Тэдди. Он обещал Тэдди кофе. Тэдди нужен кофе, чтобы протрезветь.
К черту кофе. Надо спать.
Спать по восемь часов в сутки. И все устаканится.
Вымыть двор, хибару, фургон и ездовух.
Рвать когти.
Окопаться в Игольнице.
У него теперь хватит оружия, чтобы отбиться от кого угодно.
Все нормально. Все будет нормально. Как они с Тэдди распланировали.
У них был хороший план.

***

– Билли-бой, скорей труби отбой, Билли-бой, тебе не надо в строй...
– Гилли…
– Что?
– А как попасть домой?
– Смотря где дом…
– Нет, как попасть не в дом, а домой?
– Чучелко ты.
– А можно, мое «домой» будет прямо тут?
– Можно.
Тэдди прижмурил глаза и подставил лицо солнечным лучам.
– Это чтобы моя тайная веснушчатая личность проявилась.
Солнце едва миновало зенит, и ветер нес над степью запах меда.

Зарисовка: Гил Озверелая Жуть пишет письмо

Хронологически эта зарисовка относится к периоду, когда Гил и Тэд ещё не покинули банду Пенни, и Тэд, соответственно, здесь вполне себе живой, а не призрак.

Внимание: орфография Гила даётся, естественно, "в переводе на русский". На самом деле герой делал другие ошибки в других словах. Если вам интересно, одно гиловское слово автор оставил, как есть: это catolic вместо catholic (в тексте - "котолик" вместо "католик").

Гил Озверелая Жуть не любил долго раздумывать.
Если один выбор всю твою судьбу решает - эка важность, судьба. Разделайся с ним побыстрее и иди дальше.
Все равно хрен угадаешь, кем тебя люди назовут за твои художества - героем или распоследней сволочью.

Принимая решение, Гил обычно бросал монетку.
Или доверялся голосу сердца.
Сердце давало ему неплохие подсказки.
Оно говорило, что утопающего надо спасти, а потом уж разбираться, друг он или враг.
В случае чего – закинуть его обратно в реку, делов-то.
Нельзя, говорило сердце, выдирать грибы вместе с грибницей.
Нельзя губить чужой урожай. Может, ты и бандит, но не хорь в курятнике. Сколько тебе нужно для пропитания, столько и бери. И хозяевам пусть останется. Чтоб не померли с голоду. А то грабить станет некого.
Нельзя дом поджигать, или в доме рвать книги, бить зеркала. Что не можешь забрать, оставь на месте.
Нельзя отравлять колодцы.
Нельзя мучить безоружное мирное население. Неважно, каким богам оно поклоняется. Или в какой цвет окрашено. Да хоть в синий.
Если вооружены, оружие отобрать. И пускай полежат, отдохнут. Человек удобно устроен - ткнешь куда надо, он и отключился. А убивать слабого противника - признак трусости, шакалья повадка. Убиваешь того, кого боишься. А эти - с вилами, с косами - чего их бояться, какие из них бойцы…
Женщин мучить нельзя. Насиловать нельзя. Убивать иногда можно. Если женщина – вооруженный противник и боец Воинства.

Но сердце подсказывало Гилу и кое-что менее правильное.

Например, пихать мягкий знак в слова «неудачьник» и «смерьтный» – какие-то они жалкие, наверняка пишутся с мягким знаком.
Имена людей, которые ему сильно не нравились, Гил писал с маленькой буквы. Еще большие буквы на них тратить… Обойдутся.
Если же, наоборот, человек был его добрым другом или вызывал его восхищение, Гил не скупился и писал дорогое сердцу имя целиком прописными.
С орфографией Гил обходился, как Бог на душу положит.
Он верил, что сердце укажет верный путь, и без колебаний писал «как твоё здаровье», потому что здоровье – божий дар, разве нет?
Гил считал слова «моет» и «маета», «желание» и «жильё», «католик» и «кот» однокоренными. Как – не один корень? Разве католики не от котов произошли? Ну как же. У святого Франциска наверняка был кот, и у святого Патрика тоже. А уж у преподобного О’Лири, в доме которого Гил в Мире Вещей как-то пережидал облаву, аж восемь кошек кормилось, он всех убогих подбирал – безхвостых, карнаухих, одноглазых – и тянулись же бедные твари к нему, только что человеческим языком не говорили «спасибо», и держали себя прилично, не хуже любого доброго христианина. И каждый, кто хоть что-нибудь в жизни повидал, согласится, что добрый котолик должен писаться через «о».
Из знаков препинания Гил доверял только точке. Точка – правильная, надежная, а все эти дурацкие запятые и как-их-там скачут по бумаге, точно блохи. Лучше совсем без них.
Закончил мысль поставил точку и жарь дальше без остановки.

«Здраствуй АГНЕС пишу тебе потому что здесь можно отправлять почту. У меня все хорошо. Ты спрашевала как поживают ДЖОБ и МАЙК. Они поживают очень плохо оба умерли. Помяни их если хочешь. У меня теперь другая жизнь и другая команда. Долго расказывать. Надеюсь ты здарова и не скучаешь».

Гил потер лоб.
Ну, вроде всё.
Или нет?
Тяжело писать письмо. Особенно девушке. И как это великие люди жарят строчку за строчкой, а их переписку потом издают целыми томами? Делать им больше нечего, вот что. И от легавых в обоих мирах бегать не надо.
Гил в свое время учился в школе. Хотя домашние задания – будем честны – дурость. Будто бы дома на эту ерунду время есть. Козы и лошадка сами себя не выпасут, огород сам себя не прополет и не польет. И за младшим братом присмотреть надо. А после смерти отца стало не до баловства, какая школа…
Все знакомые девушки смеялись над его письмами. Кроме Марджи, которая и вовсе не знала грамоты. Но Марджи никогда в жизни не была в Мире Снов, а в Мире Вещей она пропала с горизонта. Позвала его к себе, как обычно, приготовила ужин, вдруг заорала, что она не дура и не собирается всю жизнь ждать непонятно чего, треснула Гила по голове чугунной сковородкой и, пока еще даже швы не сняли, выскочила замуж за овцевода. Ну кто в здравом уме и по доброй воле пойдет за овцевода? Кто вообще поймет этих женщин?
– Тэд, а Тэд!
– Чего?
– Прочти. Нормальное письмо?
Тэдди прочел.
– Твоя девушка?
– Не то чтобы. Знакомая.
– Но она тебе нравится.
– Ну, симпатичная.
– Тогда почему письмо такое холодное?
– В смысле – холодное? «Надеюсь, ты здорова» – это разве холодное? Беспокоюсь о ней. Да я ее имя большими буквами написал!
– А она знает?
– Что знает?
– Что, если человек тебе нравится, ты пишешь его имя большими буквами. Ты ей об этом говорил?
– Надо было?
– Ну-у, может, она телепат.
– Вряд ли. Она по другой части. Ученица оружейника. Мне наводку дала. Короче, я обнес ее конкурентов. Выкрал кое-что. А ее мастер со мной расплатился честь по чести и со здешним оружием научил обращаться. Приятно помочь хорошим людям, особенно если не бесплатно. Так мы с ней и переписываемся с тех пор. Когда время есть.
– Давно ты ей писал в последний раз?
– Месяца три назад… Да ничего, она не обидчивая.
– Хорошая?
– Вроде да. Живчик. Никогда не ноет. Люблю таких.
Гил подумал и приписал: читать дальше

«Здесь граница совсем близко. Для нас это хорошо но для вашего рынка плохо. Чем ближе к границе тем меньше легального товара. Если вы хотели расширятся то надо в тех местах где законы работают иначе у вас никто ничего не купит. Это совет а дальше решай сама. Крепко целую. ГИЛ».

– Вот так – нормально? Хороший совет ей дал. Она должна оценить.
– А «крепко целую» – не перебор, Гилли? Вы же на самом деле ни разу не целовались, так? То есть вживую она тебе этого не позволяла?
– И что? Сам говорил: письмо холодное. Надо жару поддать.
– Я не говорил, что надо жару поддать. Только тепла добавить.
– Это одно и то же. Господи, да мы старой глухой тетке в детстве писали «любим, целуем». Я ж не имею в виду «целую тебя всю и во всех местах». А слушай, вот был бы смех, если б мы с братом написали тетке…
– Что такое «легальный товар»?
– В смысле? Оружие, ясное дело. – Гил присыпал письмо песком, чтоб чернила быстрее сохли. – А откуда у тебя вдруг – опыт, ну, как надо с девушками?
– Какой там опыт… Просто логика.
– Сам, получается, не того?..
– Нет. И мне ни к чему. Может, у меня и дар никогда не проявится.
– А дар тут причем?
– Защищать не сумею… и вообще… Пользы от меня никакой не будет. Так нечестно.
– Да что ты крест на себе ставишь? – возмутился Гил. – Пробуй одно, другое. У тебя времени впереди вагон. Найдется твой дар, никуда не денется.
– А ты свой – нашел?
– Конечно.
– И какой у тебя?..
– Влипать в дерьмо по самые уши. Да серьезно! Если в радиусе десяти миль есть хоть какие-то неприятности – я их найду!
Тэд улыбнулся.
– Ты талант, Гилли. И как тебе твой дар с девушками помогает?
– Некоторые женщины любят именно за это. Ты влипаешь во всякие истории, а они говорят: «Вот придурок». И сразу влюбляются.
– За что… за что влюбляются-то?!
– За то, что ты каким-то чудом умудряешься выжить. Каждый раз.
– Ах-ха… Наверное…
Тэдди блаженно прижмурился. Давно ему не было так легко, спокойно и тепло.
– А если по-честному, мне хоть чему-то выучиться пора. Тканку творить… Ну и пузырь хоть какой-то. Лучшего наставника, чем ты, мне днём с огнём не найти.
Гил растерялся:
– Сдурел, что ли? Я – наставник?!
Но Тэдди не собирался отступать:
– По-твоему, наставники на облаках живут и с неба спускаются? Они просто люди. Как ты.
– У них мозги, парень.
– И у тебя мозги. Ты много знаешь, Гилли. Много умеешь всякого полезного. Стенку ставишь непробиваемую, пузырь тоже… Атаки пироманта блокируешь. Твои знания непременно спасут кому-нибудь жизнь. Главное, чтоб ты не говорил ученикам через каждое слово, что они бездари.
– Да я б такого никогда не сказал, ты чё…
– Значит, у тебя задатки очень хорошего наставника. А идеальных наставников, по-моему, вообще не бывает.
– И то верно. Получается, любой приличный человек в наставники годится. – Гил вдруг вспомнил о чем-то весёлом и фыркнул. – Хотя я ни разу не приличный. С моими-то матюгами…
– Приличный, приличный! – Тэдди радостно подбрасывал хворост в разгорающееся пламя гиловского энтузиазма. – Самый приличный в команде. Ты же видишь, как мы живём. Только Пенни нас и учит. Ну как, учит – бьёт… Руфуса я боюсь, Улыбашка – туши свет, а Неулыба… Я с ним говорил насчет обручения.
– А?
– Да говорил я с ним насчет обучения. Учеников не берет.
Гил понял.
У него не в первый раз случались ослышки. Наверное, с прошлого года, с весны, аккурат после того, как в Мире Вещей один хмырь, Джо Гаджен, приложил его табуретом по черепу.
Табурет-то, кроме шуток, надвое раскололся.

Скоро вернусь в дайри с кучей текстов.

А пока скажу немножко глючных вещей.

1) Подниму (снова?) непростую тему селфхарма.
читать дальшеВ детстве мне не хотелось причинять себе боль, несмотря на большие трудности и травлю в школе.
Самое близкое к селфхарму действие в детстве - побиться головой обо что-то.
Но боль была не целью, а, наоборот, НЕжелательным побочным эффектом. Мне хотелось биться головой без боли.
Я бился головой или кулаками о что-либо, когда эмоции рвали меня на части. Они так выплескивались.
Именно неопределенные хаотичные эмоции (типа "бдааааякуякуяаааа, аийй, ийй", а не конкретно страх, гнев, обида.
Когда я испытывал что-то конкретное, тот же гнев, я вредил не себе, а обидчику.
Даже если он больше меня, страшнее, сильнее, статуснее, даже если он взрослый и т. д., я не считал нужным сдерживаться. Зачем? Положим, завуч выгонит меня из школы - да я об этом мечтаю. Допустим, страшный старшеклассник мне голову разобьет - ну чо, мучиться перестану.
(Я хотел катастрофу. Ну и пусть драка, пусть мне что-нибудь сломают, ну и хорошо, что скандал, и отлично, если вылечу из этой дебильной школы, и даже если меня ни в какую другую школу с таким поведением не возьмут. Я хотел катастрофу, и меня мучило, что взрослые постоянно умудрялись всё замять и оставить по-прежнему).
В юности мне казалось, что разбить кулаки об стену - круто. Значит, у меня есть сильные чувства. И хватает силы воли выдержать боль ради них. (Если вы думаете, что это идиотизм - да, согласен, но он был основан на конкретных сомнениях и переживаниях. Мои тогдашние друзья убеждали меня, что я человек мелкий, легковесный и поверхностный, и чувства у меня такие же, и мысли. Они вроде любили меня, но постоянно подшучивали надо мной именно на эту тему. Что я слишком простой. Что не умею любить. Что на ролевках не потяну большие сложные драматические роли. Боюсь, я бы и с моста спрыгнул, лишь бы доказать им, что переживаю глубокое горе из-за их непонятного отношения ко мне, а не просто слегка расстроился! И их шутки были неправильными, и моя реакция на них. То и то плохо).
Далее про селфхарм: я влюбился в деву, которая этим занималась, и пытался ее отговорить, а потом начал сам потихоньку это делать, плюс морить себя голодом, как она... надеясь, что она хотя бы за меня испугается и одумается. И плюс я хотел лучше её понять. Она ничего не объясняла толком. Желание лучше понять любимую невротичку очень сильно расшатало мои и без того больные нервы, ага.
Сейчас я уже оооочень давно это не делаю, но желание проскакивает. Давлю его в себе.
Сейчас это совсем иначе ощущается, чем в детстве и юности.
Бывает, мелькнет странная или жуткая мысль, как молния, а следом приходит желание стиснуть в ладони клинок ножа. Чтобы наказать себя за эту мысль? Не знаю. Просто чтобы задавить ее в себе. Давлю в себе странные мысли, поэтому переключаюсь на мысль о лезвии или огне. И сразу же давлю уже мысли о селфхарме, в свою очередь. Хорошая новость: теперь мне хватает воображения, действий не нужно. Не надо резать ладонь, одна мысль о ноже отгоняет навязчивые образы или слова.
И все же: что делать, как разгрести этот завал? Пусть мне удалось найти хороший способ борьбы, но с чем я вообще борюсь? Даже не могу толком осознать те мысли, которые блокирую воображаемым ножом.

2) Про стыд и мат.
читать дальше В детстве, когда я чувствовал себя скверно, мне - вместо сочувствия - говорили: "ну, ты ещё ножками потопай и головой побейся". Приводили это как пример очень глупого и позорного поведения - и не знали, что я действительно так делаю. И мне не стыдно.
Обычно я не считаю свое поведение глупым и позорным. Ну просто нет у меня такой опции - стыдиться того, какое впечатление произвожу. Мне стыдно за другое. За многие, слишком многие вещи. Но за то, как я себя держу на людях – нет.
Я вот такой. У меня такие реакции на мир. На людях или без людей, неважно. Ток бьется, кот царапается, чечевица чечевится. А я ору, когда орется, и хохочу, когда хохочется. Иногда несу чушь. Когда есть такая потребность. Причем тут стыд?
(Бывают причины не орать и не хохотать, и не нести чушь. Но они не связаны с желанием выглядеть прилично. Связаны с тем, что кто-то в моем окружении болеет/спит/грустит/работает/творит/молится. В общем, занят чем-то, требующим концентрации. Если таких людей нет, остальных могу послать в жопу).
В детстве я понял, что у всех есть опция, которой нет у меня – желание пристойно выглядеть, стыд перед людьми – и время от времени проверял, как она у них работает и можно ли её как-то использовать.
Можно ли привлечь к себе внимание, заставляя взрослых стыдиться тебя? Ну, в общем, можно. Хотя внимание такое себе.
Почему-то я не использовал для этой цели плохие слова (мат), мне хватало моих обычных странностей и взрывов эмоций, чтобы довести взрослых до ручки.
Но знаю, что мат с другими (не с моей мамой) стал бы поводом для расстрела. Однажды на ценнике в магазине приколов я прочел «подушка-пердушка» и не понял это слово, и спросил у маминой подруги. Скандал был до небес. Хотя я говорил про ценник и приводил довод, что я не в ответе за чужие ценники и надписи. Мама поняла мои аргументы, а подруга еще пепелила на тему «ребенок смеет спорить со взрослыми». Естественно, ребенок спорит. Зная свою правоту. Кому хочется быть виноватым без вины? Думаю, благодаря этому случаю я и не стал впоследствии, лет в 12-13, применять мат для эпатажа. Перегорело. Да и понял, что моя мама не будет шокирована, просто скажет, что это глупо.
Ещё некоторые знакомые на людях безопасны, будто в наморднике. Странно, да? Делай что угодно при них. Они будут краснеть, бледнеть, зеленеть, давить твою ногу под столом, задыхаться, но почему-то прилюдно не посмеют ни сказать, ни сделать ничего гневного. (Вот только позже последствия будут всё равно. Так что нефиг).
Короче, со стыдом за поведение у меня всё никак.
И когда во мне пытаются пробудить стыд и недовольство собой, я вместо ожидаемой реакции (притихнуть, поникнуть, опустить глаза) скалюсь, впадаю в бессильную ярость и жалею, что нельзя буквально убить говорящего, тк последствия такого шага мне не понравятся.


3. Про страх и ложь, бунтарство и покорность.
читать дальше Запугивать кого-то, чтобы он стал милым/идеальным и не делал тебе больно/неприятно – пользы ноль. И запугивать, чтоб не врал, бесполезно. Это следует знать каждому. Поможет сэкономить нервы и силы, да и не поломать отношения окончательно. (И да, это основано на личном опыте).

Страх не мешает человеку нарушать запреты. Не понимаю, почему.

Если бы мне в детстве сказали, допустим: «Никогда не ходи на рынок через улицу Свободы», я бы и без запугивания не ходил. Месяцами. Годами.
И о причинах запрета не спрашивал бы. Чтобы их не знать. А вдруг они страшные. Вдруг я ночью спать не смогу. Да и вообще, зачем всё усложнять? Мне проще делать крюк и при этом думать о другом, чем лезть на запретную территорию в буквальном смысле (ногами) или в метафорическом смысле (обсуждая эту тему).

При этом большинство моих знакомых почему-то отреагировали бы иначе.
Во-первых, они бы задавали вопросы. «Почему нельзя – через улицу Свободы? Что там?». Потом они искали бы контраргументы. «Это же самая короткая дорога!» Потом они бы попытались выяснить, а что все-таки будет, если нарушить запрет. И если бы их, например, в результате поругали или побили, то их и это не убедило бы принять ситуацию как должное. Они бы стали искать способы с кем-то обсудить происходящее. Со сверстниками, например. Хотя бы чтобы покритиковать запрет и вслух выразить надежду, что однажды он будет снят.

Когда мне впервые пришла стипендия на карточку, мой однокурсник немного обиделся, что я закрываю от него ладонью пин-код. Но ведь я закрывал не ОТ НЕГО. И ни на секунду не мог предположить, что он подсмотрит мой пин-код. Я закрывал, потому что там была нарисована схема, как надо закрыть цифры ладонью. Это была инструкция. Предписание. А предписания, по моему убеждению, надо выполнять. Причем старательно. И не думая о смысле)))) Если бы рядом никого не было, я бы, естественно, точно так же закрыл цифры ладонью. Ведь мне так велено.
Впоследствии мои попытки выполнять разные инструкции люди точно так же принимали на свой счет. Думая, будто я имею в виду что-то конкретное. "Тут сказано: дистанция - полтора метра!" "Я не заразный!" "Верю! Я тоже! Но тут сказано - полтора метра, для всех!" Я надевал маску в магазине, где это было предписано, и тут же снимал в другом магазине, где подобной таблички нет))) хотя, если бы меня волновал смысл моих действий, я бы понимал, что суть ношения маски не просто в следовании инструкции.

(Бунтарь во мне включается на тему: собственная агендерность и все, что вокруг неё, от одежды до чтения/просмотра/написания всяческого яоя))))) сюда же плюсуем право дружить с такими же людьми и «не смейте оскорблять моих друзей», ну и в целом «не притесняйте этих людей», незнакомых мне, но с теми же вайбами.
Однако в других вопросах я могу быть дико покорным. Иногда боюсь себя и своей готовности подчиняться: вдруг это нездорово.
Я не заискиваю, не жду вознаграждений, а просто подчиняюсь, ибо.
Приведу два примера. (Но их больше).
Первый - я думал, что партнёр, которого ты сам выбрал, имеет право тебе звонить/писать/тебя тормошить хоть в час/два ночи. Твоё внимание принадлежит ему/ей, как и весь ты. И опять же, раз ты человека выбрал, то изволь его ласкать, даже если не в настроении/сонный/усталый/в стрессе, неважно. Надень улыбку и сделай его счастливым, дай ему/ей всё, чего он/она хочет. Меня это не напрягало. Но - на фоне стресса сорвался. Не то что утех не хотелось - жить не сильно хотелось. Сбежал в ванную. Но потом мы оба забыли об этом - ну нервы, ну бывает. Пробыли вместе ещё три года. А спустя уже год или два после расставания случайно в разговоре услышал от одного друга, что любимому человеку можно сказать "нет" иногда... и не надо себя заставлять против воли. Неужели серьёзно? И тебя не выкинут на помойку? Интересно. Думаю, если у меня будут ещё отношения, я постараюсь вначале обговорить своё право чего-то не хотеть. Или не всегда хотеть. И чтобы меня за это не бросали.
Второй пример - у меня была работа, где я по сути занимал руководящую должность, но почему-то свято верил, что обязан делать всё, что мне скажут, и абсолютно неважно, кто это говорит и зачем, я не спрошу, не уточню, просто выполню. В итоге оказалось, что я несколько месяцев работал по сути за себя и за коллегу, которая ничтоже сумняшеся приказывала мне написать тот или иной текст. Оказывается, я писал их за нее. И оказывается, она не имела права мне приказывать по статусу. Да пофиг, я подчинялся бы и приказам уборщицы, мне было все равно. Я был точно робот: дали задание, я и делаю. Кто дал - не знаю, не спрашивал/забыл. Проще выполнить задание, чем лишний раз поговорить с людьми и выяснить, зачем оно нужно. И мои ли это обязанности вообще, или на меня взвалили чужой груз).

Тот, кто запугивает, морально портит второго участника отношений: учит его врать. Даже если раньше этой привычки не было. Она появляется, и потом не факт что проходит.
Это касается любимых, но особенно – детей.
(Если у ребенка четко две жизни, официальная и неофициальная, это уже показатель. Один мой друг рассказывал, что четко разделялся на я-1 и я-2, у которых не было ничего общего. Я-1 – идеальное дитя, соответствующее всем мамочкиным ожиданиям, я-2 – реальная личность, любые желания которой подавлялись, пресекались и могли быть реализованы только с помощью отчаянного вранья. После такого детства он собрал себя воедино с трудом).

Продолжаю узнавать новые английские слова и выражения.

Let it slide - пусть все идет своим чередом
They let it slide. - Они спустили это на тормозах.

Stunted - чахлый, низкорослый, низкий
To stunt - останавливать рост
I couldn't love someone stunted, it'd be too embarrassing at balls.
Я не могу влюбиться в низкорослого, с ним будет слишком стыдно на балах. - стыдно? разве имеется в виду не то, что с ним неудобно танцевать?

Boundaries – границы, пределы
Beyond the boundaries – за пределами
Тo draw boundaries — провести границы
These women have a sober mind and are not afraid to ask uncomfortable questions and "go beyond the boundaries". – Эти женщины обладают трезвым умом и не боятся задавать неудобные вопросы и «выходить за границы».

Ну что, читать дальше?

To pummel - колотить
Wistful – задумчивый, печальный, тоскливый, томительный, тоскующий
Widged – расширенный
Bustling – суетливый, хлопотливый

Jeopardy - опасность, риск, подсудность, рисковать, подвергать опасности
to be in jeopardy — а) быть обвинённым; б) быть подсудимым
to put in jeopardy — подвергать опасности /риску/; ставить под угрозу, рисковать
- юр. подсудность
double jeopardy — риск дважды понести уголовную ответственность за одно и то же преступление
a guarantee against double jeopardy — закон, не разрешающий подвергать суду два раза за одно и то же преступление
to be in jeopardy — подвергаться риску; быть в опасности; быть обвинённым
jeopardy-induced stress — стресс, вызванный опасностью
jeopardy life — рисковать своей жизнью
put in jeopardy — подвергать опасности; ставить под угрозу; подвергать риску

Lukewarm - тепловатый, едва теплый, равнодушный, безразличный, вялый
- тёплый, тепловатый
lukewarm water — тёплая /тепловатая/ вода, lukewarm food — чуть тёплая еда
- прохладный, без энтузиазма, без рвения; равнодушный, безразличный
lukewarm person — равнодушный человек
lukewarm support — вялая /прохладная/ поддержка
lukewarm agreement — неохотное согласие
lukewarm welcome /reception/ — сдержанная /холодная/ встреча (гостя)
to get /to grow/ lukewarm — остыть, стать равнодушнее

(Про)странное
I.
Отнимается память – пиши, веди дневники,
Отнимаются ноги – останутся две руки,
Отнимаются руки – пой, кивай головой,
Если можешь, пока умеешь, пока живой.
Ты свидетель эпохи, не видящий ни хрена,
Сколько помнишь себя, меж тобой и людьми – стена,
Кто в закат, кто заколот, кто закален в борьбе,
Ты ни с кем, и никто – с тобой, а с вами – шиза,
Прилетит хранитель, посмотрит тебе
В глаза.

II.
Не бывает полезных таблеток от пустоты,
Между гневом и гневом не наведешь мосты,
Но в теории можно у дома сажать цветы,
Невелик и труд.
И, считаясь блаженненьким, можно сажать цветы,
И на месте пожарища можно сажать цветы,
И в промерзлую землю зачем-то сажать цветы –
Ну а вдруг взойдут.

III.
Я не ваш, я не наш,
Я не знаю ответов, я безответственный персонаж,
Человек, который не верит и не вступает,
Человек, который недосыпает,
Кому внимания недосыпал, кому понимания,
Кому сострадания,
Под ногами у каждого Гамлета полуживая Дания,
На почве которой он повредился умом,
А если без почвы и о своём,
Ни о чьём,
Ни о чём,
Только и остаётся, что говорить с цветами.

Анкета персонажа

Имя в Мире Вещей: ???
Имя в Мире Снов: Альтиас
Боевое прозвище (редко называемое вслух): Последний Суд
Роль в Совете: Видящий, или Тот, Кто Видит
Прежнее боевое прозвище: Белое Ничто (Nihilum Album, если не путаю), здесь ничто не в контексте "ничтожество", а в контексте, близком к восточному понятию "му" или "у". Неожиданно перекликается с прозвищем другого Крылатого, Сайласа - Белый Лист.
Неофициальное прозвище, данное ему Гилом: Ти, Чай, Чаёк
Еще одно неофициальное прозвище: Белая Акула (вариант: Брюшко Акулы)

Добрый или злой: читать дальше сейчас - нейтрально-упорядоченный.
Всегда стоит за справедливое отношение (к любому человеку и любой расе) и отстаивает соблюдение законов, ради чего пользуется обширным набором методов, от дипломатии и милоты до холодной жестокости.
Трижды менял характеристику.
В начале жизни - в Мире Вещей - был однозначно добрый, гуманист, цветочек лилейно-белый, чистый, славный и кавайный.
Достаточно идеальный, чтобы влюбиться с первого взгляда. Слишком идеальный, чтобы жить с ним. Этот ясноглазый мальчик не понял и не принял бы в любимом человеке ни единого недостатка, никакого проявления эгоизма, ни единой нормальной человеческой слабости. Чтобы оставаться рядом, пришлось бы либо честно выкраивать из себя идеал, либо все время врать. Юный Чай был на том этапе жизни очень невнимателен к мелочам. К выражениям лиц, к едва уловимым сменам интонации. И вообще к конкретным людям. Его интересовали только люди как Человечество и вещи с большой буквы: Правда, Справедливость...
Он знал, что существует Зло, и что-то читал в книгах о предательстве, насилии, распущенности и т.д., но твердо верил, что все это исключительно от невежества, бедности и озлобленности. И если любого человека подобрать, накормить, выучить читать-писать и научить его доверять людям, то можно из преступника сделать няку. Ведь с животными это получается: подберешь пса-злобняка, дашь ему любовь и доверие полной мерой, приручишь - и хоть детей на нем катай.
И если дать "счастье для всех, даром", то Зло отпадет само - как ненужная стратегия выживания.
Вот.
Позже юноша "встретил столбняк", то бишь увидел крах своих теорий. Это озлобило его самого, но еще не окончательно. Доброта потрескалась, но честь и порядочность остались. Все еще "нельзя ударить в спину даже подлеца, иначе потеряешь самоуважение".
Но жизнь продолжала бить беднягу железными батогами.
Сначала Альтиас пытался навести порядок только в Мире Снов, который был в те времена очень плохо освоен людьми и как следствие не обременен официальными блюстителями порядка.
Потом у него появилась возможность вмешаться в дела Мира Вещей. (Он пока не рассказал мне, как именно).
В результате в Мире Вещей он был сочтен преступником (вот это ирония!).
Был предан, арестован и после пыток стал похож на беззубый лиловый мешочек, набитый сломанными костями и поврежденными внутренними органами. Наутро этот мешочек должен был быть четвертован. Он из чистой витальности боролся со смертью, хотя это продлевало его мучения.
Итак, Альтиас, ослепший от удара по голове, лежал ночью на полу темницы, в лихорадке, ждал казни и желал: ВИДЕТЬ и СМОТРЕТЬ. Посмотреть в глаза и предателю, который его выдал, и другу, который в эту ночь истерически молился "о боже-пусть-казнят-его-только-не-меня-только-не-меня-только-не-меня", и палачам. И людям, которых пытался спасти. Он ЗНАЛ, что простые люди хотят увидеть четвертование, пощекотать нервишки. Знал, что палачи после работы пойдут домой и обнимут своих детей или внучат, а на какие деньги они купили мелким пряничков - да кому оно надо, связывать продукт и его происхождение. Альтиас весь обратился в чистую, раскаленную добела ненависть.
"Я ХОЧУ ИХ ВИДЕТЬ. КАЖДОГО ИЗ НИХ. Я ХОЧУ ПОСМОТРЕТЬ ИМ В ГЛАЗА. И ПУСТЬ ОНИ УВИДЯТ СЕБЯ ТАКИМИ, КАК ЕСТЬ. ПУСТЬ ИХ ГНИЛЫЕ ДУШИ ЗАМКНУТСЯ САМИ НА СЕБЕ И ПОГЛОТЯТ САМИ СЕБЯ. Я ПОСМОТРЮ ИМ В ГЛАЗА".
И в своей голове он услышал не голос, а немые слова, чистый смысл.
"Это действительно ВСЁ, чего ты хочешь?"
И ответил мысленно:
"Что ещё я могу хотеть?!"
"Твое желание осуществится. И ты будешь жить. При одном условии".
"?"...
"Ты не должен карать собственных мучителей. Ты можешь заставлять людей расплачиваться только за чужие страдания. Свою боль ты должен оставить неотмщенной. И не ищи лазеек в этом правиле. Нарушение вернет тебя СЮДА. В это место, это время и это тело. Всё".
"Никаких приписок мелким шрифтом? Насчет продажи души или отказа от свободной воли?"
"Нет. Один запрет. В остальном ты будешь свободен".
"Что получаешь ты?".
"Все равно не поймешь. Не трать время. Ты умираешь".
"Условие принято".
Незнакомец помог Альтиасу перейти в Мир Снов, аккуратно оборвав связь с телом в Мире Вещей. Альтиас оказался в Мире Снов, здоровый, зубастый, зрячий и бодрый, только голова кружилась и во всем теле чувствовалось легкое покалывание, точно руки и ноги слегка затекли.
Рядом стоял молодой (по виду) человек (по виду...), темноволосый, в черной одежде. Фигура изящная, черты лица правильные, выражение глаз вовсе не злое, голос приятный.
Но этого человека никто не назвал бы привлекательным.
Обычно собеседника не устраивал даже не смысл его слов, а просто - смысл его. Суть этого персонажа. Каким красивым шрифтом ни пиши слова "смерть", "гроб" или "морг", они от этого милее не станут.
"Капитан Баржи", сказал Альтиас. "Благодарю вас".
(Мысленно: вот ты какой, человек, способный разрушить Мир Снов. официально ты ПОКЛЯЛСЯ хранить нейтралитет, а на самом деле, похоже, точечно вмешиваешься в судьбу Мира то здесь, то там. говорят, кто связался с Капитаном, тому повезет, как утопленнику. надо напрячь извилины, чтобы не стать пешкой в твоей игре).
"Альтиас, тебе дозволено обращаться ко мне на "ты". И не спеши благодарить. Лучше сядь. Ничего-ничего, садись на траву, не бойся испачкаться. Белый плащ - не главная твоя беда. Видишь ли, во всем Мире Снов твой взгляд теперь могу выдержать только я. Мне под этим взглядом становится немного грустно. Обычный сноходец будет орать от ужаса. Может спятить или умереть. Независимо от твоего желания. Боюсь, это твои последние часы без повязки на глазах. Если ты, конечно, не хочешь подвергать пыткам прохожих, у которых спросишь дорогу в город".
Альтиас выдержал удар по-мужски. Спросил, не повышая голоса:
"А можешь озвучить, с какой целью ты это сделал? Просто любопытно".
Капитан Баржи ответил, растворяясь в воздухе:
"Это сделал ты".
С кончиков его пальцев упала в траву черная лента, и рука исчезла. Альтиас остался один. Подобрал ленту и завязал глаза...
Спустя пару часов красивого слепого юношу остановили на дороге: мол, с тебя взять нечего, зато самого можно в рабство продать, некоторые любят именно калек.
Юноша снял повязку...
Время от времени он оставлял живых свидетелей. Не главарей, мелких запуганных шестёрок. Чтобы запомнили. Чтобы рассказали.
Довольно скоро его безжалостность к преступникам вошла в поговорку.
Он и раньше владел оружием, а тут по ходу дела разжился неплохим мечом с довольно-таки темной душой. Ему было все равно.
Он убивал ради минуса - чтобы истребить мерзость, а не ради плюса - чтобы жизнь мирного населения стала лучше. Он уже не верил, что мирное население достойно лучшей жизни.
Преступники происходят именно из него, из мирного населения. Оно само постоянно порождает и воспитывает преступников. А потом просит спасти. От своих порождений.
Альтиас никому не доверял и никого не жалел.
Мог убить насильника и равнодушно пройти мимо спасенной жертвы, которая умоляет его "не оставляй меня тут, пожалуйста"... Пускай жертва ковыляет до дома в изорванной одежде, от этого не умирают. Он не подаст ей руку, и она не попытается с ним подружиться и, как следствие, не получит возможность его предать.
Крылатый по имени Стейн Вранов Коготь вышел на него. Стейн занимался тем же самым, только официально представлял закон, а не изображал рыцаря и белого коня в одном лице. Альтиас думал, что они сразятся, но Стейн объявил ему: "Уважаемое Белое Ничто, я решил взять вас в ученики. Я знаю, что вы наставника не хотите. Особенно Крылатого. Но добром я от вас не отстану, а убить законопослушного меня - вашим принципам противоречит. И даже если вы на это решитесь, будет очень глупо. Прецедент, сами понимаете. Наши перепугаются, устроят на вас облаву. Всех Крылатых не перебьете, числом возьмут. И да, убежать от меня сложно, раз уж я взял след. Самое разумное - сотрудничать со мной, тогда другие Крылатые не станут задавать вам лишних вопросов. Ну, что вы некогда устраивали самосуд над бандитами и отбивали мой хлеб". "А почему вы не сказали, что мне будет у вас хорошо?" "Потому что вам будет у меня плохо. Очень. Мы будем столько работать, что вы взвоете. То, что вы сейчас считаете борьбой с преступностью, покажется вам ленивым ковырянием в песочнице". "Уверены? Тогда я согласен". Стейн ухмыльнулся: "Наш человек!"
Альтиас был сначала учеником, а потом ближайшим сподвижником Стейна много лет, если не сказать - столетий. Альтиас очень вырос морально. Стейн даже научил его понимать юмор, общаться о чём-то помимо работы и выражать симпатию к людям хотя бы лёгкой улыбкой. Оказалось, что это приятно))) Благодаря влиянию Стейна у него появилось хобби (маленький сад с целебными травами).
Альтиас никогда не позволял себе дерзость сказать вслух, что всегда мечтал о таком отце. Боялся показаться сентиментальным или льстивым. (А зря не сказал, Стейн не рассердился бы).
Именно в этих двух головах - учителя и ученика - практически одновременно родилась идея установления дипломатических отношений с морфо.
Гибель Стейна сильно подкосила Альтиаса, ему хотелось закопаться где-то в глубинке и стать отшельником, но потом ему пришло в голову: "Если я сдамся, я тоже в каком-то смысле убью его - не завершу то, что он хотел сделать. А это и вправду необходимо сделать. Особенно - завершить наше противостояние с морфо. Пока мы и морфо общими силами не разрушили Мир Снов". И Альтиас продолжал жить, выполняя все, что они со Стейном запланировали.
С годами он сильно изменился, сейчас он зрелая личность. Гораздо более циничный, чем в юности (циник - это романтик, который стукнулся об днище). Легко играет словами и смыслами, умеет виртуозно превращать факты в инструменты для достижения цели. Этот бывший правдоруб теперь играет разные роли и врёт как дышит. Однако его суть осталась прежней. Полное отсутствие эгоизма.
И ещё - любовь к Миру Снов.
Ему на самом деле фиолетово, счастлив он или нет, красив или нет, богат или нет, любим или нет, и если бы его призрак мог продолжать работу, то ему было бы плевать, жив он или нет. Важно одно: получается ли у него выполнять работу Главы Совета и достигать поставленных целей, чтобы спасти Мир Снов от разрушения. Получается ли продолжать дело Стейна. Да, получается.
А ещё ему теперь важны люди. Конкретные люди, слабые и глупые, полные недостатков и талантов, смелые и стойкие.
И Гил.
И кстати, Капитана Чай не ненавидит.
Он сказал себе, что ненависть сродни страху, а бояться Капитана - не то, что ему, Чаю, нужно.
Он даже сумел добиться от Капитана ответа, как избавиться от дара/проклятия. Но взвесил все и оставил себе дар/проклятие, пока что.


Умный или глупый: умный, и всю жизнь продолжает развивать ум.

Ответственный или беспечный: ответственный. Всегда. Его беспечность (с повязкой, например) может привести к гибели невиновных. Поэтому не допускается.

Ленивый или трудолюбивый: читать дальше прирожденный труженик, а его лучший отдых - смена деятельности. Ему действительно больше нравится работать, чем валять дурака. Чай сам захотел бы делать что-то полезное, даже если бы его кормили и поили даром.
Ему неинтересно развлекаться, потому что он не знает скуки. Скучно тому, у кого нет доступа к информации и возможности на что-либо влиять. У Чая голова набита важной актуальной информацией, прокручивай ее так и эдак, делай выводы, а из них новые выводы, "головоломка" собрана, берём следующую. И влиять он может, вполне.
Азартные игры ему не нужны: мол, зачем мне верить в лёгкое обогащение? Лёгкое обогащение бывает только у хозяина игорного дома)))) Тем не менее, Чай попросил Гила обучить его карточным играм и даже шулерским приемам. Чтобы знать. Продолжил обучение, превзошел Гила и теперь способен его обыграть. Поэтому им не стоит играть на желания и тем более в покер на раздевание)))) Чай разгромит друга в пух и прах)))))))
Умеет играть в шахматы.
Однажды освоил бильярд, но, по мнению Гила, играет нечестно, поскольку нарочно (?) принимает завлекательные позы, поглаживает кий кончиками пальцев и изображает с ним черт знает что, прогибает спину, точно кот, и деморализует других игроков. Чай утверждает, что всё неправда. И кий он просто мелом натирал.
Обычно его единственные моменты расслабления в будний день - полчаса подремать, иногда склонив голову на плечо Гила.

Умелый или неприспособленный: читать дальше в юности был неприспособленным и очень книжным ребенком, впоследствии накопил много полезных навыков.
Умеет: убеждать людей, обращаться с оружием, обращаться с деньгами (это единственный из моих ребят, которого не пугает словосочетание "финансовая грамотность"), выживать без денег (одно время был крайне беден и не стыдится вспоминать об этом), лечить людей традиционными и экстремальными методами, считывать информацию с предметов (а также держать книгу в руках и "читать", не открывая), заваривать чай, выращивать целебные растения (у него небольшой сад), готовить лекарства (иногда в экстремальных условиях из подручных материалов))), плавать, интуитивно разбираться в работе механизмов, поститься долгое время, вводить людей и животных в состояние гипноза БЕЗ зрительного контакта, переплетать книги.

Амбициозный или скромный: читать дальше сложно судить.
Нельзя достигнуть такого ранга, не имея амбиций. Он не наслаждается властью, но и не жалуется на нее. Думаю, власть для него - работа, именно задача. Не то, что имеешь, а то, что решаешь/выполняешь.
На заседаниях Совета он всегда при параде. Не чтобы красоваться самому, а чтобы проявить уважение к занимаемой должности. (Сложно, да?).
В быту/частной жизни очень скромен, например, у него простое жилье (только защита на доме стоит крутая), совершенно не пафосная одежда, нет слуг.
Задается ли он? Ну... Зависит от контекста. Перед бедным и беззащитным человеком - нет. Перед небедным и защитным использует гонор как один из инструментов влияния. Он как-то прошел мимо чужой стражи, бросив властным тоном: "Это я, идиоты". И стражники в недоумении: "это я" - это кто? Их босс в ином облике? Да что вообще происходит?

Отношение к сексу: читать дальше сложное.
Не склонен к ханжеству, может искренне смеяться над соответствующими шутками. И сам способен острить не хуже других.
В прошлом в Мире Снов он долго чурался любой близости, даже держания за руку и обнимашек. Заподозрил, что это его слабость. А слабость может помешать в работе. Принял меры.
Поставил над собой эксперимент: изменил облик и провел ночь, день и ещё ночь в соответствующем заведении (для би, с юношами и девицами). Волосы темные, кожа не белоснежная, а загорелая - и Чай уже неузнаваем, а вместо повязки на нем была сделанная им самим полумаска чёрного кота с золотыми полосками на щеках, стекла в глазницах искусно имитировали кошачьи глаза. (Его никто не ассоциирует ни с котиками, ни с другими цветами, кроме белого). Выяснил три вещи: 1) что он не асексуал 2) что в таких делах очень важно чувствовать другого, и у него получается 3) что женское тело ему нравится, но с чисто художественной точки зрения. Зато в руках юноши-профессионала он радовался, точно расчехленный и звучащий музыкальный инструмент. Кончил несколько раз. А потом попросил научить тому, другому, третьему... просто чтобы быть в курсе. О самых экстремальных практиках просто расспросил, а не опасные для здоровья попросил показать. Помимо обычной платы посреднику подарил драгоценное ожерелье тому юноше лично - в качестве награды за любезность и ангельское терпение, тк мало кто любит дотошных клиентов, которые хотят абсолютно всё знать.
Но.
После этого эксперимента он не продолжил. Считает, что ему хватило: опыт получен - знания в копилке - ставим галочку.
Истинной причиной было его желание все контролировать. А юноши в том доме свиданий настолько хороши собой, что он побоялся в одного из них влюбиться и утратить ясность ума и беспристрастное отношение к людям.
Он не осознал, что боится.
Счёл самоконтроль проявлением силы. (Впоследствии усомнился, что желание контролировать всё действительно происходит от силы, а не от слабости).
Чай считает секс одним из инструментов манипуляции, и его обычное агрегатное состояние - быть начеку и никому не позволять применять против него этот инструмент.
И ведь с ним не поспоришь!
Связаны ли секс и шпионаж? Да. Связан ли секс с попытками влияния на ответственных лиц? Да, во все времена был фаворитизм и были попытки фаворитов пролезть во власть. Является ли наличие партнера слабостью ответственного лица, мешает ли принимать непредвзятые решения? Да, не во всех случаях, но во многих. Если выбирать, какое заминированное врагом здание разминировать первым, выберешь не то, где больше людей, а то, где находится твой партнер. Это нерациональное решение. Продиктованное сантиментами, а не разумом.
Так жить нельзя.
Дружба тоже - риск, но Чай успел убедиться, что может позволить себе дружбу.
Находиться рядом с Гилом ему спокойно.
Гил совершенно точно не пытается им манипулировать, ничего у него не просит, не рвется к власти, не хочет роскоши.
Гил избавил бы его от мучительного выбора со зданиями, потому что Гилу по силам самому разминировать свое здание. И остаться в живых. А Чай тогда разминирует второе.
Другой вопрос, что Чай а) чувствует досаду, когда с Гилом кто-нибудь заигрывает б) считает Гила красивым и любуется им украдкой в) привык делать Гилу массаж плеч и спины и без этого ритуала ему стало бы грустно. Чай достаточно умен, чтобы это в себе отследить, но молчит. Если утята могут считать курицу мамой в отсутствии матери-утки, то, по мнению Чая, и человек в отсутствии личной жизни может смотреть на самую близкую по духу персону как на объект желаний.
Раньше Чай запрещал себе видеть в наставнике отца, потому что это не соответствует истине, это только его, Чая, потребность, а Мир Снов объективен и не должен прогибаться под потребности Чая.
Сейчас у него похожая ситуация с Гилом. Запрещает себе видеть в друге кого-то более близкого.
К тому же ему страшно, что Гил случайно увидит его без повязки. Чай себе не простит, если Гил из-за него пострадает.

Отношение к любви: читать дальше сложное.
Он способен на бескорыстную любовь, и это НЕ связано с романтикой/влечением.
Он может полюбить кого-то как живого книжного героя, то есть ничего от него не хотеть, самому многое давать - и сохранять физическую и эмоциональную дистанцию. Типа, вы прекрасный художник и человек, я хочу, чтобы вы были счастливы, и дарю вам территорию под дом - не благодарите и прощайте, я занят. (Это его реальное отношение к Кловису, и он реально подарил Кловису территорию под дом).
С романтикой все сложнее.
Чай не верит по-настоящему в дарение роз. В ухаживания и стихи при луне и т.д.
Он убежден, что это игра, которая не имеет отношения к любви. Это даже другим словом обозначается: to court, ухаживать, вести брачный танец, любуясь собой и надеясь, что партнер тоже любуется.
Чаю это неинтересно.
Его первой робкой любовью был тот самый товарищ в Мире Вещей, который впал в дикую панику, когда Чая арестовали, и мечтал об одном: спрятаться, затаиться, вести себя тише воды ниже травы, забыть всё, забыть Чая, только бы выжить.
Впоследствии Чай сумел если не простить, то понять, что это был ребенок, 16 лет. Сейчас Чай понимает, что тепличный деть не выдержал бы то моральное испытание в любом случае. Он не виноват. Его жизнь к такому не готовила.
И много кого не готовила.
(Гил первое время пугался странной реакции Чая на обычные ситуации. Когда Чай чуть ли не со злостью огрызался: "Не понимаю, почему ты не ушёл". "В смысле, тут же опасно, как я уйду?" "Ты не обязан мне помогать". "Чай, ты странный. Ты что, бросил бы меня в беде?" "Нет. Но вообще в беде люди бросают всё и всех, это инстинкт самосохранения, ничего необычного". "Да ведь ты же меня не бросаешь". "Потому что я - не все". "Так ты себя считаешь лучше других? Ты вообще, что ли, в людей не веришь? А от меня ждал, что я трус, и тебя кину?!? Ах ты... Иди сюда, иди, я тебе шею сверну!" "Шею свернешь, но в беде не бросишь? Где логика?" И пошла ссора. Они много таких ссор пережили, пока приладились друг к другу).

Отношение к детям: читать дальшенейтрально-благожелательное. Может монетку/конфету у ребенка "из уха" вытащить. Может разбитые коленки вылечить.
Когда он в своем истинном облике, дети от него разбегаются, и ему немного больно. "Я же в повязке... Я безопасный"... (за четвертой стеной автор шмыгает носом от сочувствия)
Донатит на Почтовую Башню (читай, на приют) и всячески спасает это хорошее место от закрытия, тк это одно из немногих мест в Мире Снов, где ребенку хорошо и безопасно.
Чай НИКОГДА не был глупеньким кавайчиком. Что создавало преграду между ним и другими детьми. Он и пятилетним крохой складывал на груди ручки и говорил: "Теоретически это так, а практически - совсем иначе". И другие дети считали его задавакой. Зато бежали именно к нему, если у одного из них голова в оконной решетке застряла и надо освободить беднягу без помощи взрослых, чтоб не наругали. Именно Чай мог разруливать неприятности.

Отношение к науке: интересуется и покровительствует. И бдит. Надо же знать, на что способны изобретатели - то ли новый сплав появится, то ли схлопнется целая плоскость с домами и жителями.

Отношение к искусству: более чем прекрасное. Сам умеет рисовать и создавать витражи, мозаики и фрески. Но относится к своему таланту очень скромно, гораздо сильнее его впечатляют другие художники.

Отношение к оружию: читать дальшекак к инструменту достижения целей. Одному из возможных инструментов. С кем-то поможет честность, с кем-то - дипломатия. Но некоторых оппонентов, в редких случаях, эффективнее всего просто убрать из уравнения. Например, проткнуть мечом. Убить мечом - милосердно по сравнению с убийством при помощи взгляда.

Отношение к дому: сам выстроил свой дом и очень его любит. Разрешает ночевать у себя только Гилу.

Анкета персонажа

Имя в Мире Вещей: Ив
Имя в Мире Снов: Ив Черный Пёс (Chien-Noir), где Черный Пёс - боевое прозвище этого оборотня (хотя Ив не единственный оборотень-собака и даже не единственный - черного цвета, но только у него нет ни единого белого/желтого волоска, он точно оживший силуэт из черной бумаги).
Примечание:
Черный пес – сторож царства теней. Нередко пес считается хозяином подземного мира, как, к примеру, древнеегипетский Анубис – бог с головой черного пса или шакала.
Английская идиома the black dog связана с печалью/тоской/депрессией. Именно это определение - "черный пес" - дал своей депрессии, которая мучила его всю жизнь, премьер Великобритании сэр Уинстон Черчилль.

Шутливое прозвище в Мире Снов: Пёсель
Шутливое прозвище в Мире Вещей: Ивушкин (дано русскоязычным знакомым)
Малоизвестное прозвище в Мире Снов: Сердце Мечей (Le-сœur-des-épées), он носит медальон с этим символом

Добрый или злой: нейтрально-нейтральный)))
Ив сохраняет нейтралитет. Если нет прямой необходимости, он не только не применяет насилие, но даже не высказывается. Когда все матерятся, Ив молчит.
Когда он столкнулся со своим соперником в любви, Ив не желал ему навредить никоим образом. Скорее он испытывал к этому хорошему и мужественному человеку уважение и сострадание, даже мог бы стать его другом. Это нейтральное отношение многих нервировало: Ив явно что-то задумал, если не проявляет враждебность открыто. Нет, ничего не задумал. Он просто нейтрал)))
Мало кто видел его в гневе.
В смысле, мало кто видел его в гневе и остался цел))))
Поколебать равновесие Ива - все равно что расхреначить равновесие в природе. Всё посыплется: землетрясения, наводнения, нашествия кроликов на поля... короче, если вы долго и упорно доводили Ива - ну, сочувствую. Вы пробудили в нем зверя. А зверь в нем обычно голодный. Потому что Ив редко дает ему волю.
Люди ему дороже идей. Если бы его близкие люди сбились с пути, Ив сражался бы на их стороне, или, по крайней мере, спасал бы их от преследователей, даже понимая, что таким образом идёт против закона или абстрактного добра.

Умный или глупый: умный. В Мире Вещей он - писатель и журналист. Это накладывает отпечаток)))

Ответственный или беспечный: ответственный. За себя. И с какого-то времени - за Кловиса. Он взрослый человек, с юных лет живущий один и добивающийся всего сам. (Его не поддерживали, тк семье он не особо нужен. Им нужен абстрактный идеальный сын, а не Ив).

Ленивый или трудолюбивый: у него нет выбора, ему приходится много работать (в газете), выезжать на репортажи, писать статьи, а по вечерам/ночам он должен опять торчать за печатной машинкой - ну почему книга не пишет себя сама?! спааааааааать!!!

Умелый или неприспособленный: умелый. Умеет готовить, уверенно обращается с оружием, водит машину. Конечно, есть вещи, которые он никогда не делал. Самолет никогда не водил, например. Хотя мечтал. Но не довелось.

Амбициозный или скромный: умеренно-амбициозный. От мирового господства отказался бы легко, а вот увидеть все свои книги в списке бестселлеров - оххх, вот чем его дьявол искушал бы)))

Отношение к сексу: читать дальшеположительное.
Ив страстный.
Это обусловлено и его историей: он родился "от заезжего молодца" и пошел в папу, горячего, смуглого, каких-то южных (цыганских?) кровей (мать не знала ни имени, ни происхождения юноши, с которым изменила мужу). Факт измены был налицо: вот он, Ив, живое чернявое доказательство - в белокожей блондинистой семье. Господи, как же его за это пилили. Не мать пилили (она была с виду нежная белая лилия, но могла закатить ответный скандал и мужу, и родственникам, если ее в чем-то ограничивали, "и не забывай, дорогой, что деньги семьи - МОИ, или хочешь на одно свое жалованье жить?"). От неё отстали, пилили именно Ива. "Цыганенок". "Кукушонок". "С таким происхождением он точно пойдет по кривой дорожке". "Дурная кровь даст себя знать". Ив потерял невинность в 13 лет. Согрешил с незнакомцем. Будто повторяя запретный поступок своей матери. Хорошо хоть чисто физически не мог принести дитя в подоле. (И не заразился ничем). Потом у него было еще несколько связей в 14-15, в основном с ровесниками, в итоге они его и спалили. С позиции взрослых можно думать что угодно о ранних связях, тем более с парнями, но. То, что Иву устроили дома, таки с лихвой искупает. От скандала стаканы сами разбивались))) Его не смогла простить даже мать, которая не моргнув глазом заявила, что он ее предал, он ей не сын и из-за него она, МОЖЕТ БЫТЬ, покончит с собой. (Но это еще не точно))). Следом и старшая сестра спалилась, причем еще хуже Ива. Дома стало невозможно жить: пилорама, ор, пощечины, "вы изверги", "из дому ни ногой", "это не наши дети, это моральные уроды", "надо было вас обоих под конвоем в школу и из школы водить", и т.д. Ив понял, что он тупо школу не окончит в такой обстановке. Переселился на чердак. Там учил уроки. Сразу по окончании школы начал самостоятельную жизнь. Причем уехал как можно дальше от дурдома, в смысле, родного дома. И впоследствии пришел к пониманию того, что он не грязный. Что он не "уродился в папашку", а унаследовал темперамент своего бродячего отца, который, наверное, был хорошим человеком. Может быть, даже творческим, кто знает)) ну и важно то, что Кловис тоже не считает Ива неправильным. Кловис НИЧЕГО не имеет против того, чтобы некий пёсель-оборотень его хотел.

Отношение к любви: читать дальшеему всегда не хватало любви. Тепла. Просто обнимашек.
В ранней юности, встречая симпатичного человека, Ив ждал от него примерно в тысячу раз больше, чем человек мог или хотел дать. Ив не получал желаемого и считал, что мало старается. У него на лице было написано: "Ладно, я сделаю для тебя еще больше, ладно, я стану для тебя еще лучше, я приложу очешуенные усилия, совершу 12 подвигов - тогда ты сделаешь меня НЕ ОДИНОКИМ?" Но человек либо ничего не понимал, либо не желал помочь, либо теоретически хотел бы помочь, но не имел нужных ресурсов.
У Ива был яркий и трудный роман с юношей по имени Марсель. Марсель сам страдал от такого же внутреннего одиночества, и Иву показалось, что они поймут друг друга. Идеальная пара. (Марсель к тому же красавец). Но жизнь внесла правки: оказалось, что Марсель привык гасить тоску наркотиками. О чем "забыл" рассказать Иву (правда сама всплыла). Ив заставлял его бросить раз, другой, третий... десятый, за два года вымотал себе все нервы, в итоге сам бросил Марселя. Марсель погиб. Ив винил в этом себя - что не справился, скинул ответственность, будто отпустил руку падающего со скалы друга. С другой стороны, это уберегло от наркотиков самого Ива. Он ведь жил с тем же ощущением незаполненной пустоты, что и Марсель... мог разделить его судьбу.
И даже когда Ив встретил именно своего человека, Кловиса, ему хотелось ещё больше Кловиса. Больше откровенности, больше страсти, больше времени вместе, больше прикосновений, больше обнимашек, больше диалогов, больше, больше, больше.
Но в какой-то момент в ответ на ивовскую ненасытность сработала кловисовская травма.
Кловис внезапно исчез. Ив ловил Кловиса дня три, а когда поймал, получил холодную сухую усмешку и "хватит меня преследовать, я сам позвоню". Ив не выдержал, он же три дня промучился. Загородил Кловису путь. Сказал, припечатывая Кловиса каждым словом: "ХВАТИТ БЕГАТЬ ОТ МЕНЯ".
Юноша сжался в дрожащий комок, скорчился чуть не до состояния эмбриона.
От него так фонило болью, точно он закричал на весь подъезд. Хотя все происходило беззвучно.
Ива это поразило. Он всегда считал, что именно он - пострадавшая сторона, а люди - бессовестные или жестокие - принимают его любовь и помощь и не желают ничего дать взамен. И вдруг - худенький мальчик, сжавшийся на ступеньках у его ног. Разве это похоже на жестокость и бессердечие? Разве Кловис обманывает его, что-то расчетливо забирает у него? Кловис мучается не меньше Ива. Пожалуй, больше. Ив присел на ступеньки рядом, стал его гладить осторожно. "Кловис... Прости, что не увидел тебя таким, какой ты есть. Думал, на меня щерится дикий зверь, которого никогда не усмирить - а это защищался измученный напуганный зверек". "Это ты меня прости, Ив. Я не должен был пропадать. И не должен был так с тобой говорить. Сам знаю. Но поверь мне, зверька от зверюги отделяет только призма восприятия".
Они после этого все-таки зашли к Кловису и долго говорили. А потом еще дольше - осторожно притирались. Когда можно звонить? Как понять, что надо прекратить расспросы? Какие сигналы Кловис подает, когда ему неприятно/плохо? (Сигналы Ива Кловис сам угадал уже давно, он классный интуит). Когда можно применять силу, а когда нет? (Силой тащить к стоматологу - можно и нужно, ибо сам не пойдет, а силой тащить в тусовку, чтобы "развлечь затворника" - нельзя, Кловиса не развлекает пьяная публика, даже творческая).
Типа: "вот настолько сближаться больно?" - "нет", "а вот так?" - "уже больно", "ок, отступаем на шаг". С трудом, но, главное, сообща установили баланс, при котором и Черный Пес сыт, и Кловис цел.
Позднее - та-дам! - Кловис постепенно привык, что пёсель его не укусит, он стал раскованнее, это несказанно порадовало Ива)))

Отношение к детям: нейтральное. Никакое. Точно к взрослым маленького роста. Ив говорит с детьми сестры, вообще не снижая планку и не подлаживаясь под их восприятие. Будто детство - это условность, а со своими родными можно не соблюдать условности.

Отношение к науке: как журналист он знает о науке Мира Вещей, хотя его знания поверхностны, он ведь не в научном журнале работает.

Отношение к искусству: он - писатель и всегда более-менее поддерживает связь с людьми искусства. Хотя с годами ему люто надоела грызня литераторов, и он старается общаться с большинством из них поверхностно, не откровенничая. Впрочем, большинство его близких имеют отношение к искусству. Его лучшая подруга - актриса. Он сделал ее прототипом одной своей героини. Его любимый человек - Кловис - художник. У них есть общие друзья, которые поют/лепят/рисуют/ставят спектакли/снимают любительское кино.

Отношение к оружию: не сходит с ума по оружию, но при необходимости может им воспользоваться.

Отношение к дому: трепетное. И к дому в Мире Вещей (съемная квартира), и к дому в Мире Снов.

Не понимаю.
Сколько живу, периодически слышу "это потому, что ты единственный ребенок".

"Я не хочу ни с кем делить свои вещи".
"Это потому, что ты единственный ребенок".
"Не хочу ни с кем делить людей".
"Это потому, что ты единственный ребенок".
"Я не люблю нести ответственность за маленьких, неразумных и слабых".
"Это потому, что ты единственный ребенок".
"Я ощущаю, будто нахожусь в самом центре мира, НО при этом, по ощущениям, у меня нет опоры, и у меня нет МЕНЯ, и мне постоянно-постоянно одиноко и страшно, почти до физической боли, я боюсь ЕЩЁ БОЛЬШЕГО одиночества, боюсь исчезнуть совсем".
"Это потому..."
Ну, понятно.

Не, ребята, не надо дискриминировать народ по принципу единственности.
У меня друзья - тоже единственные - и большинство из них отлично уживаются и с людьми, и с самими собой.

Мне сдаётся, что тут совсем другое объяснение.
Просто, мне кажется, когда человек читать дальше с детства живёт в большом "таборе", всем плевать на его переживания, и ему самому тоже.
Он не особо имеет возможность сидеть целый час или два в обнимку с личным дневником, заносить туда свои обиды и страхи, жалеть себя и реветь.
А ещё писать первую в жизни повесть с чудовищными стилистическими ошибками и реками крови, где центральный персонаж - альтер эго автора и, естественно, Избранный, и может всех покарать, всех, ВСЕХ.
Я точно не знаю, но предполагаю, что товарищ-из-"табора" чаще думает о реакции окружающих. И чаще слышит смех в свой адрес (историю про Избранного точно кто-нибудь высмеял бы).
У меня был выбор - уйти. Если надо мной или над моими фантазиями кто-то смеялся, общение тут же прекращалось навсегда.
Отчасти это очень хорошо. У меня сформировался навык не терпеть унижения.
Отчасти это не очень хорошо, потому что я до сих пор крайне серьезно и трепетно к себе отношусь. Не умею относиться к себе легче, с юмором, что ли. То есть могу по-настоящему поссориться с человеком и порвать с ним из-за шутливых высказываний, которые для очень многих людей - обычная часть общения, дружеского или семейного. Человек пошутил, а я раздуваю ноздри и пру на него с горящими глазами и заглавными буквами в каждом слове: "Ты Только Что Унизил Мое Человеческое Достоинство, Немедленно Извинись".
Наверное, я при этом опять же выгляжу смешно, потому что люди, даже когда извиняются, не могут сдержать улыбки. Будто на них напал забавный царапучий котенок.
А я не котенок, я Человек.
Если мне удается донести до собеседника весь лютый пафос Заглавных Букв и всю мощь своей обиды, тогда уже у него портится настроение и пропадает желание общаться. Сожалею и виню себя. Мне же хотелось не испортить чужое настроение, а добавить в отношения серьезности. Показать, что я - не предмет для шуток. Что я имею значение.
Зря стараюсь.
Товарищ-из-"табора", каким я его себе представляю, свободен хотя бы от этой проблемы. Его в детстве как только ни называли. Ну, любящие родители ещё могли называть "моя принцесса", "мой рыцарь" или "мой светлячок", а вот братья и сестры - ох, сомневаюсь. Особенно в минуты конфронтаций. Он уже по привычке пропускает все мимо ушей. "Равно встречай хвалу и поруганье, не забывая, что их голос лжив" (с) Киплинг. В данном случае не то что лжив, просто люди бездумно несут первое, что в голову придет. По ситуации обозвали тебя заразой - за то, что съел чужой бутерброд - и забыли. Если бы меня в детстве обозвали (даже просто заразой) самые близкие люди, мне бы это нанесло психотравму на годы.
А ещё, возможно, товарищ-из-"табора" боится выказать слабость. Держит себя в руках.
В лучшем случае он хочет быть опорой для младших братьев и сестер. Или быть стойким, как старший брат. А в худшем случае он боится, что его задразнят. Дети безжалостны в этом плане.
То есть где-то глубоко-глубоко у него могут быть ровно те же проблемы на чердаке, что и у меня.
Но он их не просекает. Или не афиширует. Или считает ерундой.
Или у него с детства не было времени на страдания и рефлексию, потому что, извините, сестрёнка обкакалась.
Что касается меня, у меня были и время, и возможность осознавать себя и своих тараканов.
Думать о себе.
И часами вариться в собственном соку.
Было даже больше времени и больше возможностей, чем нужно здоровому человеку.
Потому что первые 10 лет жизни ещё и близких друзей не было.
Ну, были вялые попытки поиграть на улице. Если приду - примут в игру. Но если не приду - никто и не заскучает. А я скучаю прямо в процессе занудной игры в мяч "по правилам". Почему я не могу превратить этот мяч в говорящего и поющего Тыквенного Джека, чтобы всех порадовать? Или поджечь его, чтобы всех напугать? Зачем вообще приходить играть? Не хочу. Лучше книгу почитаю, от нее сильных впечатлений больше.
Да и играли они не так, как я люблю. Скучно, не зрелищно, без эмоций.
Мне уже в пять лет хотелось играть драму, магические атаки, поединки на мечах и пафосные смерти героев. Какой "магазин" с деньгами-листиками, какой мячик, вы что?..
(а мечи у меня были. вернее, металлические типа копья. которые не одобрило бы ни одно ролевое сообщество. ибо детёныш ничтоже сумняшеся разобрал ВЕСЬ садовый заборчик из металлических прутьев на свои игровые нужды. и устроил арсенал под кустом чубушника. ага. я на мелочи не размениваюсь).
У меня тогда была куча идей.
И мечты о послушной младшей сестренке, чтобы забивать ей, бедняжке, голову всеми этими идеями и вдвоем носиться с визгами и гиками "чиппиячиппиячиппия!!!" по дому и "полигону" (саду), и терроризировать животных, ловя их и совместно затискивая и закаваивая, и смотреть аниме, и искать вместе призраков летними ночами, и подговорить её прогуливать школу, и даже пробовать (временно, на один день) убежать из дому в лес, и запугивать ее пересказами трагедий Шекспира и драматичных моментов из Толкиена, и давать ей самые разные роли в играх, и пересказывать ей свои только что сочиненные истории, и вообще - обеспечить несчастному ребенку полное отсутствие собственной жизни и своих отдельных интересов.
Может быть, ей повезло, что ее у меня не было.
Загонял бы бедолагу.